— Так ведь единогласно приняли.

Нет, девонька, ты меня ещё не знаешь!

— А что, если я лягу вот здесь, на полу? И никуда не уйду, пока твой Николай Владимирович не вспомнит, что не мы для него существуем, а как раз наоборот?

— Проходили уже, — устало сказала Наденька. — В прошлый раз, когда это случилось, мы вызвали милицию, и хулигана унесли.

— А, так вы меня теперь милицией пугать будете!

Разговаривать дальше я счёл бесполезным. Только посильнее хлопнул дверью приёмной — аж штукатурка посыпалась. У Наденьки, кстати, тоже. А я организовал засаду. Прямо у входа в здание Академии.

К подъезду там на машине не подрулишь — лестница из ста ступеней, для пафоса. Вот на ней-то я и поймал Феофанова, когда он высадился из лимузина и стал волочиться вверх.

— Как поживаете, дорогой Николай Владимирович? — осведомился я. — Как дети? Супруга?

Он огляделся по сторонам. В поисках охраны, надо полагать. Но у его телохранителей оказалась та же проблема — заплывшие жиром мозги, и отсюда — некомпетентность и нежелание выполнять свои прямые обязанности.

— Всё хорошо, если тебя это и вправду интересует, — пришлось ответить ему, чтобы потянуть время.

— Почему же нет? Мы ведь с тобой, Коля, прошли огонь и воду. Помнишь, как я тебя сопливым мальчишкой на факультете прикладной ботаники подобрал?

— Уж не попрекать ли ты меня вздумал?

— Что ты! Просить пришёл. И не за себя, заметь.

— Если ты о той чепухе с информационными полями, то мой тебе совет — возьми-ка ты отпуск и прокатись куда-нибудь в Японию. Или Бразилию.

— И не надейся! Я учёный, а не канцелярская бестолочь.

— Тогда науке пора обновлять свои кадры.

— Ты не можешь за всю науку решать, что ей нужно, а что нет.

— Мы тебя выслушали в прошлый раз. Ты показал, на что способен.

— Но у меня теперь есть доказательства, — я поднял вверх аплинфоль, который держал под мышкой.

Феофанов качнулся от него, как от пробирки с бактериями чумы.

— Чего ты боишься? Я могу тебе прямо здесь, не сходя с этого места, показать такое, что ты навсегда бросишь свою работу и будешь ходить за мной, записывая цитаты.

— Избавь меня, Боже, от такой счастливой участи! — вскричал Феофанов. — Иди домой. Проспись. А потом возвращайся, и мы обсудим, как тебе достойно уйти на пенсию.

Он повернулся, чтобы убежать по лестнице вверх, к спасительным дверям, но я не дал ему ни единого шанса. Коротко взмахнув аплинфолем, я опустил его на голову Феофанова.

Каюсь, не следовало этого делать. Но я просто не сдержался. Нервы, будь они неладны! В моём присутствии глумились над самым святым, что только есть у ученого — над неистребимой тягой к познанию. Или это он всё не мог мне простить того случая с Вероникой?

В общем, черепная кость у него оказалась крепкая — только шишку набил и ушибся немного, когда падал. Коробку конфет я ему в больницу передал, как положено. Вместе с извинениями. Но о новом выступлении на Совете не могло быть теперь и речи.

Умение менять тактику и стратегию по ходу боя — качество, отличающее великих полководцев и исследователей. Я обладал им сполна. Как только меня выпустили из отделения, я взял такси и поехал в редакцию «Ведомостей».

Удостоверение Академика эти болваны от науки забрать у меня не посмели, поэтому я без труда добился аудиенции у главного редактора.

— Чем могу быть полезен? — осведомился тот.

— Хочу предложить вам интервью, — ответил я. — Совершенно бесплатно.

— Вы считаете, оно будет интересно нашему читателю?

— Насчет этого не знаю, но вот что позвольте вас спросить: если завтра начнется война с инопланетянами, вы тоже будете предварительно изучать конъюнктуру рынка или опубликуете новость, не взирая на рейтинги?

— Ещё с утра я не видел на улицах никаких войск, в том числе инопланетных.

Юмор — это хорошо, но в данном виде спорта мы с ним находимся в разных весовых категориях.

