- Ба, дай кино досмотрю, а? - Я не знал, как ответить на её прямой

  вопрос...

  И в то же время искал на него ответ.

  - Ну-ну, не ерепенься так. - Она засобиралась вставать. - Только ж видно, что влюбился по уши. А злишься, потому что не знаешь, как быть. Какой же ты ребенок! Я в твои годы уже давно бы все решила. - Она наклонилась, поцеловала меня в лоб и ушла, пожелав спокойной ночи.

  Я позабыл про "Ангелов Чарли" и вообще про все вокруг. Таких откровений от родной бабули мне выслушивать еще не приходилось!

  Уже засыпая, я будто согласился сам с собой.

  Она точно была необычной женщиной. Феей, знающей о жизни если и не все, то очень многое. А еще о любви.

  Дед, наверное, очень ее любил...

  Прокручивая в голове эти детские мысли, я незаметно уснул.

  Мне снился он. Хмурый и сосредоточенный. Он застегивал на мне пуховик, будто собирал в дорогу сына-первоклашку. Потом провел большим пальцем по моим губам... И растворился в пустоте, как всегда вставшей на охрану моего сна.

  3 января, вторник

  Утром от романтичной обертки моих снов не осталось и следа. Им на смену пришла жуткая эрекция. Минут пятнадцать я крутился в одеяле, как угорь, почуявший неладное. Потом, сунув ноги в валенки и накинув старый дедов бушлат, выбежал на улицу. В несколько прыжков преодолел заваленный снегом двор и ворвался в промерзший до гвоздей туалет. Онанируя, я трясся от возбуждения и двадцатиградусного мороза, ругаясь сквозь зубы и проклиная свои чокнутые сны и того, кто стал их причиной.

  За соседним домом медленно всходило солнце. Тяжелое серое небо подсвечивалось снизу этой гигантской живой люминесцентной лампой. Свет был слабым и как будто траурным, словно в розетке, питающей лампу, было не двести двадцать, а сто восемьдесят вольт. Размазанные по небу облака лениво ползли на юг, нависая над крышами деревенских домиков, всё еще спящих и тихих.

  В теплой прихожей я постучал ногами друг о друга, сбивая налипший снег. Потом, ежась, пробрался в полутемную комнату. Скользнул под остывшее одеяло и неожиданно понял, как в страдальческой гримасе морщится мое лицо. В этот момент я, кажется, ощутил весь ужас одиночества. От простыни, теперь напоминавшей погребальный саван, веяло могильным холодом.

  Я представил его рядом - теплого и живого - и тяжело вздохнул, силясь удержать фантазию еще хотя бы на минуту. В соседней комнате заскрипела кровать. Скрежет ржавых пружин бесцеремонно выдернул меня из полуэротической дремы.

  Интересно, он уже проснулся? Или еще спит, раскинувшись на постели в своих темно-синих "атлантиках"? О чём он думает? И думает ли вообще? Ведь сейчас праздники. Даже мне можно не работать. Хотя с выходными у меня вечно напряженка. "Работу - на дом". Это про меня.

  И почему он не звонит?

  А почему не звоню я?..

  Чёрт.

  Я так с ума сойду.

  В комнате сестры было темно и пахло лимонным мылом. Бабушка зачем-то рассовала его по ящикам с бельем. Было в этом что-то мистическое. Как в чесноке, развешанном на окнах маленьких трансильванских домов.

  Не уверен, что вампиры боятся лимонного мыла, но бабушка на это и не рассчитывала. Чудом мыловаренной индустрии она боролась с молью. По крайней мере, верила, что борется.

  - Све-е-ет, - прошипел я, стараясь не скрипеть половицами, но ответа не добился.

  - Светка!

  Тут в сумерках что-то зашевелилось.

  - Свет.

  - Чего тебе? - пробормотала она, утыкаясь носом в подушку так, что второе слово превратилось в глухое неразборчивое бульканье.

  - Пойдём курить.

  Она покрутилась на кровати, пытаясь найти удобное положение.

  - Ты зачем меня разбудил?! - Спросила она, игнорируя мое предложение.

  - Хотел услышать твой ангельский голос!.. Дура что ли?! Пойдём курить, говорю.

  - Как старший брат, - она улеглась на спину и натянула одеяло до

  самого носа, - ты должен беспокоиться о моём здоровье, а не предлагать

  сигареты.

  - Как твой старший брат, я могу предлагать тебе, что хочу. Пойдем курить! Запарила уже!

  - Зануда! - Рявкнула она, наконец-то свешивая ноги на пол, и где-то через минуту нагло спросила: - Угощаешь?

  - Ага, - ответил я, - только не скрипи.

  - Сам заткнись, - шикнула она. - От твоей болтовни уже голова болит.

  Через минуту мы сиделе на кухне, любовались январским рассветом и по-семейному курили. Светка забралась на табуретку с ногами и, смешно обхватив их рукой, раскачивалась из стороны в сторону.

  - Слушай, ты, наверное, права была, - произнес я, выдыхая дым тонкой струйкой.

  - В чём?

  - Ну, когда спросила...

  - О чём?

  - О том.

  - Говори яснее. Я не соображаю.

  - Ну... - Я совершенно банально стеснялся произнести эти слова. - Люблю ли я... Его.

  Светка перестала качаться, словно в безотказных часах с кукушкой наконец что-то сломалось, и маятник, отмерявший секунды, остановился.

  - Никогда не думал, что будет так же, как с Вадимом. - Продолжил я, видя, что сестра внимательно слушает. - Но, кажется, все повторяется. Он у меня из головы не идет.

  - Понятно. - Сказала она, разглядывая дымящуюся сигарету. Ты мне, кстати, до сих пор не сказал, как его зовут.

  - Лёха.

  Она усмехнулась:

  - Красивый, мускулистый и с бритым затылком?

  - Угадала.

  - Можно подумать, я не разбираюсь в твоих вкусах. Из-за другого бы так не рассюсюкался.

  - Да иди ты!

  Сделав вид, что обиделся, я уставился в потолок. Белая краска кое-где облупилась, обнажая желтоватую древесину.

  - Поругались с ним что ли? - спросила Светка, хищно потягиваясь.

  - С чего ты взяла?

  - Ну, если б не поругались, ты бы сейчас дрых до полудня от счастья.

  Теперь понятно, кто в нашей семейке в бабулю пошел!

  - Мы договорились созвониться...

  - И он не звонит?

  - Браво, Ватсон!

  - А сам чего? Денег жалко? К тарифу "Еврейский" подключился? - От осознания собственной остроумности Светка еще сильнее прижала колени к подбородку. - Как трахаться где попало, так он не стесняется...

  - Спасибо за психологическую поддержку, - выдавил я, всем своим видом показывая, что крайне не доволен ее поведением.

  Она посмотрела на меня, как на душевно больного, грациозно поднялась с табуретки и, проплывая мимо, неожиданно ущипнула за бок, снабдив болевой прием детской дразнилкой: "Серый влюбился! Серый влюбился!".

  Перешагивая порог кухни, она все-таки сделала серьезное лицо:

  - Позвони ему и не мучайся.

  Потом исчезла за дверным косяком, но через секунда появилась снова:

  - И больше не вздумай будить меня из-за такой ерунды! Яйца откручу!

  Через час проснулась мама. Я слышал, как она пыталась прошмыгнуть на кухню, думая, что я сплю. Потом увидела включенный телевизор (громкость я поставил на минимум), выпрямилась и, запахнув халат, прощебетала:

  - Проснулся?

  - Ага.

  - Что есть будешь?

  - Не знаю.

  Она кивнула, видимо удовлетворенная моим исчерпывающим ответом, и исчезла на кухне. Я прибавил громкость. Из динамиков полилась музыка, но смысла песни я не понимал.

  Я вертел в руках телефон и никак не мог решиться...

  Размышляя, почему он не звонит, я перебрал чертову уйму вариантов. Но не один из них не казался мне убедительным. От назойливых мыслей разболелась голова.

  - Серёж, Свету разбуди, - мама заглянула в комнату, пропуская внутрь запах яичницы.

  - Сама встанет! - отрезал я и пошел чистить зубы.

  - Сереж?

  - А?

  - Двор почистишь? Снега навалило.

  - Ладно.

  Я быстро поел, как всегда оставив кофе недопитым. На выходе из кухни, столкнулся с сестрой. Она хитро улыбнулась и попыталась снова ущипнуть меня за бок. Я схватил её за руку и нервно прошипел: "Отс-с-ста-а-ань!".