– Много на себя берёшь, – заметил он, стараясь казаться спокойным.

– А кто мне теперь здесь помешает? – ощерился Жан. – Кузен Луи? Его любовница королева? Или, может быть, англичане?

Он сипло засмеялся, обнажив порченные в турецком плену зубы.

– Королеву я быстро пристегну к своему поясу, как только получу права опеки над дофином, и своего любовника она сама мне отдаст со всеми потрохами. А мальчишка дофин ещё совсем сопливый, будет делать то, что я скажу. И вместе мы, для начала, остановим войну.

– Это как же?

Жан снова, одним броском, соскочил на пол.

– Думаешь, так трудно договориться с англичанами? Сэр Генри сейчас воюет с Шотландией, ему не до нас. К тому же, говорят, у него проказа. Но на тот случай, когда станет «до нас», я кое-что приготовил. Вот, взгляни.

Он подошёл к высокому ларцу на ступенях оконной ниши и, открыв его, достал дивной красоты золотую цепь с большим неогранённым изумрудом в центральном звене.

– Видал, какая редкость! Камень принадлежал ещё Робберу Набожному, и мой отец заказал цепь специально под него. Но, как только старик умрёт, я отправлю сокровище в подарок английскому принцу Генри Монмуту. Не сегодня – завтра ему править. И этот символ будущей дружбы придётся как раз кстати. Черт с ним, пускай получит ещё кое-какие территориальные уступки в придачу, зато мешать не станет.

– Тебя распнут за эти уступки, – процедил сквозь зубы Карл.

Жан Бургундский подбросил в руке тяжёлую цепь и хитро засмеялся.

– А я отдам земли Орлеанского дома. Точнее, не я, а дофин. Или от его имени королева. Здорово получится, правда? Так что, распинать будут их, а я под этот шум разверну Бургундские знамена, брошу клич, соберу всех – и друзей, и вчерашних врагов – и всё отданное отвоюю обратно. Я – Жан Бесстрашный, которому за такую победу преподнесут и эти земли, и многое другое. Вот тогда, друг мой, на этой голове, – Жан постучал себя по лбу, – корона Франции станет лишь дополнением Бургундской короны.

Карл поднялся

– Я под твои знамёна не встану, – сказал он, глядя прямо в черные глаза коротышки

Тот молча повел шеей, как будто раздвигал тугой ворот. Потом, с тяжёлым грохотом, в ларец упала цепь и, следом, захлопнулась крышка.

– Значит, не встанешь…

Жан выдернул из сундука свой кинжал, заставив герцога, хорошо знающего этот бешеный нрав, похолодеть на мгновение, и подошёл почти вплотную.

– Не хочешь со мной – твоё дело. Но и мешать не вздумай. Когда отец умрёт, я стану очень опасным врагом, Карл. Так что, не лезь в мои дела помехой. Дорого обойдется…

Даже теперь, спустя годы, при этом воспоминании Карл Лотарингский с досадой оборвал сам себя.

Да, герцог действительно готов был поступиться суверенитетом своей Лотарингии ради мощной империи, не подрывающей себя изнутри мелкопоместными распрями. Однако здесь, во Франции, союзников в этом деле ему не было – все занимались только собой и собственными делами… Король Шарль безумен, королева распутна, да и брата короля, этого красавчика Луи Орлеанского, разумным и добродетельным никто бы не назвал. Заключение с ним какого-либо альянса было для Карла так же неприемлемо, как и союз с Жаном Бургундским

Хотя…

Хотя, как посмотреть. И если нет другого выхода, из двух зол надо выбрать меньшее. Ради создания своей империи и Карл Великий не брезговал пожимать руки всяким ничтожествам, потому что от ничтожеств беды в первую очередь и жди. Жан Бургундский, хоть и упёрт и хамоват, но всё же личность, одержимая идеей, и это герцог Лотарингский мог понять. Но Луи Орлеанский – этот беспутный щёголь, никем теперь не ограниченный, то самое ничтожество и есть! Пусть даже не в союзе с ним, а только рядом, в Королевском совете, в должности какой-нибудь вроде должности коннетабля – но там, у власти, чтобы отбирая из людей разумных, создать помеху варварским планам Бургундца!

