Финт ожидал неизбежного с минуты на минуту, и вот вам пожалуйста: полисмен ткнул пальцем в его сторону и поинтересовался:

– Этот джентльмен – сообщник грабителя, так?

Клерки оглянулись на Финта, а заведующий редакцией неохотно признал:

– Вообще-то нет, на самом деле, правду сказать, это он прогнал негодяя, пригрозив ему спицей.

– О, так этот человек тоже вооружен? – живо откликнулся полицейский. Финту он нравился все меньше и меньше.

Заведующий редакцией пояснил:

– Нет, вообще-то нет, я имею в виду спицу для бумаг, у нас на каждом столе такая.

Заскрипела лестница у двери – и раздался знакомый голос:

– Этот юноша работает на меня, констебль, и, да будет мне позволено заметить, мистер Финт пользуется моим неограниченным доверием. Как я вижу, перед нами – герой воистину эпических масштабов, спасший «Кроникл» от посягательств кровожадного головореза, о котором только что шла речь, как я слышал, – вероятно, юноша заслужил медаль; я поговорю с издателем. А между тем, джентльмены, у мистера Финта есть для меня конфиденциальная информация; так что мы перейдем в кофейню напротив, где я смогу выслушать его без помех. Прошу нас простить, но мы вынуждены вас покинуть.

С этими словами Чарли кивнул полисмену и сошел вниз по ступеням; потрясенный Финт следовал за ним по пятам, а за ним рысил Онан, с неистребимым оптимизмом надеясь, что путь Финта по туманным улицам, возможно, лежит навстречу косточке. Жизнь нечасто одаривала Онана желанными наградами; Финт привязал его к фонарному столбу, и стало ясно, что сегодняшний день приятным исключением не станет. Финт вновь дал себе слово раздобыть псу вкусную кость при первой же возможности.

Кофе Финт прежде не пробовал, но Соломон говаривал, что это просто грязная муть и ничего больше и в любом случае ему не по карману. А в кофейне этого питья было страсть сколько, равно как и людей, и болтовни, и, главное, шума.

Чарли толкнул Финта на стул, сам уселся рядом и заявил:

– Здесь никто не услышит того, что вы скажете, потому что здесь все тараторят одновременно, а те, что не тараторят, подбирают слова да ждут своей очереди. Есть ли смысл пытаться вызнать у вас правду насчет того пикантного маленького эпизода – или, может, лучше задернем над ним завесу тайны? Вы, случайно, не слыхали о парне по имени Наполеон? Берите еще сахару, не стесняйтесь; когда вазочка опустеет, принесут новую; это новомодное изобретение, сахар-рафинад – превосходная штука, вы не находите?

Финт перестал лихорадочно распихивать сахар по карманам.

– Наполеон, да как же, генерал лягушатников, это из-за него у нас тут старые солдаты вынуждены побираться на улицах, а то и за нож хвататься, верно?

– Так вот, помимо всего прочего, он прославился высказыванием о том, что в своих генералах ищет удачливости, – откликнулся Чарли, – а вы, мистер Финт, удачливы, чертовски удачливы, потому что эта эскапада пахнет неважно, по мне, так посильнее старого сыра. Думается мне, Финт, я вас вижу насквозь, так что я и впрямь подскажу издателю, что тут уместна небольшая премия, возможно, в размере полусоверена, а то и двух, – но попытаюсь убедить его не помещать ваше имя в газеты, потому что подозреваю, из-за этого у вас в будущем могут возникнуть проблемы с друзьями, ведь помощь полиции не слишком украшает curriculum vitae в тех мрачных закоулках, где вы обретаетесь. Вам везет, Финт, и чем больше вы мне поможете, тем больше вам повезет. – Чарли запустил руку в карман – и послышалось недвусмысленное звяканье. – Так что вам удалось узнать?

Финт рассказал и про карету, и про девушку; Чарли внимательно выслушал все до последнего слова.

Когда же Финт закончил, Чарли подвел итог:

– То есть герба на карете она не видела? А что за иностранный акцент? Французский? Немецкий?

К вящему изумлению Чарли, Финт решительно заявил:

– Мистер Чарли, я знаю, что бывает на каретах, и я способен опознать большинство языков, но, видите ли, сейчас мы с вами в равном положении – я имею дело с осведомительницей, которая не слишком умна и, стало быть, не знает всего и не все замечает.

