– Талисман еще ниже?

– Странно, не понимаю, – протянул перстень. – Кажется, что нет. По моим представлениям, он должен быть прямо тут, но, если ты спрашиваешь, значит, его нет?

– Нет, нет, – резко оборвал его Аэ Кэбоалан. – Ищи.

– А что искать, когда вот он?

– Начинается, – проскрежетала Каэтана зубами. – Ты приготовься, Аэ, сейчас может произойти что угодно.

– Да. – Солнечный бог описал концом копья широкий круг, словно провел в воздухе черту, отделив себя и Каэтану от остального мира. Это странное действие моментально принесло результаты: на каменной поверхности образовалось правильное золотое пятно, по краям которого вздымалась к небесам огненная стена. Небольшие протуберанцы срывались с языков пламени и уносились ввысь. И в этом ослепительном свете стала видна черная тень, словно дыра, выкроенная в пустоте. Тень была обрезана по пояс, и за пределами круга продолжение отсутствовало. Но и того, что проявилось в свете истинного солнца, было вполне достаточно.

Обладатель тени явно пытался прорваться за золотую черту, но это ему не удавалось, и только его бесплотная часть пересекала ее; правда, и тень корчилась в сиянии солнца.

– Сейчас я его уничтожу, – пробормотал Кэбоалан.

Огромные мышцы на его янтарном теле взбугрились и заиграли, на руке, сжимающей копье, проступили голубоватые вены.

– Стой!

Каэ преградила ему дорогу. С подобным она никогда не сталкивалась, но зато догадывалась, что прав был Ниппи, когда предсказывал, что освобожденные врагом талисманы станут вовсю помогать своим собратьям.

– Кто здесь? – спросила спокойно, неуловимым движением обнажая верные клинки.

– Я хранитель талисмана, – прогудел будто бы из‑под земли голос, от которого земля под ногами заходила ходуном. – Зачем вы явились сюда, несчастные?

– Ты хоть понимаешь, с кем говоришь?! – тут же вспылил Солнцеликий.

– А мне все равно, бессмертный, – прогудел голос. – Я узнал тебя, Бог Солнца, но это ничего не меняет.

– Ты?!

– Я, могущественный Аэ Кэбоалан, я...

Задавать лишние вопросы в такую минуту смерти подобно; пререкаться запрещено категорически; мысль должна работать четко и быстро – но какие мысли могли возникнуть в голове, если она понятия не имела, с каким из своих знакомцев повстречался здесь Солнечный бог. И Каэ, кляня себя за идиотское поведение, спросила:

– Кто здесь?

Как она и ожидала, ответил ей сам Кэбоалан:

– Один из бессмертных, которого я, как мне казалось, давно уже уничтожил. Но вот он – измененный, но существующий.

Похоже, Солнцеликий не очень‑то и пытался быть кратким.

– Как с ним справиться?

– Кто его знает, – пожал плечами Кэбоалан. – Я‑то был уверен вплоть до этого момента, что уже справился.

– Он невнятно рассуждает и плохо объясняет ситуацию, – неожиданно вмешался голос. От его раскатов с ледяных стен колодца откалывались и падали вниз увесистые глыбы, а иногда сыпался подмерзший снег. Правда, ни то ни другое не могло причинить вреда двум бессмертным, окруженным золотым сиянием, – и лед, и снег испарялись без следа, не долетев до них на высоту двух‑трех длин копья.

– Некогда вы пришли в этот мир, не имея на него никаких прав, – просто вторглись и захватили, пользуясь тем, как слабы были мы все, истинные хозяева, после Первой войны с Мелькартом, – бесстрастно молвил голос. Однако Каэ моментально распознала за кажущимся равнодушием и скорбь, и не угасшую за тысячелетия неприязнь, и гнев побежденного. – Не я один восстал против вашего правления, когда пришло время, но вы были уже недосягаемо велики и могущественны; нас постигло еще одно поражение. После него вы простили многих и многих, а вот меня – нет. Солнцеликий преследовал меня по всему Арнемвенду, пока не загнал сюда – в эти бесконечные льды и снега. Здесь и состоялось наше последнее сражение. Здесь я пал бездыханным, и славный Кэбоалан приказал вечной мерзлоте поглотить мою телесную оболочку, тогда как дух уже витал в пространстве развоплощенным. Я до сих пор помню свое тело, пронзенное вот этим самым копьем. И помню упирающиеся в белое небо золотые лучи Короны Солнца – ненавистные по сей день лучи.

