Последний залп отождествит с победой

История по-прежнему права

Багряные полотнища знамен

Сплошной зарей раскинутся по свету».

Он рассылал свои стихи в разные газеты и журналы, но отовсюду приходили отказы.

Спустя годы некоторые из этих стихотворений вошли в хрестоматии...

После первого семестра в группу, где учился Булат, пришли две новые студентки, сестры Галя и Ира Смольяниновы. Это были веселые, жизнерадостные, общительные девушки Их отец, Василий

Харитонович Смольянинов, подполковник, в конце 1945 года был переведен в Тбилиси. Вместе

с ним приехала и его семья: жена - Клавдия Игнатьевна, дочери - Галина и Ирина и сын Геннадий. Булат быстро подружился с сестрами.

Ирина впоследствии так вспоминала свои впечатления от знакомства с Булатом:

«Это был худой, выше среднего роста юноша с жестко вьющимися волосами, большими карими немного выпуклыми глазами под изломами густых бровей.

Кончики губ изогнуты вверх, как бы в лукавой улыбке. Но взгляд не всегда соответствовал ей, скрывая что-то Свое, потаенное. Смеялся он от души, до слез, наклоняясь и смешно потирая нос».

Как-то Булат пригласил сестер к себе домой. В углу стояло пианино, аккомпанируя на котором, Булат стал напевать сестрам какие-то песенки.

Это пианино тетя Сильва выиграла в лотерею. И хотя никто в семье на пианино не играл, выигрыш взяли не деньгами, а самим пианино. Может, Сильва надеялась, что дочь ее Луиза научится играть или младший племянник Виктор. Как бы там ни было, пока они жили вместе, на пианино бренчал только Булат. И когда все уезжали в Ереван, пианино было оставлено Булату.

В тот день Булат спел много песен. Ира Смольянинова (в замужестве Живописцева) хорошо запомнила одну из этих них:

«Однажды Тирли,

Тирли, Тирли, Тирли

Напал на Цугу,; Цугу, Цугу

И долго Тирли, Тирли,

И долго Цугу, Цугу

Цолбали понемножечку друг друга».

Это была незамысловатая история про двух друзей, которые не могут мирно жить на земле, и лишь перейдя в мир иной (не без помощи друг друга), приходят к взаимопониманию.

А вот как вспоминает о появлении этой песни Вероника Акопджанова.

Вероника Акопджанова

« Тирли, Тирли» - это, между прочим, у меня дома было в первый раз. Это было на какой-то вечеринке, я не помню, какая- то была дата. У нас было пианино, и он сам себе аккомпанировал. А потом эту песенку подхватили, потому что песня очень была хорошая».

Чуть позже появилась песня «Неистов и упрям», которую впоследствии Булат во всех своих выступлениях и интервью называл первой своей песней. И хотя теперь доподлинно известно, что до нее были и другие, она была, действительно, настолько хороша, что как бы их все куда-то отодвинула.

«Я начну с очень давнего времени, с первой своей песни, которая появилась у меня совершенно случайно в 1946 году. Тогда я был студентом первого курса Университета. Я очень гордился своим новым званием... и решил обязательно написать студенческую песню. Ну, по моим представлениям, студенческая песня должна была быть очень грустной, типа «Быстры, как волны, дни нашей жизни, чем дальше, тем ближе к могиле наш путь...».

Но как-то, незадолго до своей смерти, на просьбу своего старого друга Владимира Войновича спеть самую первую песню Булат исполнил «Однажды Тирли,Тирли».

Булат говорил потом, что после «Неистов и упрям» он лет десять песен не писал вообще.

