"Где ж они прячутся? — металась она. — Неужели дома сидят?" Ей вдруг представилось, как молча, друг на друга не глядя, бродят ребята по своей одинокой берлоге, тычутся в углы, надсадно курят, молчат и в этом унылом кладбищенском молчании хоронят свои мечты: Виктор — о славе, Андрей — о любви, Светличный — о великом почине.

"А вот приду, растормошу их… скажу, что нечего нос вешать. Еще ничего не потеряно", — думала она, уже направляясь к общежитию, где жили ребята. Она никогда не бывала у них, но общежитие это знала. "Завтра же потащу их к Деду, в горком, в трест. Не может такое дело пропасть зря! Не может!" Она уже не шла, а бежала по улице. Ну вот — они отчаялись, опустили руки, теперь она сама за все возьмется, все сама устроит… Будь она парнем, черт возьми, она и рекорд сама бы поставила!

— Где Андрей Воронько живет? — налетела она на сторожиху, дремавшую в коридоре подле еще теплого "титана".

Старуха показала.

Даша с треском рванула дверь, вбежала в комнату и остановилась. Ребят не было здесь.

Она растерялась. Так ясно представляла она эту минуту, как влетит в мрачную, накуренную берлогу, словно свежий ветер с гор, словно Светик в тьму забоя, и крикнет с порога: "Эй, свистать всех наверх, ребята!" — и вдруг никого нет. Пусто.

Впрочем, какая-то девушка смущенно поднялась ей навстречу. Девушка была незнакомая — беленькая и тоненькая, в легкой сиреневой блузке. "Странно, что глаза у нее карие, — бегло подумала Даша. — Ей полагаются синие…"

— Здравствуйте! — запинаясь, сказала она. — А… никого нет?

— Нету… — смутилась и девушка. — Я сама… тоже… случайно… — и вся залилась краской.

"Как же она здесь?" — подумала Даша, не зная, что теперь делать: уходить или оставаться ждать… А ребята, где же они все-таки? Неужели что-нибудь с ними стряслось?..

— Вы не знаете, — спросила она, — они так и не приходили? — Ее голос невольно дрогнул.

Кареглазая девушка побледнела.

— Нет. А что-нибудь случилось?.. — спросила она, замирая от страха.

"Да ведь это Вера! — догадалась Даша. — Это Вера, моя "соперница". Она вспомнила, как подтрунивал Виктор над Андреем, и усмехнулась. Так вот она какая, эта Вера! Ну что ж, славная девушка и хорошенькая… Она еще раз посмотрела на Веру. Девушка, волнуясь, стояла перед нею и в тревоге прижимала к груди какую-то вышитую сорочку — дотоле она держала ее в руках. "Вероятно, Андрею сорочку вышивает. Так она действительно его любит? И этот букет цветов на тумбочке — это тоже от нее…"

— Нет. Я думаю, что с ними ничего не случилось, — сказала Даша. — Может, мне сесть? — Теперь ей уже не хотелось уходить.

— Ах, простите ради бога! — спохватилась Вера. — Вот сюда, пожалуйста. — Она подвинула стул.

— А разве вам Андрей ничего не говорил о том, что они идут к Деду?

— К кому? Нет, ничего не говорил…

"А он ее нисколько не любит! — подумала Даша. — Она, наверно, и про рекорд ничего не знает". Но это было почему-то приятно Даше.

— А вы, вероятно, Даша Лесняк? — вдруг тихо спросила Вера.

— Да… — удивилась Даша. — Разве вы меня знаете?

— Нет… но я так думаю… — смутилась Вера.

— Вам Андрей обо мне рассказывал, что ли? — усмехнулась Даша. И рассердилась. Вот еще новости! А девочка, небось, ревнует и мучается. Да берите, берите, хоть сейчас возьмите себе вашего вислоухого Андрея! Зачем он мне? Шляпа! Даже Деду ничего доказать не мог!

— Нет, он ничего мне про вас не говорил! — тихо сказала Вера и грустно улыбнулась. — Он такой молчаливый…

Андрей действительно ничего не говорил ей о Даше. Он вообще никогда и ни о чем не разговаривал с нею, и она привыкла к этому. Она была даже рада, что он молчит, — она растерялась бы, если б он заговорил с нею. И тогда он увидел бы, что она дурочка… Нет, пусть молчит, только бы не хмурился и не гнал прочь от себя.