– Он не кажется мне таким бесстрастным, как в начале разговора, – обратилась Каэ к Солнечному богу. – И по‑моему, ему совсем не все равно, кто сюда пришел – мы или другие.

– Он меня слишком ненавидит, – спокойно согласился Кэбоалан. – Как же он выжил тогда – вот чего я не могу понять.

– А за что ты на него ополчился?

– Это божество всепожирающего пламени; он не дает ни тепла, ни света, ни радости – только смерть и разрушения. Я не держал на него зла, однако в те времена, когда мы пришли на Арнемвенд, он был слишком опасен; я не хотел убивать его вначале, но он так отчаянно сопротивлялся, что сражение было неминуемо. Везде, где ни шел наш бой, все живое было обречено; вот почему я и загнал его сюда, во льды. Правда, теперь мне кажется, что все обстояло чуть‑чуть иначе.

– В таких делах «чуть‑чуть» очень много значит, – буркнула Каэ. – Он прав, невидимый?

– Догадался наконец. – В голосе послышалась насмешка. – Ты воюешь с Мелькартом, девочка. Я тоже когда‑то был его противником; я не доброе божество, но Мелькарт казался мне чуждым и страшным. Однако этот солнечный красавец не оставил мне иного выхода: я умирал, и талисман Джаганнатхи позвал меня незадолго до того, как должен был наступить мой конец. Мне не из чего было выбирать, и я последовал его совету – принял свой последний бой здесь, почти на этом самом месте. Узнаешь, Кэбоалан?

– Интересно, чем оно отличается от остальной равнины? Конечно не узнаю.

– Потому что это не ты здесь погиб. Ты убил меня, и я умер. Знаешь ли ты, маленькая богиня, как это страшно – умирать во льдах? Солнцеликий покинул меня здесь, предоставив ветру оплакать меня, но даже ветер не захотел этого сделать. И тогда я согласился на предложение повелителя Мелькарта и принял живительную силу талисмана Джаганнатхи. Правда, до поры я был обречен охранять его – ведь я был развоплощен. Но теперь власть талисманов во много крат увеличилась, и я смогу поквитаться с тобой, Солнцеликий! Выходи из своего круга – все равно он недолго сумеет охранить тебя от моей ненависти и мести.

– Сплошная патетика, – сказала Каэ, обращаясь к бессмертному. – А по сути, есть всего лишь две проблемы: если талисман на нем, то у тебя нет шансов против этого чудовища; если талисман спрятан где‑то рядом, то нужно его немедленно отыскать, а чудовище я могу оставить на тебя. Как решать?

– Решать, решать, – забубнил Ниппи себе под нос. – Вы меня совершенно не считаете за человека. Нет чтобы спросить нежно: «Ниппи, умница, где талисман? « Я бы и ответил, что прямо над этой тенью – невидимый, но не беда, отыщем. А так ничего вам не скажу...

– Спасибо, умница, – мягко сказала Каэ. – Скажи, дорогой, как звали этого бога?

– Когда‑то его звали Имр, – ответил Кэбоалан. – Ты же не собираешься...

Договорить он не успел, потому что Каэтана не только собиралась, но и сделала широкий шаг, покинув пределы сверкающего золотого круга. Такахай и Тайяскарон звенели в морозном воздухе и огненными сполохами рассекали его.

– Спасибо, – прогрохотал голос. – Ему будет больнее смотреть, как умираешь ты.

– На здоровье, – откликнулась Каэ.

Ей было совсем не страшно, только весело. Она столько раз стояла лицом к лицу с чем‑то худшим, чем сама смерть, что теперь воспринимала это как обыденность, как часть своей работы – не более. Видимый или невидимый, воскрешенный силой Зла или собственной ненавистью, Имр не казался ей очень уж опасным противником. Правда, она и не переоценивала собственные силы.

Такахай и Тайяскарон не просто всей душой любили свою госпожу, они умели и многое другое. Чудесные клинки уже привыкли чуять талисман Джаганнатхи, безошибочно узнавая его. У них не было глаз – но это им никогда не мешало, а теперь и вовсе помогало. Каэтана смежила веки и полностью отдалась на волю чувств. Ее руки, обретшие новую способность, воспринимали малейшую дрожь, малейшее колебание клинков как речь, как приказ, как совет. Она танцевала, быть может, самый диковинный танец в своей жизни.