STEPHEN KING

FINDERS KEEPERS

© Stephen King, 2015

© Перевод. В. А. Вебер, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

– Просыпайся, гений.

Ротстайн просыпаться не хотел. Слишком хороший был сон. Главную роль в нем играла его первая жена, за полгода до того, как они поженились, семнадцатилетнее совершенство от макушки до пяток. Ослепительно нагая. Нагим был и он, девятнадцатилетний, с грязью под ногтями, но она ничего не имела против, во всяком случае, тогда, потому что он жил мечтами, а мечтать она любила. Она верила в его мечты даже больше, чем он сам, и правильно делала. Во сне она смеялась и тянулась к той части его тела, которая сама напрашивалась, чтобы ее схватили. Ротстайн попытался еще глубже уйти в этот сон, но кто-то начал трясти его за плечо, и сон лопнул как мыльный пузырь.

Его девятнадцать остались в далеком прошлом, как и двухкомнатная квартира в Нью-Джерси. Через полгода ему исполнится восемьдесят, и проснулся он на ферме в Нью-Хэмпшире, где завещал себя похоронить. В его спальне находились мужчины. Они были в балаклавах, красной, синей и канареечно-желтой. Увидев их, Ротстайн попытался убедить себя, что это всего лишь другой сон – сладостный соскользнул в кошмарный, как иногда случалось, – но чужая рука еще крепче ухватила его за плечо и скинула с кровати. Он ударился головой и вскрикнул.

– Полегче, – бросил Желтая Маска. – Хочешь, чтобы он отключился?

– Только глянь! – Мужчина в красной маске ткнул пальцем. – У него стояк. Классный, видать, был сон.

Синяя Маска, тот, что тряс Ротстайна за плечо, возразил:

– Стоит, потому что ссать охота. В таком возрасте от другого уже не встает. Мой дед…

– Угомонись, – осадил его Желтая Маска. – Твой дед никого не интересует.

Все еще ошеломленный, не вырвавшийся из объятий сна, Ротстайн тем не менее понимал, что попал в беду. Незаконное проникновение в дом, вертелось в голове. Он смотрел снизу вверх на трио, появившееся в его спальне. Голова болела (справа появится огромный синяк, спасибо препаратам, разжижающим кровь, которые он принимал), сердце с опасно истончившимися стенками жутко колотилось. Они нависали над ним, трое мужчин, скрывших лица под вселяющими ужас балаклавами, в перчатках и осенних куртках из шотландки. Налетчики и он, в пяти милях от города.

Ротстайн собрался с мыслями, насколько мог, отгоняя сон и говоря себе, что и в этой ситуации есть светлая сторона: если эти люди не хотят, чтобы он увидел их лица, значит, намерены оставить его в живых.

Возможно.

– Господа… – начал он.

Мистер Желтый рассмеялся и воздел руки с поднятыми вверх большими пальцами:

– Хорошее начало, гений.

Ротстайн кивнул, словно получил комплимент. Взглянул на часы у кровати – четверть третьего, – потом вновь посмотрел на мистера Желтого, возможно, главаря.

– Денег у меня не много, но вы можете их взять. Только не трогайте меня.

Порыв ветра зашуршал листьями у западной стены дома. Ротстайн обратил внимание, что шумит водогрейный котел, впервые с весны. Неужели лето закончилось?

– А нам шепнули, что денег у тебя предостаточно, – возразил мистер Красный.

– Придержи язык. – Мистер Желтый протянул руку. – Поднимайся, гений.

Ротстайн схватился за руку, не без труда поднялся и тут же упал на кровать. Он тяжело дышал, но при этом прекрасно отдавал себе отчет (самоанализ всю жизнь являлся его проклятием и благословением), какую являет собой картину: старик в болтающейся пижаме, вместо волос – облачка белого пуха за ушами. Вот что стало с писателем, о котором в год избрания президентом Джона Кеннеди журнал «Тайм» написал на обложке: «ДЖОН РОТСТАЙН, АМЕРИКАНСКИЙ ГЕНИЙ-ЗАТВОРНИК».

Просыпайся, гений.

