— Может, шейх просто болтал со скуки? Да вряд ли. Обычно он подсмеивается над Ум-Омар, но не надо мной. Бедная Ум-Омар! Она всегда так сердится на него. Ей уже пятьдесят, но она все такая же добрая. Никому от нее нет отказа. Она лечит всех в деревне, даже цыганам не отказывает. Они пользуются ее примочками и зовут на роды. Но шейх невзлюбил Ум-Омар и называет ее старой коровой. Но что со мной, аллах? А если бы мой сын и в самом деле пропал или умер? Случись такое, я убью самого Рашад-бека.

Она сжала за поясом ручку ножа, служащего для резки лука. В это время раздался призыв шейха к молитве.

— Клянусь аллахом, я сделаю это! Шейх, может, лжет, а может, и нет. Но ведь факт, что он уговаривает Софию пойти к беку, а меня склонял к сводничеству во время приборки господского дома перед приемом. А не лучше ли Софие согласиться? Иначе ей, да и мне несдобровать. Достаточно вспомнить Наджму, которая до сих пор так и не знает, кто убийца ее сына. Она считает, что это — дело рук одного бедуинского шейха, который уже умер. С тех пор Наджма ходит на его могилу и попирает ее ногами, посылая проклятия душе покойника. А где могила собственного сына, ей так и не известно. Сколько горя принесла та война бедуинов! А зло распространяется как огонь. Не схожу ли я с ума? Но я не могу представить себя на месте Наджмы или Аюш, у которой убили мужа. Чего бы мне это ни стоило, я никому не позволю поднять руку на моих детей. За них даже на преступление пойду: не остановлюсь перед убийством бека. Меня не удержит никакая сила, если что-то случится с моими детьми. Бек думает, что он всех может купить. Но пусть не надеется. Я, не колеблясь, убью его за сына. Что касается старосты — собаки Рашад-бека, — то к нему у меня особый счет. Впрочем, почему я так разволновалась? Может, шейх имел в виду что-то другое и опасность угрожает лишь Софие? Я должна обязательно предупредить ее.

Завершив молитву, шейх вернулся к дому Занубии. У стен он увидел Хасуна, который спал сидя. Пастух прогнал мимо них стадо овец. На их шеях позванивали колокольчики, оповещая о начале нового дня. Со стороны курятника неожиданно послышался шум. Но собака быстро прогнала забравшуюся туда лису. Схватка рыжей хищницы с собакой разбудила Хасуна. Он долго удивленно смотрел вслед удирающей лисе, которая так и не выпустила из своих зубов курицу.

— Из-за этого начинаются все драки, — задумчиво сказал Хасун. — Бедная лисица! Голод пригнал ее сюда за пищей. Но куры нужны и нам. Выходит, лиса — наш враг.

Он взглянул на шейха Абдеррахмана, который бормотал что-то, похожее на молитву. На самом же деле шейх, злорадствуя над потерей хозяйки, шептал:

— Если бы она не забыла про святое пожертвование, то аллах, несомненно, оградил бы ее от всех несчастий.

Хасун, как будто читая мысли шейха, спросил его:

— Своими молитвами ты можешь сберечь кур от лисиц, а способен ли ты спасти баранов от волков, а Рашад-бека — от его врагов?

Шейх завопил как резаный:

— Оставь в покое господина бека! Иначе нам всем несдобровать!

— Да, его превосходительство силен перед нами, но перед другими он слаб, — ответил Хасун.

— Перед кем это он слаб? — спросила Занубия.

— Он слаб на станции, — ответил Хасун. — Я однажды видел, как он открывал дверь перед французским офицером и просил пройти его первым. А тот офицер даже не соизволил посмотреть на нашего бека. А как он рассыпается перед советником! Жалкий Рашад-бек! Он как эта лисица. Она сильна в курятнике, а перед собакой поджала хвост. Да все равно, Занубия, наступит конец света и придут дьяволы. Ты знаешь, что на станции уже поселилась одна дьяволица? Вчера она руками надсмотрщиков и управляющих исполосовала спины всех грузчиков.

Занубия недоверчиво хмыкнула, но, опять вспомнив странный вопрос шейха, повернулась к нему:

— Что ты плел насчет убийства моего сына?

— Клянусь аллахом, я не имел в виду тебя. Я говорил о бедуинах, которые потеряли своих сыновей… — стал успокаивать Занубию шейх.

Хасун перебил его:

— Успокойся, Занубия. Завтра утром бек уедет на станцию. Эта дьяволица заберет его с собой. Правда, дьяволы передвигаются лишь ночью. Но для них ничего не стоит превратить день в ночь. Не так ли, шейх?

