— Ваша дочь, дорогая графиня, становится настоящей красавицей, но с вами ей все равно никогда не сравниться, — прошептали ей на ухо по-французски, а на обнаженное плечо легла рука.

Нина закрыла глаза, вдыхая знакомый яблочный запах Федора Сергеевича, и задышала в такт дыханию мужа. Став его супругой в возрасте восемнадцати лет, она никогда не смотрела на их совместную жизнь сквозь розовые очки, так как знала, что после первых страстных месяцев большинство браков становятся пустыми, как ракушки. По счастью, появляющееся с течением времени безразличие, убивающее чувства, их паре оказалось абсолютно несвойственно. Достаточно было Нине увидеть Федора, и счастье наполняло ее с головы до ног. Безусловная любовь мужа стала для нее источником, из которого она черпала силы. Именно любовь помогла ей вынести все испытания, которые приносила жизнь: рождение мертвого ребенка спустя два года после рождения Ксении, еще один выкидыш через год и, наконец, гибель двух братьев в болотах Танненберга.

Нина Петровна боялась, что у них никогда не будет большой семьи, о которой мечтал муж. Она хотела быть достойной его, боялась разочаровать. Если люди, граждане, обязаны выполнять свой долг перед царем и Россией, то супруги должны служить опорой друг для друга и не только давать детям жизнь, но и передавать душу рода из поколения в поколение. Как всегда, Федор Сергеевич утешал ее, говоря, что все в руках Божьих. Разве не надо ему верить? Тем не менее, лежа в ночной пустоте их дома в Крыму, где она провела несколько месяцев, оправляясь после неудачной беременности и думая, что муж жалеет, что она так и не смогла подарить ему наследника, Нина Петровна испытывала жалость пополам со стыдом.

Женщина тихонько положила руку на живот. Вечером, когда закончится праздник, она признается, что опять ждет ребенка. Лицо мужа просветлеет, в этом не было никаких сомнений, он обязательно наклонится, чтобы поцеловать ее руку, станет умолять соблюдать осторожность, не переутомляться. Он будет разрываться между радостью и озабоченностью. Как и любой офицер, Федор Сергеевич не боялся идти навстречу опасности, однако рождение ребенка всегда было для него испытанием пострашнее артиллерийского огня.

Осолин подошел к креслу и, взяв супругу за руку, сел рядом. Нина разволновалась, еще раз убедившись в том, что он никогда не боялся демонстрировать при посторонних чувства, связывавшие его с женой.

— Я так хотела бы, чтобы она была счастлива, — прошептала она. — Разве наша дочь не имеет на это права? Ей только нужно научиться обуздывать свой фрондерский нрав. Ксения очень похожа на маленькую революционерку.

— Не говори о плохом. Я начинаю бояться худшего. Думаю, тебе и детям стоит уехать в Ялту, не дожидаясь весны. Там вам будет спокойнее.

— Я не хочу расставаться с тобой. Я нужна тебе.

Муж провел мизинцем по ее руке и грустно улыбнулся.

— Мне нравится, когда ты рядом. Я благодарен небесам за каждый день, проведенный вместе с тобой. Но нужно быть разумными. Многие уже уехали на Кавказ или в Крым. Почему ты упрямишься?

— Давай сменим тему, — попросила она с бьющимся сердцем. — Когда ты рядом, мы в безопасности. Поедем через несколько месяцев, как обычно.

Она искренне считала, что хочет быть рядом с ним. Но была еще одна причина, о которой она пока не осмеливалась сказать. Нине Петровне был нужен абсолютный покой до самых родов. Врач настоятельно не рекомендовал ей ехать в Ялту на поезде. Передвижения противопоказаны для тех, кто уже потерял нескольких детей. Желая подарить мужу наследника, Нина Петровна решила буквально следовать предписаниям врача. Она хотела этого ребенка с необъяснимым упрямством, словно смерть ее любимых братьев и всех неизвестных солдат накладывала на нее обязанность дать миру новую жизнь.

— Какой прекрасный вечер! — воскликнула Ксения, подойдя к родителям. — Спасибо. Это бесподобно!

