– До поры, до поры, мадам… Колесо вертится…

Не вставая из-за стола, министр тихо кашлянул. Вслед за этим дверь на чёрную лестницу приоткрылась, пропуская закутанную в тёмный плащ фигуру.

– Кто вы? – спросил Ла Тремуй, пряча в свой сундучок мешок с деньгами, из которого, предварительно, достал ещё одну монету.

– Де Вийо, ваша милость.

– Женщину привели?

– Да. Она ждёт внизу.

– Пусть ждёт. Передайте ей это, – золотой кружок, зажатый бледными пальцами министра, описал дугу и опустился в протянутую ладонь конюшего, – и сюда больше не водите. Пускай пока ходит по городу и проповедует о пришествии Девы так, словно верит в него всем сердцем. Сейчас ей нужно, во что бы то ни стало, подобраться к Жанне как можно ближе и примелькаться в её окружении… Скажите, что за это я заплачу куда больше. И ещё больше она получит, когда станет проповедницей при Деве так, чтобы думали, будто говорит она от её лица. Вот тогда – ни слова из собственной головы! Будет говорить только то, что скажу я, и только тогда, когда скажу… Иначе, вместо состояния, которое я ей дам, получит, в лучшем случае, верёвку на шею, в худшем – костёр…

Герцогиня Бэдфордская стояла на площади перед своим дворцом и внимательно слушала проповедника, сурово предрекающего близкий конец света и приход Антихриста, которого приведёт французская девка-колдунья. Сама по себе эта проповедь мадам мало интересовала, но выражения лиц слушателей, собравшихся возле монаха, занимали её чрезвычайно. Люди верили, крестились и пугались абсолютно, искренне, что было вполне понятно, поскольку красноречием Господь монаха не обделил. На какой-то короткий момент её светлость и сама почувствовала, как по спине пробежала противная морозящая дрожь страха.

И внезапно её осенило…

Накануне Бэдфорд получил письмо от герцога Бургундского, в котором тот выражал свою полнейшую готовность оказать военную помощь английской стороне, но только на определённых условиях. Эти условия вывели из себя его светлость и весь вчерашний вечер он буквально рвал и метал, едва не сломав кулаком дубовые подпорки алькова своей супруги.

– Ваш братец требует фактического регентства, ни больше, ни меньше! – орал герцог на жену, за неимением другой головы, на которую он мог бы излить свой гнев. – Шампани ему мало! Ему требуется ещё и контроль над Парижем – полный и безоговорочный! Над Парижем! Над городом, оборона которого лишила меня целого состояния! Вы читали это, мадам?!

Герцог потряс письмом перед лицом леди Анны и самым язвительным тоном, на какой только был способен, процитировал:.

– «… теперь, когда обстоятельства вынуждают Вас вернуться в Нормандию, я готов взять на себя оборону столицы…»! Он издевается, да?! Хочет меня унизить? Человек, отозвавший свои войска в самый нужный момент!.. Ослабивший нас! Положивший начало нашим поражениям!.. А если я откажу? Что он сделает? Поклонится французскому бастарду и его, якобы, сестре? Или признает это порождение коронованной шлюхи за святую деву? Думает, ему сразу всё простят и поднесут Шампань на подносе, как это делаю я?!! Что вы морщитесь, мадам? Не нравится слушать про шлюх? А вашему брату, похоже, очень нравится, что все только о ней и говорят, да ещё с таким восторгом! Хочет, видно, получить укреплённый, как крепость Париж и утереть всем нам нос тем, что выдержит осаду французской девки, до сих пор не знающей поражений?! Дескать, он – спаситель, а я просрал всё, что мог!..

Леди Анна встала. Не говоря ни слова, налила в кубок вина и поднесла мужу.

– Выпейте, милорд, – сказала ледяным тоном, который, как она знала, супруга отрезвлял лучше всего.

Кто-то однажды ей сказал, что таким же тоном усмирял когда-то братьев король Гарри. Сама леди Анна этого знать не могла, но в действенности метода убеждалась не раз, справедливо полагая, что у людей суровых, наделённых властью, смиренная покорность вызывает только раздражение, тогда как противодействие, в любой форме, ставит в их тупик и приводит в чувство.

Так вышло и на этот раз. Красный от гнева Бэдфорд буквально опрокинул в себя поданное вино, но кубок, по обыкновению, на пол не швырнул, а только с грохотом поставил на стол, на который тут же и облокотился тяжело сопя и явно успокаиваясь.

– А теперь присядьте и послушайте. – Голос леди Анны потеплел. – Филипп требует многого, но разве вы, мой дорогой, не потребовали того же, окажись на его месте в подобных обстоятельствах? Удел любого правителя извлекать выгоду из ситуации даже самой безнадёжной. И ваша выгода сейчас в том, чтобы выполнить условия Филиппа и оставить на него Париж – пускай защищает. В качестве фактического регента он не уступит ни пяди. В любом другом случае мой брат поищет выгоду где-нибудь ещё и, да, если нужно, признает и бастарда законным наследником, и девку посланницей Божьей. Ему любой союз сгодится, но вы в этом случае ничего выгодного для себя уже не получите. А в Нормандию отступить всё равно придётся, и на кого тогда оставлять Париж – неизвестно!

Бэдфорд окинул жену недобрым взглядом.

– Надеюсь, вы не хотите сказать, мадам, что только Бургундия способна дать хороших защитников?

– Нет. Но вам нужно время, чтобы собраться с силами, и только Бургундия может вам его дать, заставив французов идти на Реймс через Шампань, где они увязнут, осаждая город за городом.

– Я и сам это знаю! – огрызнулся герцог.

– Конечно, знаете. – Леди Анна улыбнулась. – Поэтому и выговорились здесь, в моей спальне, чтобы на совете предстать правителем мудрым и дальновидным.

Она обошла мужа и, обняв его сзади за плечи, шепнула в ухо:

– Филипп вам не чужой, Джон. Вам следует объединиться и вместе придумать что-то против этой девки, которая заставляет французов считать себя благословлёнными Божьей десницей.

– Что тут придумаешь? – смягчился от супружеской ласки Бэдфорд. – Её охраняют, как королеву… Даже лучше, чем этого выскочку дофина…

– Так может следует дать ей как-то знать о своём происхождении? Моя сестра, мадам де Ришемон, писала как-то, что вся сила этой девицы держится на её убеждении в собственной избранности. Полагаю, именно от правды её и берегут более всего.

Бэдфорд отрицательно покачал головой.

– Я уже думал над этим, но никакой разумной выгоды не нашёл. Что если эта девка решит воспользоваться своим происхождением? Сейчас в её руках вся армия и чернь, которая её боготворит. А духовенство и знать – хо-хо! Первые уступят военной силе, а вторые… О, эти возражать особенно не станут. Двор давно не в восторге от своего дофина, за которого, то и дело, приходится краснеть со времени убийства вашего отца. До сих пор они сражались за него за неимением лучшего. Но, объяви девица, что она королевской крови, её запросто коронуют, и не станут особенно задумываться над тем, где она была до сих пор и почему объявилась именно теперь, в двух шагах от короны? Им вполне хватит её освободительной миссии и прямого общения с Господом…

– Тогда, почему бы не сообщить дофину?

– По тем же причинам – ни армии, ни авторитета. Сейчас он нам ничем не поможет.

– Значит, следует обернуть избранность этой девицы против неё же самой и против тех, кто создает ей такой авторитет.

– Как?

– Об этом и следует подумать сообща… Всё рашаемо, мой друг, когда гнев не затмевает разум.

И вот теперь, глядя на кликушу-монаха, а более всего, наблюдая за слушавшими его, леди Анна почувствовала, как в голове у нее вызревает идея – немного громоздкая, сложная, но вполне выполнимая. А самое главное – эффективная!

Не снимая уличной накидки, герцогиня прошла прямо на половину мужа, и сочла за добрый знак то, что застала его в одиночестве.

– Друг мой, – начала она прямо с порога, – я всё придумала!

– О чём вы, миледи?

– О том, как поступить с французской колдуньей.