— Обычная обывательская логика, — пошутил в ответ я. — Протоны должны кружить в воздухе, как мухи, чтобы в их существование поверил какой-нибудь парикмахер.

По-моему до него, наконец, дошло, с кем он имеет дело. Он задумался, а потом испросил разрешения включить диктофон.

Мы общались с ним час, а то и больше. Он не халтурил и задавал наводящие вопросы. Как мне показалось, очень точные и правильные. Когда всё закончилось, он крепко пожал мне руку и проводил до самых дверей.

— Рад был нашему знакомству, — сказал он на прощанье.

Статья вышла, как он и обещал, через три дня. Он честно перепечатал наш разговор, слово в слово, ничего не исказив. За что ему отдельное спасибо. Но при этом снабдил его таким заголовком: «Сумасшедший профессор разгадал тайну происхождения мира».

Статья имела успех, но не совсем такой, на какой надеялся я. Её перепечатали буквально все желтые газетёнки, благодаря чему меня стали узнавать на улице и показывать пальцами. Может, и детей пугали — с них не убудет.

Даже Миша нашёл в себе силы отметиться, несмотря на давешнюю нашу размолвку.

— Ты становишься знаменитым, — сказал он по телефону.

— А ты опять завидуешь.

— Дурак! В какую ещё историю тебе нужно вляпаться, чтобы ты остановился?

— В энциклопедию мечу. Парамонов разве не рассказывал?

— Эх, Федя, Федя!

По Маниным весёлым глазам я понял, что она тоже ознакомилась со статьей. Принесли доброжелатели. По собственной инициативе она читала только объявления в электричках да счета за коммунальные услуги.

Выпив бутылку коньяку и закусив её двумя апельсинами, я пришёл к выводу, что настала пора подвести некоторые промежуточные итоги. Очевидно, что я потерпел сокрушительное поражение по всем направлениям. Это было тем более странно, что доказательство моей правоты находилось у меня в руках. Треснуло только немного, но работало, как часы. Получалось, что я оказался в стандартной ситуации гения: один против всего мира. До сих пор я читал об этом в книжках и не понимал, как такое может быть. Вот. Теперь понимаю.

Но я не собирался сокрушаться по этому поводу и, тем более, сдаваться.

На Лубянку попасть оказалось легче, чем в Академию Наук. Стоило только набрать номер их приёмной и пообщаться с вежливым секретарем, как мне назначили на следующий же день, к половине третьего.

В два двадцать я был на месте.

Меня заставили опорожнить карманы и пройти через металлоискатель. Он смолчал, показывая, что я девственно чист, но у людей в чёрных пиджаках возникли возражения по поводу аплинфоля.

— С компьютером нельзя, — сказал один из них.

— Это не компьютер.

— Тем более. С незнакомыми приборами категорически запрещается.

Натурально, я тут же вскипел.

— Да вы понимаете, что именно из-за вот этого самого прибора я и иду к вам!

— Не положено.

Заладили, как попугаи. Я сказал им все, что думаю о них и их методах. Они стерпели и остались вполне равнодушными — не 37-ой на дворе.

В кабинете меня встретил пожилой благообразный майор. Нет, формы на нем не было, просто я сразу понял, что он находится в звании майора. Не спрашивайте, как — интуиция учёного, помноженная на многолетний опыт.

Я начал с того, что рассказал о происшествии на проходной.

— Вы представляете, эти недоумки отобрали у меня аплинфоль!

Майор напрягся одним глазом и спросил:

— Чем они мотивировали свой поступок?

— Да ни чем! Инструкциями начальства. Но именно этот прибор и является доказательством того, что я собираюсь вам сейчас рассказать.

— Не переживайте. Излагайте вашу историю, а потом мы вместе сходим за этим… как его?

— Аплинфолем, — подсказал я.

— Вот именно. Начинайте!

И я рассказал ему всё, сделав небольшие поправки к оригинальному тексту — человек всё-таки передо мной сидел военный.

Слушал он очень внимательно и перебивал только по делу.

— Как вы поняли, что именно Бог дал вам аплинфоль?

— Элементарно! Методом исключения. Я перебрал все возможные варианты, и только один из них выдержал испытания логикой.