Да, при такой перспективе можно было бы и Луи Орлеанскому руку пожать… Но, Господь Всемогущий, как же это противно для него – Карла Смелого!

И тут, то ли Судьба, то ли провидение, а может и чья-то воля, разом избавили герцога от всех сомнений.

Луи Орлеанский, почуяв себя единоличным правителем королевства после смерти Филиппа Бургундского, решил, (на удивление дальновидно), укрепить свои военные позиции на случай каких-либо посягательств со стороны Жана. Тут бы ему и улыбнулась удача, поскольку нацелился он на область Рейна и, в частности, на Лотарингский городок Нефшато. Но своё требование к герцогу Карлу не препятствовать вводу его войск, облек в форму такую наглую и грубоватую, (да ещё и подкрепленную унизительным напоминанием о вассальной зависимости от него герцога Лотарингского), что Карлу не оставалось ничего другого, как, прорычав: «выродок!», ответить решительным отказом и бросить скомканное послание в лицо побледневшему посыльному.

Стало ясно, что без боя Нефшато не взять.

Однако в одиночку Луи Орлеанский не решался идти на такого противника, как Карл Смелый, особенно учитывая стоящего за его спиной тестя – германского императора Рупрехта, да и собственные, весьма скромные способности в ратном деле. Поэтому, для начала, в боевую готовность были приведены юристы, и грозила разразиться нудная, выводящая из себя тяжба.

Но тут Карл был готов к обороне, поскольку ничего не стоило доказать, что Нефшато к части вассальных владений не относится.

И вдруг, год назад, в Париже, быстро и активно составилась целая коалиция против Карла. Причём, одним из первых, вступивших в эту коалицию, числился герцог де Бар – родной дядя Иоланды Анжуйской – и его давние союзники графы фон Сальм и фон Юлих, а также епископ Верденский…

Вот тогда-то герцог Карл окончательно и вышел из себя!

Едва стало известно, что войска коалиции собраны и готовы двинуться на Лотарингию, он тоже развернул боевые знамена и поставил под них всю свою армию, отозвав даже ту её часть, которая, по договору с Рупрехтом, отошла для укрепления германских границ…

…Нельзя сказать, что сражение под Нанси было каким-то особенно яростным или кровавым. Луи Орлеанский, как и ожидалось, показал себя не самым блистательным полководцем, да и войска коалиции действовали как-то вяло, слишком быстро и охотно признав свой полный разгром. Но даже сейчас, когда они отступили к Пон-а-Му, герцог Карл понимал, что ничего ещё не кончено. И держал лотарингскую армию в боевой готовности, а сам каждое утро лично поднимался в сторожевую башню где, стоя у северной амбразуры, ждал малейшего сигнала, чтобы приказать трубить общий сбор.

И вот в такой-то момент, нежданно-негаданно, появляется посланник от герцогини Анжуйской с самым обычным, но от этого особенно подозрительным письмом!

«…Не вижу никого более способного внушить идеалы подлинного рыцарства моим сыновьям, кроме Вас – единственного, могущего вызвать в них уважение после их отца…» Звучит, конечно, красиво, и для любого другого вполне убедительно, особенно после одержанной победы. Но, учитывая личность этой дамы, Карл не давал себе обмануться. И, вместо того, чтобы обдумывать, как лучше ответить – высокомерным согласием или лицемерным отказом, он без конца размышлял над тем, какой расчёт строит на нем герцогиня? И особенно теперь, в самый разгар вражды с её дядей и его союзниками?

Да, лет пять или шесть назад они встречались в Дижоне. Мадам Иоланда поразила тогда Карла глубокими познаниями в таких областях схоластики и мистики, о которых не каждый мужчина имеет представление. А уж для дамы её положения обладать подобными знаниями было совсем невероятно! Впрочем, скорей всего, именно положение позволяло герцогине эти знания получать. И удивило герцога, в первую очередь, не то, что она их имела, а то, что ЗАХОТЕЛА иметь.

Беседа велась в драгоценной библиотеке Филиппа Бургундского, где он любезно позволил «похозяйничать» своей гостье. И, перебирая древние свитки и фолианты, мадам герцогиня очень ловко переходила от темы к теме, завлекая своего собеседника в извилистый лабиринт умозаключений и выводов, которые она сделала, изучая Историю, как тайную, так и явную.