Чарли воззрился на Финта так, как взирают на какой-нибудь досадный казус, и отметил:

– Таких, как вы, Финт, называют tabula rasa – «чистая доска» по-латыни; вы в самом деле умны, вот только умничать вам не о чем! И меня это несказанно удручает; хотя я вот вижу, у вас хватило здравомыслия разжиться новой одеждой – самой лучшей, что только нашлась у старьевщика. – Поймав взгляд собеседника, он заулыбался и продолжил: – Как? Вы полагаете, такие, как я, не знают, что такое лавка старьевщика? Поверьте, друг мой, в этом городе не так много глубин, которых бы я по долгу службы не измерил. Но хватит о грустном; я полагаю, вам приятно будет услышать, что спасенная вами юная леди чувствует себя гораздо лучше. Сдается мне, до сих пор никто не заявил о ее пропаже – а по ряду признаков она не бродяжка какая-нибудь, ее исчезновение просто не могло пройти незамеченным. Понимаете? И хотя говорит она пока с трудом – кажется, она не в состоянии рассказать, что с ней случилось, – английский она явно понимает. Я, собственно, думаю, что она иностранка – очень непростая иностранка, – хотя не могу объяснить вам, почему мне так кажется. И подозреваю я, что это дело вызвало некоторый ажиотаж в высших сферах. Герб на ее кольце наводит на интересные мысли, а мой хороший друг сэр Роберт Пиль упорно отмалчивается: сдается мне, тут ведется какая-то игра. Как вы знаете, я пишу для газет, но не все, что известно газетчику, попадает в печать.

Игра, насторожился Финт. Надо вступить в эту игру – и выиграть! Но что еще за игра – избивать девушку до полусмерти? Такой игре он должен положить конец. В шуме и дыме кофейни он, немного смущаясь, прошептал молитву к Крысиной Королеве: «Я с тобой, Госпожа, вживую не знаком, но ты знаешь Дедулю, а я надеюсь, он сейчас с тобой. Ну так, а я – Финт, а Дедуля назначил меня королем тошеров, так что ты уж помоги мне малость, очень надо. Заранее благодарствую, твой Финт».

И хотя шум в кофейне стоял такой, что он своих мыслей почти не слышал, не говоря уже об ответе или о каком-либо продолжении из уст Чарли, Финт сумел-таки выговорить:

– Так если никто не подал заявления о пропаже, то либо о пропаже еще не знают, либо надеются найти пропавшую до того, как ее отыщут другие, если понимаете, к чему я клоню?

– Мистер Финт, вы настоящая находка! Между нами, к полиции я отношусь достаточно тепло, а вы, я так понимаю, нет; но что мне в полицейских действительно нравится, так это их установка – а они ее придерживаются, хорошо, пусть не все, но некоторые, – установка на то, что закон распространяется на всех, а не только на бедняков. Я знаю, что в трущобах полицию не жалуют; но вообще-то в высших сферах найдутся такие, кто не жалует ее еще больше. – Чарли помолчал. – Значит, вы говорите, со слов вашей осведомительницы, будто девушка уже пыталась бежать из кареты, запряженной парой лошадей, причем карета была шикарная. Отыщите мне эту карету, друг мой, и тех, кто ссудил карету для преступлений этого недоброго дня, и мир, возможно, станет чище и лучше, особенно для вас.

Снова раздалось характерное звяканье, Чарли выложил на столик две полукроны и улыбнулся, глядя, как они в один миг исчезают в Финтовом кармане.

– Между прочим, мой коллега и друг мистер Мэйхью и его жена очень бы хотели снова с вами встретиться; как насчет завтра? Они убеждены, что вы – ангел, пусть и с замызганной физиономией, зато с благородным характером и, вероятно, впереди у вас – достойная карьера; а я, как вы понимаете, почитаю вас первосортным прохвостом и жуликом, продувной бестией и плутом: такой шустрый малый всегда своего добьется, не мытьем, так катаньем. Но мир меняется, нам нужны новые люди. Так кто вы на самом деле такой, Финт, и какова ваша история? Если вы не возражаете, конечно? – И он вопросительно воззрился на Финта.

Тот очень даже возражал, но мир и впрямь так стремительно вращался, что Финт решился: