(с) Илья Кормильцев

- 1 –

ДВУМЯ НЕДЕЛЯМИ ПОЗЖЕ

- Хорошая карта тебе идёт, парень. Большим человеком будешь …

- А насколько большИм? – скептически отзываюсь я.

Татьяна внимательно смотрит мне в глаза – казалось, взгляд проникает ко мне в душу, в сердце, в мозг. Во всяком случае, что-то она в них видит. Хотя, две взаимоисключающие поговорки о зеркале души и врущих глазах в результате могут образовать реальный ноль.

- Ну, это уж тебе виднее. Может, генералом станешь, может, писателем. Или просто будешь деньги хорошие зарабатывать …

- Одно другому не мешает. Только генералом как-то не того … не очень хочется, - ухмыляюсь я. – А вот писателем, да чтоб ещё и денег за это рубить – дело говоришь.

Эта женщина попала ко мне домой как-то очень вовремя. Татьяна появилась незадолго до первого журфикса у Севетры. У младшей сестрёнки есть подруга родом из Беларуси, в свою очередь, у той подруги была мама. Однажды я разговорился с Натальей – так звали подругу младшей сестры – и понял, что история её жизни может не влезть в рассказ. Вряд ли услышанное и понятое можно назвать лёгким чтивом. Люди очень долгое время жили в Москве без паспортов, без прописки. По съёмным квартирам, по грязным арбатским «впискам», по вокзалам. Бомжи, наркоманы, блядские притоны – во всём этом две женщины варились очень много лет, до тех пор, пока дочь не вышла замуж, а мать, так и не нажив ничего, кроме большого количества непонятных проблем, осталась одна.

- Уж очень ты похож на писателя. И на мента - тоже. Вон, карта тебе хорошая пошла. Я раскину пасьянс ещё разок, может, совпало так, но если в третий раз тебе та же судьба ляжет – верняк, лейтенант.

- Ну, раз похож, значит, буду. Тем более что сам хочу. Но знаешь, Татьяна, я как-то в судьбу не очень верю. Глупости это всё. По большей части.

- А во что веришь?

- Ну … в то, что каждый человек своими руками жизнь строит. Просто есть на свете вещи, которые от нас не зависят – ну, наводнения там, пожары всякие, ураганы или снег. Их надо принимать. Есть вещи, которые целиком от нас зависят: друзья, знакомые, наше хорошее настроение.

- Молодой ты ещё, лейтенант. Неопытный. Тебя и жизнь толком-то, небось, не трепала. Вот и говоришь, мол, нет судьбы, всё зависит от нас. Хотя … есть на свете люди, что сами своей жизни хозяева, есть. Может, ты таким будешь. Когда-нибудь. Если сильно постараешься.

Однажды Наталья позвонила мне и попросила помощи. Татьяне требовалось где-то срочно найти «вписку»: у неё закончились деньги, а со зверьём на съёмной квартире где-то на Арбате жить стало совсем невозможно. Ничего у Татьяны, кроме «волшебного» (или, всё-таки, волшебного?) сундучка с гадальными картами да хорошими книгами, не осталось. Я вызвался помочь – дать возможность перекантоваться до тех пор, пока не найдётся работа или более подходящее жильё. В конце-то концов, это же Наташина мама, и ничего плохого от неё ждать не приходилось. Тем более, что Татьяне тема суицида, смерти и депрессии была знакома очень хорошо, и не по сайтам да книгам.

Я очень долго рассказываю ей историю – о депрессняке длиной в год, о том, как я стал в сети «про смерть» искать, как на «Маленький чуланчик» вышел. И про передачу на НТВ рассказать не забыл. Татьяна слушает очень внимательно – молча кивает, иногда, будто что-то вспоминая, улыбается. Она чем-то похожа на Алису. Тот же рост, та же фигура, например. То же спокойствие. Но что касается взгляда, черт лица, цвета волос, мыслей по поводу жизни, то здесь я столкнулся с человеком, по складу ума и убеждениям Алисе Исаевой зеркально противоположным. Уверен, у Татьяны в жизни проблем гораздо больше, чем у Алисы – и, тем не менее, у неё не возникало мыслей о суициде – по крайней мере, на уровне действий и суждений – точно. Возможно, потому что есть дочь, за которую она в ответе. Возможно, потому что такой у Татьяны характер. Упрямый, волевой и сильный человек пришёл ко мне на вписку.

Часто в жизни я пересекался с людьми гораздо беднее меня. Часто по жизни получалось так, что эти люди попадали ко мне в гости, и нередко – пожить. Неделя, две, три, месяц. И среди них единицы могли разговаривать и вести себя так, что разницы в положении не чувствовалось. Иными словами – не заискивали, не льстили, не преклонялись. Татьяна относится к таким.

Дела, позволяющие ей хоть как-то держаться на плаву, интересные и по большей части – опасные. Так, например, женщина утверждала, что работала кем-то вроде агента у московской милиции. Находила очередной «притон» на Арбате, поселялась там, знакомилась со всеми – и через некоторое время, если там действительно варили маковую соломку или синтезировали героин – туда наведывались суровые ребята в серой форме.

Говоря более доступным, уличным, языком, она работала «подсадной уткой», «стукачом» - на официальном языке это звучит как «информатор». Или «агент внедрения».

