– Ты вообще как себя чувствуешь?

– Э-э, нормально в принципе – учитывая то, что умираю... – напомнила она.

Флай отрицательно покачала головой.

– Пока еще не умираешь, а только вновь становишься человеком. А вот, когда обратное превращение завершится...

Последняя ее фраза навела Долл на кое-какую любопытную мысль. “Бред, конечно”, – мелькнуло у нее в голове, – “Но а если все-таки нет. Хм...”.

– У тебя есть с собой оружие из золота? – быстро спросила вампиресса, обращаясь одновременно и к Антону и к Флай.

Первой ответила Охотница, моментально вытащив (непонятно оттуда именно) небольшой кинжал желтого цвета.

– Учти, убивать я тебя не буду. Мой брат расстроится, – предупредила она.

– Просто дай сюда, – потребовала Долл и протянула руку.

Флай с сомнением уставилась на бледную ладошку девушки, будто перед ней находилась не человеческая конечность, а сложная математическая задача, требующая длительного и вдумчивого анализа.

– Ну, как знаешь, – пожала она плечами. Антон попытался было это остановить, но вампиресса уже ухватила сверкающий кинжал за рукоятку. Флай уже поморщилась, готовясь увидеть и почувствовать знакомый дымок от горящей плоти создания ночи, соприкоснувшегося с солнечным металлом. Но сама Долл, казалось, не испытывала ни малейшего дискомфорта от соприкосновения с золотом, да и клубов дыма не было заметно.

– Тебе не больно? Не жжет? – первым прервал изумленное молчание семаргл.

Девушка медленно покачала головой и повернулась к Флай.

– Говоришь, я становлюсь человеком? Похоже, это можно использовать для...

– Борьбы с Каином, – завершили фразу Охотник и Охотница одновременно и переглянулись. В их глазах сверкнуло согласие с совершенно безумным планом... который все же мог сработать.

***

Люди всегда кидаются в крайности. Одни из них делят мир строго на черное и белое, не признавая наличие третьих сторон. Другие же, напротив, дробят все существующее на множество полутонов, как в градиентной заливке. И нельзя твердо сказать, что права только одна из сторон, а другая ошибается. Однако второй тип все же больше склонен к обману, прежде всего самообману.

Порой третьего не дано. Например, существует правда и существует ложь. Все, что не является истиной – оказывается ложью, каким бы крошечным не был процент неправдивых “примесей”. Это очень просто, и в такой же степени сложно. В жизни вообще не существует ничего однозначного, на любой предмет можно и нужно смотреть с разных сторон.

Итак, правда или ложь? Кто делает этот выбор? Конечно, мы сами, по крайней мере, в большей степени. С другой стороны, обстоятельства порой диктуют свои условия – вряд ли найдется хоть один человек, говорящий стопроцентную правду (следовательно, все в той или иной степени врут). И опять-таки все предельно понятно... на первый взгляд.

Человек надевает маску, играет, притворяется. Но временами граница между личиной и личностью теряется. Не всегда можно понять, где кончается притворство и начинаешься ты настоящий. Что делать, если привыкнув обманывать других, ты уже не можешь быть честным с самим собой?

Долл упорно спрашивала у себя: ЧТО она чувствует? И не могла найти ответ. Однако она не могла сказать, что не чувствует ничего – состояние, в котором она находилась последние полгода прошло, лед растаял. Было ли это связано с тем, что фактически Долл перестала быть вампиром, или имело под собой другие подоплеки: неизвестно. Девушка не могла назвать свое нынешнее состояние хорошим или приятным. Ей было больно. Ей было страшно. И еще, в самой глубине души теплилась, подавляемая всеми силами разума, хрупкая надежда. Надежда на банальный хэппи-энд, столь нелюбимый ей в вымышленных историях. В глубине души Долл понимала, что стопроцентно счастливого финала не будет все равно. Перед ней стоял выбор, а выбирать – всегда значит причинять боль кому-то. Если рассматривать оптимистичный вариант развития событий, Каина победить удастся, и Алекс освободится от его власти... Что делать тогда ей? Остаться с Антоном? Или вернуться к вампиру, из-за которого она страдала все это время? Дилемма была нелегкой, Долл начинала задумываться о том, что умереть для нее было простейшим выходом. Не облегчал решение задачи и тот факт, что девушка не могла сказать точно: любит ли она Антона. То что она к нему испытывала, больше походило на необходимость в поддержке и заботе, абсолютно эгоистичную по сути своей. Тогда как в том, что Алекса она если не любит, то по крайней мере, любила – сомнений не было.