Ее щеки порозовели, глаза сверкали. Она буквально искрилась счастьем просто потому, что решила быть счастливой, потому, что никто и ничто не могло испортить ей праздника. Девушка поцеловала родителей, потом вернулась к Софье, которую взяла за руку, словно приглашая на танец.

— Вот такая она вся. Порыв, который захватывает тебя врасплох, сбивает с толку, но и завораживает одновременно.

— Да, но это может вызывать и зависть, — беспокойно сказала Нина тихим голосом.

— Только у слабых. Но в том будущем, которое нас ожидает, для слабых просто не найдется места.

Серьезность его голоса напутала графиню. Она вздрогнула.

Маленькая полная женщина с пергаментным лицом, одетая в серое, застегнутое до самого верха платье и белый передник, появилась в дверях. На ногах у нее были начищенные черные боты. Войдя, она застыла в неподвижности. Ее взгляд, казалось, пронзил весь зал, задержался какое-то время на Ксении, скользнул по Сергею с Софьей, которые вдруг ощутили себя словно на деревенском празднике, после этого остановился на Нине Петровне, которая пожала плечами и улыбнулась в ответ. Она поняла: нянюшка знает, что хозяйка уже устала. Только каким образом она это чувствовала? Сомневаться в женщине, вырастившей ее и ее братьев, бывшей не просто кормилицей или гувернанткой, но самым преданным семье человеком, она не могла. Няня обладала шестым чувством по отношению к тем, кого любила и защищала. Первой узнав о беременности Нины, она положила ей на живот ладонь, словно хотела благословить.

— Ты не рассердишься, если я уйду пораньше? — спросила Нина Петровна у мужа.

— Я вижу, что за тобой пришла нянюшка, — ответил он, улыбнувшись. — Даже Машу оставила, чтобы прийти сюда.

— Она пришла, чтобы посмотреть на нашу старшую дочь, — проговорила Нина с беззаботным видом. — До встречи, душа моя. Извинись за меня перед гостями. Я совсем не хочу портить праздник, просто я немного устала.

Он приложил палец к ее губам.

— Не беспокойся. Единственное, чем я огорчен, это тем, что несколько часов меня не будет рядом с тобой, моя любовь.

Улыбнувшись, Нина Петровна нежно погладила супруга по щеке. Он проследил взглядом, как она выскользнула в дверь, грациозно поведя перед этим головой. Когда она поравнялась с няней, старушка посторонилась, освобождая проход, и пошла следом, словно ангел-хранитель.

— Как ты себя чувствуешь, барыня? — спросила няня, стоило ей закрыть двери в комнату. — Я же говорила, что приду за тобой, как только ты устанешь.

В камине, установленном в углу комнаты, трещали дрова. Нина Петровна устроилась в кресле возле трюмо, подложив под спину кулак, чтобы успокоить ноющую боль в мышцах. Она догадалась, что няня специально отослала из комнаты горничную. В последние недели она не позволяла никому ухаживать за барыней, как это было тридцать четыре года назад, когда она любила ее, как собственного ребенка. Это успокаивало Нину, как в детстве.

— Ксения счастлива, поэтому я счастлива тоже.

— Мы говорим о тебе, — уточнила няня, в то время как Нина Петровна, сняв серьги, аккуратно укладывала их в бархатную коробочку.

С тех пор как няня узнала о беременности, она все больше времени уделяла Нине, за что та была несказанно благодарна.

Пожилая женщина сняла с графини колье, вынула украшавший прическу жемчуг. Помогла избавиться от платья, чулок, шелковой комбинации, принесла ночную рубашку и убаюкивающими движениями стала расчесывать волосы Нины.

Чувствуя, что слипаются глаза, Нина Петровна легла в постель.

— Я скоро расскажу ему, нянюшка. Представляю, как он обрадуется.

— Ну вот и славно, барыня, — пробормотала няня, перекрестив любимицу. — Пусть твой сон будет спокойным. Пусть Бог благословит тебя и ребеночка, которого ты носишь.

Ксения проснулась, протерла глаза. В комнате было темно, только в углу слабо светил маленький огонек лампадки под иконой Богоматери. С тревожно бьющимся сердцем она, не двигаясь, вслушивалась в темноту, гадая, что именно ее разбудило. Кошмар?

Вдалеке послышались тяжелые звуки ударов. Что происходит?