Но главное, пожалуй, заключалось в том, что она и впрямь неплохо разбиралась в людях. Татьяна утверждала также, что может чувствовать людей, даже по фотографии – долгое время я сомневался, но лишь до тех пор, пока то, о чём она мне говорила, не стало подтверждаться.

- Будь осторожен с Алисой. Я думаю, что это страшный, недобрый человек, - Татьяна задумчиво глядит на фото, что переслала Алиса мне по электрической почте. – Знаешь, я даже думаю, что тебе нужно рвать оттуда когти, и никогда больше там не появляться.

- Это почему?

- Ну, во-первых, когда человек кому-то что-то делает – особенно, когда кого-то откуда-то вытаскивает, обычно – чуть раньше или чуть позже – люди так или иначе за это платят. А платить готовы далеко не все. Многие даже не знают, что платить – надо. Просто так в этом мире никто никому не помогает, а если человече говорит, что именно «просто так» - это повод для думок.

- А во-вторых?

- Её лицо.

- Что не так с её лицом? – удивляюсь я.

- Черты лица наполовину волчьи, наполовину лисьи. Острая форма носа, острые, поднятые вверх уголки глаз. Очень тонкие губы и широкая нижняя челюсть.

- Ну и о чём это должно мне говорить?

- Тонкие губы – это признак жестокости, равно как и всё тонкое в чертах лица любого человека. И потом … есть ещё один способ определить характер человека по его фотографии. Нужно прикрыть нижнюю часть лица, таким образом, чтобы было видно только глаза и то, что выше глаз. Смотри …

Плотной картонкой она прикрыла часть Алисиного лица. Я обомлел: с экрана на меня смотрели полные злобы, отчаяния и жестокости серые глаза. Я убрал картонку – Алиса Исаева по-прежнему нестрашно улыбалась в объектив камеры.

- Понимаешь, парень, многие люди улыбаются всем лицом. Губами и глазами. Когда нечего скрывать, это получается искренне. Твоя Алиса улыбается только губами, а на самом деле она вас всех люто ненавидит.

- За что ей нас ненавидеть? – в который раз удивляюсь я.

- За то, что у вас есть работа, а у неё нет. За то, что у вас всё в порядке, а у неё – нет. За то, что вам легко и просто, а ей … невозможно мерзко жить среди таких как ты, как Светка. Понимаешь, лейтенант?

- Ну … где-то, наверное, ты права. Но знаешь … если это правда, я лучше узнаю об этом сам, без посторонней помощи.

- Дурак ты, ей-богу, дурак. Когда ты об этом узнаешь, может быть слишком поздно. Ты рискуешь вообще всем, что у тебя есть, всем, что тебе дорого.

Я сержусь. Любят люди в чужую жопу без вазелина залезть, ой как любят!

- Послушай, Татьяна. Ты можешь говорить и предполагать всё, что угодно. Я статьи про неё читал. Я передачу энтевэшную видел. Я видел, как она с народом общается, и как народу после этого общения лучше становится – тоже видел. Советую и тебе узнать человека немного лучше, чем горячку-то пороть.

- Лейтенант, не надо тебе в Нижний ехать. Себе же хуже сделаешь, глупый …

- Я еду не в Грозный. Ничего мне не будет. Отцу и матери скажешь, что я у Светки отдыхаю. Ладно?

- Ладно, скажу … только будь осторожен.

«Все женщины одинаковы», - возникает мысль. «Вот и эта – видать, приглянулся я ей чем-то, вот и не хочется тёте Тане меня к Алисе в гости отпускать. А сестрёнка вообще – ещё тот кадр, небось, тоже ревнует по-чёрному, хотя вроде бы и не должна особо – она ж моя сестра, а не девушка. Вот и несут обе чушь какую-то – про черты лица, про злобные глаза да ещё про что-то. Про чувства, ага. Вообще, наверное, есть какие-то такие вещи на свете, которыми ни с кем и ни при каких обстоятельствах делиться не надо. Казалось бы, такая замечательная штука как любовь. И к какому замечательному, светлому и доброму человеку – к Алисе Исаевой! Она за то, что делает, денег не получает, она, чёрт возьми, практически без работы сидит, и всё потому, что не может, не умеет и не хочет проходить мимо таких, как Балаам, как Отшельник или Лом. Все женщины – одинаковы. А вот Алиса Исаева – особенная, непростая, самая лучшая, самая добрая, я верю в неё и поэтому идите вы все, милые дамы … сами знаете, в каком направлении. Да, совсем забыл, про вещи, которыми ни с кем никогда делиться не надо. Во-первых, про любовь к кому-нибудь рассказывать точно не стоит: сразу начнутся эти грёбаные оценочки, прикидочки, подсчётики. И прочая срань. Во-вторых, про дело, которое любишь, тоже, наверное, не стоит – ибо первый вопрос не про суть дела, а про то, сколько платят. Нужно просто делать вид, как будто тебя тут вообще нет, а то ведь люди – добрейшие существа на земле: залезут в жопу без вазелина и ещё спасибо надо говорить. Не, тащифицеры, вы как хотите, но отныне я – молчок с большой буквы. И пусть никто не знает, кто я, чем я и с кем я».