— Люди недаром говорят, что устами юродивых глаголет истина. Вот Хасун — сумасшедший, а рассуждает так, будто ему открыты все тайны мира, — сказал шейх и принялся читать суры из Корана.

Занубия испугалась еще больше. Хасун продолжал:

— Успокойся, Занубия. Никто не сможет убить твоих сыновей. Даже Рашад-бек не желает тебе зла. Давай лучше чай пить. Но если дьяволы все же принесут нам беду, то за ними будет стоять Рашад-бек.

— Тебе, Занубия, ничего не грозит со стороны бека, — поддержал Хасуна шейх. — Но бедная София! А я не могу предотвратить несчастье, иначе гнев бека падет на мою голову. Что мне делать, Занубия?

Но дрожащей от страха Занубие было не до его проблем.

— Какое нам дело до Софии? — спросила она шейха. — Ты же знаешь, что Рашад-бек может быть почище дьявола. Если он чего-то захочет, то его не остановишь.

— Ну что он в ней нашел? Неужели ему не хватает женщин в Бейруте, Алеппо и на всех станциях? Зачем он мучает бедную Софию? Я не могу заснуть, все думаю, что же он затеет еще, — захныкал шейх.

— Я, шейх, все вспоминаю Аббаса, — сказал Хасун. — Он всегда поил меня молоком. Я часто ходил с ним на пастбище. Ради аллаха, скажи, шейх, где он сейчас, в раю или в аду? И куда попадет наш бек после смерти?

— Только аллах ведает об этом, — ответил шейх. — Никто не знает, где будет его душа. Каждый получит по заслугам. Будем уповать на милость аллаха.

— Аллах не только милует, но и карает. Какое же возмездие ждет тех, кто разжег войну между бедуинами и погубил столько людей? И в чем грех Наджмы, у которой убили сына? Солнце — свидетель тому, что делают люди. Скажи мне, шейх, ты когда-нибудь был против воли аллаха? — спросил Хасун.

— Мы — служители аллаха — никогда не идем против его воли, — ответил шейх.

— А как ты думаешь, шейх, у кого больше прав на рай — у бедного или богатого? — опять спросил Хасун.

— В рай попадут лишь те, кто не приносит вреда другим и не забывает о пожертвованиях, а все остальные — в ад. Так написано в книгах, и таков завет пророка Мухаммеда, — ответил шейх.

— В таком случае может ли кто-либо из бедуинов попасть в рай? Они ведь крадут пшеницу и ячмень, а в гневе богохульствуют и ругают ангелов и пророков. Значит, на их головы падет наказание. Они не молятся и не соблюдают пост. Поэтому они не могут попасть в рай. Ты, шейх, сам говорил об этом. А вот Рашад-беку и ему подобным, по-твоему, прямая дорога в рай. Еще бы, ведь они делают щедрые пожертвования и наделяют подарками шейхов. Ты в этом году получил пиджак и барана, а, шейх Абдеррахман? Бек не шлет тебе барашка, лишь когда ты чем-то не угодишь ему.

Уязвленный словами Хасуна, шейх заворчал:

— Эй, Хасун, отстань от меня! У меня и без тебя забот хватает. Не выдирай волосы из моей бороды. За что ты нападаешь на меня? Клянусь аллахом, если я рассержусь, то вырву твой язык и отстегаю кнутом. Скажи ему, Занубия, чтобы он отстал от меня, а то худо ему будет.

— Будь благоразумнее, шейх, — заступилась за сумасшедшего Занубия. — Не злись на Хасуна. Он и сам не знает, что болтает. Не принимай его слова всерьез. — И, повернувшись к Хасуну, она стала увещевать его: — А ты, Хасун, не трогай шейха. Он — наш друг и делит с нами трапезу. Не желай ему зла. Помиритесь! — Занубия перевела разговор на Рашад-бека. — Кто знает, куда поедет сегодня бек? — спросила она и сама же ответила: — Только аллах об этом ведает. И только он знает, что творится за стенами этого дворца.

Хасун встал и пошел прочь. А Занубия и шейх продолжали пить чай и обсуждать Рашад-бека.

Эту ночь Рашад-бек провел в своем дворце в одиночестве. Сторож примостился у ворот, а шофер расположился на первом этаже. Управляющий Джасим, встретив утром шейха, стал рассказывать ему, что бек перед сном потолковал с ним об урожае и ожидаемой прибыли.