– Отдышись, – продолжил мистер Желтый. Голос звучал успокаивающе, но Ротстайн ему не верил. – Потом перейдем в гостиную, где нормальные люди обычно беседуют. Спешить некуда. Успокойся.

Ротстайн задышал медленно и глубоко, и сердце чуть замедлило бег. Он попытался думать о Пегги, ее грудях с чайную чашку (маленьких, но идеальной формы), длинных ногах с гладкой кожей, но сон ушел, как и тогдашняя Пегги, теперь превратившаяся в старую каргу, живущую в Париже. На его деньги. По крайней мере Иоланта, его вторая попытка в обретении семейного счастья, уже умерла, положив конец выплате алиментов.

Красная Маска покинул спальню, и Ротстайн слышал, как тот шурует в его кабинете. Что-то упало. Ящики выдвигались и задвигались.

– Полегчало? – спросил мистер Желтый, а когда Ротстайн кивнул, добавил: – Тогда пошли.

Ротстайна увели в маленькую гостиную. Мистер Синий пристроился слева, мистер Желтый – справа. Погром в кабинете продолжался. Скоро мистер Красный заглянет в стенной шкаф, сдвинет пару пиджаков и три свитера и обнаружит сейф. Иначе быть не могло.

Ну и ладно. При условии, что они оставят записные книжки, но с чего им брать записные книжки? Таких бандюг интересуют только деньги. Письма в «Пентхаус» – самое сложное, что они способны прочесть.

Вот только Желтая Маска вызывал у него сомнения. Он походил на образованного.

В гостиной горели все лампы, шторы были открыты. Бодрствующие соседи могли бы задаться вопросом, а что происходит в доме старика-писателя… будь у него соседи. Но ближайшие жили в двух милях от него, на шоссе. Он ни с кем не дружил, никто не заглядывал к нему в гости. Редкого коммивояжера тут же отправляли куда подальше. Ротстайн относился к таким странным старикам. Отошедший от дел писатель. Затворник. Он платил налоги, и его не трогали.

Синий и Желтый подвели его к креслу перед телевизором, который Ротстайн включал редко. Он не успел быстро сесть, и Синий его толкнул.

– Полегче! – бросил Желтый. Синий отступил на шаг, что-то бормоча. Мистер Желтый командовал, это точно. Он был главарем и теперь склонился над Ротстайном, уперев руки в колени, обтянутые вельветовыми штанами.

– Выпьешь чего-нибудь, чтобы окончательно прийти в себя?

– Если вы насчет спиртного, то я бросил двадцать лет назад. По настоянию врачей.

– Это хорошо. На встречи ходишь?

– Я не был алкоголиком, – раздраженно ответил Ротстайн. Безумие, конечно, раздражаться в такой ситуации… или нет? Кто знает, как следует реагировать, когда посреди ночи тебя вытряхивают из постели мужчины в цветных балаклавах? Он задался вопросом, как описал бы эту ситуацию, и не нашел ответа. В его произведениях такого не встречалось. – Хотя люди исходят из того, что в двадцатом веке каждый белый писатель должен быть алкоголиком.

– Хорошо, хорошо, – кивнул мистер Желтый. Он словно разговаривал с капризным ребенком. – Воды?

– Нет, благодарю. Я хочу, чтобы вы ушли, поэтому готов быть с вами абсолютно честным. – Он не знал, знаком ли мистер Желтый с едва ли не главным принципом человеческого поведения: если кто-то говорит, что собирается быть абсолютно честным, в большинстве случаев он станет врать быстрее, чем мчащаяся галопом лошадь. – Мой кошелек на комоде в спальне. В нем чуть больше восьмидесяти долларов. На каминной полке керамический чайник…

Он показал. Мистер Синий повернул голову, мистер Желтый – нет. Мистер Желтый с улыбкой изучающе смотрел на Ротстайна, его глаза весело поблескивали из-под балаклавы. Не срабатывает, подумал Ротстайн, но отступать не хотел. Теперь, полностью проснувшись, он не только боялся – он кипел от злости, хотя понимал, что показывать этого нельзя.