«Не делать похода на Италию…"! Вот так вот… А она-то, глупая, ждала пылкого любовного признания…

И почему всё так нескладно?! Почему в том порядке, который Господь устроил для людей, мужчина не может выразить свои чувства каким-нибудь удобным для него способом? К примеру, погоней вон за тем зайцем, который, лениво подбрасывая зад, пробирается по полю с таким видом, будто точно знает, что вся эта свора людей выехала из замка не ради его убийства… Или вызвать на поединок каким-нибудь особенным способом кого-нибудь особенного, чтобы сразу стало ясно. Или… О, Господи, да мало ли могло бы тогда быть случаев, в которых её супруг сумел себя проявить более достойно! А так… Или струсил, или не смог подобрать слов…

Впрочем, какая теперь разница – момент уже упущен.

Герцогиня легко вздохнула и улыбнулась.

То тайное, что герцог собирался ей сообщить, для самой герцогини давно уже было совершенно очевидно.

В самом деле, много ли требуется умной женщине, чтобы распознать любовь к себе в мужчине, который её только-только начал чувствовать, как зарождающуюся болезнь? Пожалуй, ничего для этого не нужно – мужчина сам себя выдаёт с головой. И пока он втискивается в эту новую область отношений и обживается в ней, такой неудобной, но такой притягательной, женщина, не влюбленная имеет массу времени, чтобы определиться, насколько полезна может быть для нее эта страсть, и нужна ли она ей вообще?

Мадам Иоланда уже определилась.

Более того, это внезапно вспыхнувшее в муже чувство она сочла за добрый знак, за поощрение и одобрение свыше. Её дела, до сих пор вполне удачные и не требовавшие особой поддержки, перешли в стадию активных действий, и здесь без такого человека, как Луи Анжуйский было уже не обойтись. Следовало посвятить его в свои планы. Но для человека неподготовленного они могли показаться слишком безумными и опасными. Настолько опасными, что в другое время герцогиня рисковала очутиться под домашним арестом и запретом на какую-либо переписку!

Но вмешалась Любовь!

Чувство тонкое хотя и глуповатое. И если правильно расставить акценты, если заставить герцога смотреть на помощь ей, как на защиту прекрасной дамы, то всё может получиться, и даже лучше, чем предполагалось…

Так и думала мадам Иоланда, не слишком стараясь изображать удивление перед внезапно появившимся в муже желанием прокатиться с ней верхом в запретный для развлечений почтовый день. Она уже даже продумала как начнёт излагать свои планы и ждала только одного – скорейшего объяснения, чтобы начать без помех…

Но, увы! Похоже, решимость его светлости на свежем воздухе улетучилась. Так что придется ей снова, как и всегда, брать инициативу в свои руки и из множества разваливающихся на разрозненные части ситуаций создавать одно нужно ей событие.

– Мой друг, – ласково произнесла герцогиня, протягивая мужу руку, – наверное, я никогда не привыкну к тому, как предупредительны вы со мной бываете. Уже несколько дней не знаю под каким предлогом и какими словами уговорить вас не покидать меня в этом году надолго и вдруг вы сами, так прозорливо.., так трогательно решаете никуда не ехать…

Голос герцогини прервался. Лошадь её переступила ногами и протянутая рука легла прямо на запястье пристыженного супруга. Герцог тотчас же схватился свободной рукой за эту тонкую, затянутую в перчатку ладонь, покрыл её поцелуями, а потом, чувствуя невероятное облегчение, забормотал что-то о неготовности, о больших расходах, о том, что скоро состоится Пизанский собор и… о полной невозможности с ней – дорогой женой – расстаться!

Герцогиня только счастливо кивала и улыбалась.

– Вы возвращаете меня к жизни сударь, – сказала она, когда поток герцогского красноречия иссяк.

Но сказала таким тоном, что бедный влюбленный мгновенно забыл все свои дела и намерения…

– Что такое, душенька? – встревожился он. – Вы нездоровы? Или ваши дела.., ну, те.., вы понимаете… Я же не дурак, кое-что замечаю… ТЕ, от которых вы так заботливо меня отгородили… Там что-то не так?