Но теперь она ревниво подумала: "А с нею, с Дашей, он не молчит. С нею он обо всем разговаривает! — Она исподлобья, украдкой рассматривала Дашу. — Конечно, она умная, красивая, городская. Она в Москве учится. Он ее любит". И ей вдруг стало так горько, так горько… Ей никто не говорил о Даше и о любви Андрея к ней, но она знала, знала, давно уже знала и чувствовала это. Она и сама не понимала, откуда пришло к ней это зна-ние, но именно в эту минуту кончилась юность Веры: девочка стала женщиной, женщиной, которая любит и готова постоять за свою любовь.

Но тут она опять подумала об Андрее: она так и не узнала, что с ним.

— Вы только не скрывайте, пожалуйста… — торопливо сказала она Даше. — Что случилось с Андреем?

— Да ничего с ним не случилось, ничего! — рассердилась Даша. — Шляпа ваш Андрей! — И она неожиданно для самой себя стала сбивчиво рассказывать о событиях сегодняшнего вечера — об идее рекорда и провале У Деда.

Вера молча слушала. Она не все понимала из этого растрепанного рассказа, да и техническая терминология, которой щеголяла Даша, была почти недоступна ей, но одно для нее тут же выяснилось: Андрею плохо, а эта девушка не любит его…

"Так она его не любит?" — подумала Вера, и, странное дело, это открытие ее даже не обрадовало. Оно обидело ее. Обидело за Андрея. "Но как же, как же можно его не любить?" Она всполошилась. "Боже мой, а уж он как любит! Что же теперь будет с ним?" В эту минуту она готова была отказаться от всех прав своей преданной любви.

Но в это время раздались громкие шаги за дверью, дверь распахнулась и в комнату ввалились ребята: Светличный, Андрей, Виктор, все трое в странном виде.

Виктор был пьян. Даже не пьян, а то, что называется "пьяненький", то есть находился в том жалком, но безобидном состоянии полной беспомощности, разнеженности и телячьего благодушия, которое свойственно не пьяному, а именно пьяненькому…

Уже давно замечено, что человек в пьяном виде ведет себя противоположно тому, каков он трезвый: веселый человек — мрачнеет, молчаливый — становится болтуном. Так и Виктор, озорной и дерзкий в трезвом состоянии, в пьяном был размягчено кроток, тих, даже слезлив. Ему хотелось всех обнять, перед каждым стать на колени, в чем-то виниться, каяться, просить прощения; все люди казались ему сейчас хорошими, и только он один был плох.

"Ну, что ж, не взыщите, выпил! — говорил весь его благодушно-потрепанный, виноватый вид и дурашливая, жалкая улыбка. — Выпил, извините великодушно".

Но как раз Светличный и Андрей и не склонны были прощать Виктора. Беспощадные и прямолинейные, как все молодые люди, они и не понимали и не прощали этого грехопадения. Правда, после неудачи у Деда они все были встрепанные и взъерошенные, им всем хотелось "отвести душу". Слишком неожиданным был отказ, слишком странной — мотивировка.

— Вот! — невесело сказал Светличный. — Наглядный урок истории: мертвое хватает за ноги живое.

Но ни ему, ни Андрею и в голову не пришло "отводить душу" в пивной.

— Ничего! — сказал, тряхнув лохматой головой Светличный. — Не всюду же мертвецы!

На перекрестке они расстались с дядей Прокопом и молча пошли домой. Где-то по дороге, в сумерках, Виктор и исчез.

Только час тому назад друзья нашли его в пивной, у вокзала. Виктор уже "отвел душу". Легкий и пустенький, он сидел среди шумной компании и горланил: "Шу-м-е-ел камыш, де-ре-е-вья гну-у-лись…" Увидев Светличного, он сразу притих. Притихла и компания — черен и страшен был в эту минуту Светличный.

— Рекорды ставишь? — прохрипел он, окинув недобрым глазом длинный ряд пустых пивных кружек, и вдруг схватил Виктора за шиворот и рванул к себе.

— Не бей! Не бей его! — вскрикнул Андрей, бросаясь к товарищу.

И Светличный не ударил.

Он только потряс что было силы Виктора, так, что у того в глазах весь мир перекосился и поплыл по диагоналям, а затем поволок из пивной на улицу. Виктор блаженно улыбался. Мир, даже перекосившийся, все равно казался ему сейчас прекрасным, а друзья, даже грубо обращавшиеся с ним, все равно самыми лучшими и самыми добрыми людьми на земле. Из всех троих он один был безмятежно счастлив, но ему никто не завидовал.