Не прибавляло оптимизма Долл и ощущение Смерти, которая нарезала постепенно сужающиеся круги вокруг девушки. Это чувство было таким реальным, почти осязаемым; в каждой тени бывшая вампиресса видела Тьму, уже знакомую ей.

И, тем не менее, она не позволяла себе сдаваться, хотя безысходность не собиралась отпускать девушку так легко. Дни до “Рождественского” бала пролетали как во сне. Долл сама удивлялась, как ей удается продолжать ходить в школу, вести себя нормально, привычно изображая самовлюбленную красотку, получающую удовольствие от всеобщего обожания... Вот только взгляд печальных пронзительно зеленых глаз сбивал с девушки всю напускную браваду. Антон почти все время был с ней и это было одновременно облегчением и испытанием для Долл. Облегчением, потому что с ним она могла расслабиться, перестать изображать самоуверенную стерву. Рядом с семарглом не было нужды играть на публику. Ей было спокойно рядом с Охотником, каким бы странным это не казалось... И в тоже время с ним девушке приходилось притворяться гораздо сильней, чем перед кучкой подростков в школе. Долл не говорила о своих чувствах – точнее не говорила о чувствах к Антону. Но ей казалось, что случайно оброненная фраза – что у девушки не получается обманывать семаргла – оказалась пророческой, и Антон прекрасно знает, что она не до конца искренна с ним.

Под впечатлением последних дней Долл решилась сделать еще одну запись в своей тетради. Первую за долгое время. Сначала боль была слишком сильной, чтобы ее можно было излить на бумагу. Потом настала холодная вампирская пустота, записывать которую также не имело никакого смысла. Но сейчас она испытала непреодолимое желание сохранить все происходящие с ней события.

Ошибаются те, кто считают что циники не нуждаются в любви. Не стоит забывать, что циничность в большинстве случаев неотделима от эгоизма. Именно поэтому мы жаждем любви, заботы и внимания, гораздо больше, чем остальные. Но является ли жажда быть любимым, ЛЮБИМОЙ... является ли это чувство самой любовью?..

Дальше следовала короткая приписка, таким неровным почерком, будто рука у того, кто писал это, жутко дрожала.

В конце мне захотелось написать: “время покажет”. Но я поняла, что именно времени у меня нет.

***

Для неожиданно ставшей смертной (ну, или почти смертной) Долл были непривычны многие человеческие надобности, особенно девушку напрягал тот факт, что ее все время клонило в сон. Какое-то время она ждала, что в них снова появится Мёриел, но состояние в которое экс-вампирочка проваливалась, как только касалась подушки, скорее напоминало летаргию – темное, неосознаваемое, без сновидений. Иногда Долл боялась, что может не проснуться – так глубоко ее затягивал этот коматозный омут. “Черт, это похоже на “кошмар на улице вязов” – а это уже совсем не смешно”, – думала она с обычной долей сарказма. Тем не менее, с необходимостью во сне Долл ничего не могла поделать.

Однажды выгадав время, когда блондинка вновь задремала на диванчике (до своей спальни Долл добиралась редко, предпочитая оставаться в гостиной, под наблюдением Антона), Флай решила серьезно поговорить с братом. Выйдя на балкон (Охотница решила действовать согласно принципу “не буди вампира, пока он спит на диване”, пусть даже вампир бывший), она печально посмотрела на Антона.

– Зачем ты позволяешь ей себя мучить? – семаргл хмуро покосился на сестру, сделав вид, что не уяснил вопроса.

– Не понимаю, о чем ты, – буркнул он.