В истории литературы это бывает довольно часто: поэты забывают, не хотят помнить свои ранние вещи. А если они уже напечатаны, поэт скупает и уничтожает свой сборник (как, например, это было с Некрасовым). Но при этом поэт продолжает писать, не может не писать. Так было и с Булатом. Та же Ирина Васильевна Живописцева, вспоминает, что на протяжении всей учебы в университете, когда они жили вместе, то есть до 1950 года, Булат постоянно сочинял песни. Он сочинял их просто так («Ни кукушкам, ни ромашкам»), сочинял и по разным случаям, например, когда его тесть получил звание полковника, он сочинил по этому поводу песню, где были такие слова:

«...Не на травушку на измятую

В ночь июльскую сгоряча

Звезды падают,

Звезды падают

На твои молодые плеча.

Не на травушку на измятую,

Не пытаясь сдержать свою прыть,

Звезды падают,

Звезды падают,

Успевай эти звезды ловить».

Мы знаем как строго (если не сказать чрезмерно строго) Булат Шалвович относился к своему песенному творчеству. Отчасти это объясняется, наверное, тем, что когда он в конце пятидесятых годов, уже активно, одну за другой, стал писать песни и петь их своим друзьям, некоторые из них считали это каким-то низким жанром, и даже тот же Зураб Казбек-Казиев говорил, что зря Булат занимается этим делом. Да и вообще к гитаре тогда было отношение как к инструменту мещанскому и пошлому. Вот как вспоминает первое свое знакомство с Булатом Окуджава писатель Леонид Жуховицкий:

«Когда выпили и смели с покрытых бумагой канцелярских столов весьма скромную закуску, на дощатый помост вынесли обшарпанный стул, и тут же буднично появился сам исполнитель. Окуджава был очень худ, почти тщедушен. Усики, курчавые волосенки, в лице ничего творческого. Гитара лишь усиливала общее ощущение незначительности и пошловатости»

Правда, когда Булат запел, отношение Жуховицкого к Окуджава стало стремительно меняться:. «Где-то на третьей песне его рым И печальным, как у Блока... ». А когда Булат закончил петь, Жуховицкий был уже близок к обмороку:

Леонид Жуховицкий на открытии

«...Более сильного впечатления от искусства в моей жизни не было ни до, ни после, вообще, никогда».

Однако не все, как Леонид Жуховицкий, сразу приняли эти песни. Некоторых раздражала стремительно растущая популярность их автора. Может быть, это объясняется элементарной завистью к никому неизвестному «выскочке». Так или иначе, недоброжелателям удалось-таки внушить Булату Шалвовичу, что то, чем он занимается, является не вполне полноценным искусством.

Но есть, как мне кажется, и еще одно объяснение «нелюбви» Булата Окуджава к своим песням. Почти все большие художники, работающие в нескольких жанрах, в каком-то из них достигают большего признания, нежели в другом. (Исключений немного, к коим следует отнести, в первую очередь, Пушкина и Лермонтова, проза и поэзия которых любима в равной степени). И, достигнув признания в одном из них, они непременно хотят достичь такого же признания в другом.

Так, слава Высоцкого-песенника была невероятной, и при этом он вполне спокойно мог выслушивать какие-то критические замечания в адрес своих песен, иногда даже сам иронизировал: «Мелодии мои попроще гамм...». В то же время он очень болезненно относился к оценке своего таланта драматического актера. В то же время ему очень хотелось состояться как поэту без музыки, как прозаику.

“ И даже юный пионер мне подает рукой пример…»

Или Другой пример: проза Фазиля Искандера любима всеми. Стихи тоже замечательные, но известны значительно меньше. И ему, как нам кажется, немного за них обидно. Или Владимир Войнович, вдруг не на шутку увлекшийся живописью...

«Ведь неразумных детей матери любят сильнее - они больше других нуждаются в их защитной любви»

(Фазиль Искандер).

Упаси нас бог уподоблять вторую ипостась вышеназванных художников «неразумным детям». Мы сейчас говорим не о качестве, а только о признании...

Так, видимо, и с Булатом Окуджава. Прекрасная его проза не получила такой народной любви, как песни, хотя на прозу он потратил гораздо больше времени и сил. И, наверное, поэтому своя проза