– Да, – твёрдо сказала герцогиня, глядя мужу в глаза. – Там не хватает вас и вашей помощи, без которой я чувствую себя совершенно бессильной. И если вы согласитесь меня выслушать, а потом и помочь, то счастливей меня не будет на этом свете ни одной другой женщины…

Ответ ей уже не требовался.

Как, впрочем, и ожидаемое объяснение. Из глаз герцога потоками исторгались благодарность, обожание и такая готовность помочь, что можно бы и поменьше. Он что-то ещё говорил, краснея и сбиваясь, снова целовал ей руки и клялся перевернуть Францию вверх дном, если это ей понадобится, но мозг герцогини уже вносил поправки в задуманный разговор, придирчиво перебирая весь арсенал доводов, чтобы не испугать, не отвратить и вернее заставить герцога верить во все так же убеждённо, как верила она сама.

В тот день почта так и не была отправлена.

Несчастный секретарь до ночи просидел перед покоями герцогини, ожидая, когда его позовут. Один раз даже показалось, что позвали, и он вскочил, роняя перья и листы. Но громкий голос оказался голосом герцога Анжуйского и звал он совсем не секретаря. Что-то похожее на: «Ты сошла с ума! Я не позволю!..» прорвалось сквозь двери покоев, а потом снова стало тихо. И только когда вереница фрейлин почтительно пронесла мимо него приборы для умывания, секретарь понял, что услуги его сегодня не понадобятся.

Не имея приказа удалиться, он провел всю ночь здесь же, на старом дорожном сундуке, долго и неудобно ворочаясь. А когда сновидения все-таки заставили его угомониться, из-за двери покоев донесся долгий сладострастный стон герцогини.

Судя по всему, герцог «позволил»…

Через день Карл Лотарингский получил письмо, подписанное уже самим герцогом Анжуйским.

Там, среди поздравлений с недавними славными победами, в пышном обрамлении обычной словесной шелухи, снова было высказано желание заключить союз и скрепить его традиционно рыцарским воспитанием в одном из замков Лотарингии младшего сына герцога Анжуйского – Рене. К письму прилагалась короткая записка, писанная рукой мадам Иоланды. И то, что прилагалась она к почти официальному письму от самого герцога, снова заставило Карла задуматься.

Видимо дело приобретало нешуточный размах, раз уж мадам подключила к нему своего супруга. Но любой размах в делах политических требовал крайней осторожности. Поэтому, поразмышляв несколько дней, Карл сочинил ответ в духе «ни то, ни сё», но вполне допускающий его согласие, и отослал гонца в Анжер. А спустя месяц, в первый день лета, подгоняемый любопытством и договоренностью, он приехал в Фонтевро, где у могилы Алиеноры Аквитанской встретился, наконец, с мадам Иоландой.

Настоятелю аббатства велено было удалить из этого придела церкви всех монахов, так что разговор их никто не слышал. Но маленький служка, которого отправили поменять свечи в часовне, пробегая мимо, заметил, что её светлость герцогиня Анжуйская что-то сказала, а его светлость герцог Лотарингский отшатнулся, страшно побледнел и схватился за голову.

Больше служка ничего не видел, потому что убежал, опасаясь кары за подглядывание. Но возвращаясь из часовни, снова не утерпел – заглянул в церковь. Её светлость герцогиня все ещё что-то говорила, а его светлость уже не держался за голову и слушал, хоть и хмуро, но очень внимательно…

Видимо, герцогиня рассказывала вещи очень интересные, потому что беседа растянулась на долгие четыре часа, и отец настоятель уже начал волноваться – не отдать ли приказ готовить комнаты для ночлега именитых гостей. Но ничего такого не понадобилось. Не успели вернуться монахи, посланные им за свежей соломой и чистыми простынями, как из церкви, уверенно осеняя себя крестным знамением, вышла герцогиня Анжуйская и следом за ней герцог Карл, перекрестивший себя рукой, едва ли не дрожащей.

– Да, выкидыш был, – договаривала герцогиня, – Но я знаю абсолютно точно, что она снова беременна. И беременность эту скрывает…