— Я вам помогу! — заявил я. — Помогу доставить её домой. Это ведь не так просто. Придётся нанимать автомобиль, грузовой. Да и к тому же у вас, как я понимаю, в этом городе нет друзей или знакомых?

— Никого нет, — покачала головой девушка. — Всё случилось так внезапно… Вчера вечером кто-то позвонил с номера Вики на мобильный мамы, и я взяла трубку. Я всегда так делаю, чтобы маме не приходилось лишний раз подниматься. Увидев имя Вики на дисплее, я обрадовалась. Но когда ответила… я… не могла даже понять ничего. Лишь через минуту осознала: нужно срочно ехать сюда, она в беде. Но автобусов в это время уже не было. Пришлось вызвать такси. Маме я даже ничего не объяснила. Сказала лишь, что уехала помочь Вике. Она ведь не приезжала к нам домой уже больше года…

— Всё! — Я схватил Нику за руку и встал. — Пойдёмте. Не будем медлить.

— Но разве вам это нужно?.. — Она поднялась со скамьи, вытирая свободной рукой слёзы. — Разве это вас не затруднит? Вы же наверняка занятой человек, у вас свои проблемы и дела…

— У меня есть время. Немного… Пойдёмте!

Мы вышли из больницы и направились к остановке. Узнав адрес, сказанный Никой, я сориентировался на каком автобусе нам лучше всего добраться. Правда, в столь ранний час маршрутки в тот район ходили редко. Лишь спустя тридцать минут мы влезли в автобус. Путь предстоял солидный: квартира Виктории находилась на другом конце города, в его не самом благополучном районе.

Спустя час с лишним мы наконец стояли у единственного подъезда одинокой панельной девятиэтажки. Располагалась она практически у самого леса.

— Там, — сказала Ника, указывая пальцем вверх. — Она рассказывала, что жила на последнем этаже.

Ключи у Ники были: в больнице ей предоставили доступ к сумке сестры. Мы без проблем вошли в подъезд и лифтом поднялись на девятый этаж. Среди всех имеющихся здесь дверей лишь одна отличалась основательной обшарпанностью и отсутствием номерного знака. Ника сразу же подошла к ней и открыла замок.

Квартира оказалась маленькой и старой. Шторы плотно закрывали окно, не пропуская поднимавшийся солнечный свет. Простенький потёртый диван, пухлый телевизор на пыльном комоде и громоздкий шкаф вдоль стены.

Ника первым делом подошла к окну и отдёрнула штору. Я шагнул за ней и увидел уйму высоких и не очень зданий. Их прямоугольные фигуры обволакивал мягкий свет утреннего октябрьского солнца. Сейчас, в ранний час, город был необычайно красив. Но город этот был где-то вдалеке, на значительном расстоянии. Будто бы только соблазняя своей многообразностью. Отсюда он смотрелся как картинка на фотообоях, которая не являлась реальностью — но к которой так хотелось примкнуть, почувствовать себя сопричастным с исходящей от неё особенной, волнующей энергетикой. Вот каким художником-мастером может стать обычное ясное утро, используя для творчества ничем не примечательные для привычного взгляда обывателя объекты…

Ника повернула голову. И губы на её аккуратном профиле слегка дрогнули:

— Она очень много говорила об этом городе… Говорила, что и мне нужно сюда переехать.

Я несколько секунд помолчал в раздумье.

— А вы сами, значит, живёте в Южном За… ви…

— Залиново, — договорила Ника и кивнула. — Да. С самого рождения. Вика уехала после одиннадцатого класса. Я всё думала, что нагоню её через год-два, но… болезнь мамы не позволила этому случиться. Пришлось остаться дома и помогать.

— А какой она была — Виктория?.. — спросил я, но, выговаривая это имя, голос мой пропал, и получилось сухое бормотание. Приложив ладонь ко рту, я негромко откашлялся.

— Виктория… — медленно произнесла Ника, как бы выстраивая перед собой целую галерею мыслеобразов. — Знаете, это имя ей очень даже подходило. Она вечно была такой победоносной, целеустремлённой. Всегда шла по жизни вперёд и звала меня.

— Выходит, ей очень нравилось в этом городе?

— Для неё жизнь в селе была слишком скучной. Она всё время говорила, что только город может дать ей возможность почувствовать, что она живёт. Однако город её и погубил… Здесь — постоянно смерть, ведь машин и людей очень много. Темп происходящего просто бешеный. Здесь нужно не жить, а выживать. И вот смотрю я сейчас на её квартиру и понимаю, что она не жила, а действительно выживала, как могла… — Ника отошла от окна и устало присела на диван. — Впрочем, как и мы…

Я шагнул к стене напротив дивана и прислонился к ней спиной.

— В последний год мы очень мало общались, — продолжала Ника. — Вика перестала приезжать. По телефону почему-то тоже не хотела разговаривать. Мама очень переживала из-за этого. Но раньше, когда всё было ещё более-менее нормально, по телефону Вика казалась весёлой, жизнерадостной. Говорила, что у неё всё хорошо. И знаете… вчера она… скорее всего, должна была приехать домой. С ней в момент аварии была дорожная сумка. Мне сказали, её сбили недалеко от автовокзала…

Ника говорила тихо и неторопливо. Её голос был проникновенным, с особым оттенком печали. Под этот голос хотелось прикрыть веки, свернуться калачиком и предаться длительной грусти. Но я продолжал внимательно слушать и представлять себе Викторию — девушку, что подошла ко мне в автобусе…

— Если бы вы знали Вику, то она бы вам понравилась. Она была очень доброй. Не могла смотреть на бездомных и нуждающихся в помощи. В детстве постоянно подкармливала свору собак и кошек на улице. Выносила всю еду из наших запасов, только бы никто не голодал. Она была такая.

— А вы? — спросил я. — Какой были вы в детстве?

— Я?.. — неуверенно переспросила Ника. — Сколько себя помню, я всегда была плаксой, замкнутой и крайне чувствительной ко всему, что вступало со мной в контакт. Я, в отличие от Вики, не очень заботилась о других. Кроме мамы, конечно же. — Ника подняла на меня глаза, но тут же их отвела.

Я кивнул, как бы благодаря её за открытость.

— А сколько Виктории было?..

— Она старше меня на четыре года. Ей двадцать три. Исполнилось бы двадцать три в ноябре… — ответила Ника и посмотрела в окно.

Всё остальное время мы сидели в тишине. Комнату неторопливо наполняло солнце. Я продолжал мельком поглядывать на Нику. Её беспокойные мысли ясно отражались на лице подёргиванием ресниц, вертикальными морщинками между бровей и покусыванием потрескавшихся губ.

— Вы очень похожи с ней, — произнёс я.

Ника удивлённо посмотрела на меня.

— Правда?

Чёрт.

Зачем я это сказал?

— Я успел немного запомнить её внешность из окна… Да, точно, у вас есть что-то общее. Это даже издалека видно… Гм-х-х… В общем, вот…

Нужно было срочно переводить тему.

Вспомнив, что моя одежда в грязи и крови, а также, что изо рта несёт рвотой, я сказал:

— У меня тут такое дело… я… слегка запачкался. Вы не против, если я… приму душ?

Ника сразу же кивнула. Затем с грустью на лице продолжила глядеть в окно на рассвет.

*

В крошечной бледно-желтоватой ванной комнате я стянул с себя всю одежду. Несколько раз ошпарившись, наконец настроил нужную температуру воды и встал под душем. Нет, подумал я, лучше полежать. И вставил крышку в слив. Совсем скоро ванна наполнилась. Выключив воду, я медленно опустился в неё и лёг.

Глубоко вздохнув, я только сейчас вспомнил о своём дыхании. Очень уж часто во время размышлений я неосознанно переставал дышать. А как только вспоминал об этом и делал глубокий вдох, весь окружающий реальный мир будто снова заводился, как киноплёнка, начинающая своё вращение после долгой паузы. И всё вдруг опять начинало играть красками, запахами, ощущениями.

А ведь в этой самой ванне когда-то лежала сама Виктория… Кто бы мог подумать в тот момент, когда я пересёкся с ней в автобусе, что на следующий день я буду мыться в её ванне, а она будет мертва…

Тряхнув головой, я потянулся к полочке и взял цитрусовый гель для душа. Рядом лежали упаковка женских прокладок известной фирмы, несколько бритвенных станков и голубая мягко-пушистая мочалка.