Только они туда подъехали, Маришка, как он говорит, только успела на берег к воде сбегать, ракушек беленьких речных для игрушек набрать и вернуться, тут и грохнуло. Назар в это время у машины возился, за кустами, Герман как раз, вспоминал, пошевелил уголья в огне и пошёл к Назару. Марек так и не показался к ним, к костру, от удочек-то, обиделся, наверно, из-за своей неудачной рыбалки. Да и вообще, он в последнее время ходит весь мутный какой-то, согнутый.

Около полицейской машины на обочине Виталик притормозил, чуть ли не пояс на ходу высунулся в окно, замахал рукой, заулыбался гаишнику. Хвастливо повернулся к Глебу.

– И у нас тут, в провинции, между прочим, есть свои полезные связи. Это вот сейчас Вася Биланчук стоял там, около гаишной-то «девятки». Я когда здесь проезжаю, всегда посигналю этому старшине, помашу, чтобы он меня узнал, машину мою запомнил. И ему приятно ото всех такой человеческий подход иметь, уважение, да и разнообразно всяко от безделья-то на посту, а мне знакомство с влиятельным человеком не помешает. Сегодня-то я вот, допустим, с похмелья за рулем, а гарантии, какие-никакие есть, ну, на всякий случай, понимаешь ведь меня?

– …А у тебя, Глебка, блат какой-нибудь есть, в правительстве или в верхах? Силовики-то знакомые, конечно же, имеются? Полковники все, небось?

– Меня стюардессы узнают, Виталик. Мне хватает.

– Ну, а номера-то себе на машину, небось, блатные уже приобрёл? Признавайся.

– Стыдно признаваться, дружище, но я не обзавёлся ещё блатными, как ты изволил выразиться, номерами. Больше того, каюсь, что и к машинам-то я, в общем, равнодушен. Нет у меня в собственности на сегодняшний день, друг Виталя, никакой автомобильной машины, нет – хоть убей! Сознательно не приобретаю – суеты дополнительной не хочу: зачем мне эти техосмотры, страховки, канистры?! Перед красивой железякой на колени вставать? Не для меня.

– Ого! Ты же ведь классно машину-то водишь! Я же видел, как ты…

– От случая к случаю. В удовольствие.

– А как же ты ездишь, ну, по делам по своим, да и так, всяко?

– По планете, мой упитанный друг, я перемещаюсь пешочком и на самолете. Если опаздываю – то на такси.

– Ладно, хватит выпендриваться-то – на самолёте он по делам ездит.… Ну ездишь, ну и что? Как ты сам-то считаешь – всё у тебя в жизни-то получилось? Вроде в школе ты сначала вундеркиндом был. А сейчас, Глебка? Ведь ни фирмы своей у тебя нет, ни банка, ни завода, даже маленького… Так, всё с нами тут хиханьки да хаханьки, а сам ни директор никакой не генеральный, ни депутат.

Изумляясь внезапно серьезному тону Виталика, который сосредоточенно рулил «микриком», капитан Глеб всё также легкомысленно продолжал.

– В далеком невинном детстве многочисленные мудрые тетушки, гордясь моими школьными успехами, предостерегали на всякий случай любимого племянничка: «Хороши передки – не заскрипели бы задки».

– Ну и как твои задки? Башка-то вроде уже седеть начала.

– Немного поскрипывают…

Стараясь не прикасаться белоснежными манжетами к подлокотнику на двери и к сиденью, Глеб покосился на древний автомобильный радиоприемник.

– Кто там у тебя в музыке-то шуршит? Кипелов? Добавь-ка громкости, пожалуйста.

– И чего ты в этих крикунах находишь? Давай я тебе «Виагру» поставлю, или «Блестящих», а? Всё повеселее, поживее будет. Давай?

– Не разочаровывай меня, сделай сначала погромче Кипелова, а потом уж посмотрим.

– А может чего-нибудь такого ритмичного, «тум-тум», или как там у них сейчас модно-то?

– И этого, Виталик, мне тоже не надо. С годами так получилось, что сейчас я абсолютно не нуждаюсь в том, чтобы кто-то случайный и не особо умный задавал мне количество чего-то в минуту. Я, старина, должен двигаться к своей цели в собственном ритме. Зачем всё громкое? Мне нужна мелодия, тонкие нюансы слов, классные ощущения. А эти…, прыщавые и неграмотные композиторы или демонстрация мясомолочных достижений в телевизоре мне совсем неинтересны.

Почему-то они вместе и одинаково помолчали.

– Хотя строчка тут недавно интересная появилась у какого-то певуна: «Я сегодня ночевал с женщиной любимою». Именно так – ночевал с женщиной, а не у женщины… Замечательно.

В преддверии близкого гаража и, несомненно, вкусного поминального застолья Виталик продолжал тарахтеть на разные темы.

– А где ты, дружочек, был, ну, в эти последние полгода, ну, ты говорил, что с верблюдами вроде как? Или это, тьфу-тьфу, коммерческая тайна? Полгода ведь от тебя не было ни слуху, ни духу!

– Поверь, Виталь, шесть месяцев – и ни одного дилижанса. Собрались там однажды наши, российские, ребята со своими туркменскими коллегами, а потом ещё и английская буржуазия каким-то боком к ним присоседилась, и задумали они сообща построить на этом замечательном краю света супер-супер-буровую установку для добычи разнообразных дорогих нефтепродуктов. Партнёры в этом проекте оказались всё новые, не особенно доверчивые друг к другу; ну и вот, знакомые ребята и рекомендовали этим нефтяникам меня привлечь, для, скажем так, общей связки слов. Никак они до моего приезда не могли договориться о безопасности своей замечательной добывающей установки; чуть ли не из-за этого дрались на переговорах, почти прямо в галстуках: кто делает экологию и поставляет для этого оборудование, кто и как отвечает, допустим, за пожарное оснащение проекта, за защиту электрооборудования.

С парнем, который был с нашей стороны, мы по одному интересному проекту ещё в Скандинавии пять лет назад работали; с сыном туркменского начальника я учился в мореходке; ну, а англичанам меня просто рекомендовали.

– Кто?

Уклончиво и туманно Глеб Никитин пожал плечами.

– Знакомые…

– Вот я и помогал эти разным упрямцам делать сертификацию их дорогостоящего технологического оборудования по нашим, по российским, нормам и правилам. Объяснял англичанам, почему нужно делать именно так, как я говорю, а не как у них, там, в Европе, по их стандартам принято. Втолковывал туркменам, чтобы не жмотились, не покупали с закрытыми глазами китайскую проводку и турецкую арматуру. Согласовывал порядок приезда на объект знакомых экспертов из Москвы для подписания актов приемки и всё такое, прочее, не особенно романтическое. У каждого из участников этого проекта был свой интерес, финансовый, естественно, вот и пришлось покрутиться между ними, поработать, чтобы ребята не запутались в своих разговорах, условиях и требованиях, чтобы всё получилось у них там как надо. С людьми всегда работать интересно, особенно если повод общаться не очень поганый. Разговариваешь, думаешь, учишься чему-то, зарабатываешь.

– Так что, дружище, теперь и ты знай, – Глеб хлопнул Панасенко по плотной коленке, – что простой русский лом по-английски называется очень, очень неприлично! Вот ведь как у них, за рубежом, представляешь?!

Виталик молчал. Видно было, что, не очень внимательно слушая капитана Глеба, он уже переводил себя на другую тему.

– …Мины-то эти, ну хвостатые, тоже ведь пацаны под обрывом у реки находили. Я всегда их боялся, ты же знаешь. Ну их к бесу, эти взрывчатки… Хорошо, что как-то ещё обходилось, руки-ноги у меня до сих пор целенькие. Да и из наших-то никто и не пострадал особенно. А то ведь как этому, длинному, из девятого «Б», помнишь, они ещё с Исаем ходили везде, ему ведь три пальца оторвало.

Виталик захохотал, нагнулся над рулем, захрюкал.

– А как нашему Хмеле пустой патрон охотничий из костра отскочил в задницу, помнишь?! Мы ещё тогда весной из-подо льда на реке патронташ, плащ брезентовый и сапоги охотничьи вытащили, вспомнил?

– И как ты над Хмелиным окровавленным задом слёзы проливал? Прекрасно помню – такое не забывается.

Наблюдая, как старенький сторож отгонял и запирал в будки собак и возился с цепочкой на воротах гаражного общества, Виталик вроде как бы между делом наклонился к Глебу.