На утро я вышла к Максу с опухшими глазами и усталым видом. Но еще до этого я успела ответить Джеку на все его попытки связаться со мной: "Все со мной в порядке. Я позвоню, как только смогу".
Макс протянул мне записку: "Утром ты выглядишь еще краше". Конкретно в данный момент это звучало, как издевательство.
За день мы не произнесли и слова. Собрали вещи, а на следующий - уже были в домике в деревне, если это можно так назвать.
Пожалуй, время жизни в домике было самым сухим и никчемным временем нашего брака. Мы провели там ровно два месяца - с начала апреля до начала июня. Самым сложным было умудряться сочетать такую жизнь с учебой. Иногда приходилось ездить в университет, чтобы сдавать всяческие контрольные, но, в целом, у меня получалось справляться. В остальное время все, с чем я боролась - нестерпимая скука и тоска. Там приходилось быть одной. Джека по утрам я больше не заставала. Он возвращался вечером и, о ужас, нам было не о чем больше говорить. Что у него на работе, что там в городе, как там политика, не убили ли кого-то у него на глазах, не встретил ли он на улице свою первую любовь - я ничего этого не знала и не знаю. Джек теперь часто читал и редко брился. Говорить он вообще не любил. Живешь, как с рыбой: покормила, и ладно.
Мы старались обустроить домик так, чтобы пусть и в этой тишине мертвецкой, нам было бы уютно. Вокруг домика не было близких соседей, более менее развитой инфраструктуры, занятных видов и полнейшее остутсвие шумов. Резко мы оказались в неком вакууме, задержка в котором означала быструю потерю рассудка. Когда вдвоем отгораживаешься от живого мира, наступает гармония с партнером, а что делать, когда и отгораживаться не от кого?
С первой минуты в доме, мне захотелось бежать обратно. Я жила в разных местах, никогда в богатых, но всегда в уютных и атмосферно качественных. Здесь же, в этом укрытом от городов месте, не было ничего, кроме девственной природы. Это, конечно, радует глаз, но не так, чтоб ублажить его, и не так, чтоб не умереть со скуки на третий день. Но надо было брать себя в руки, а еще брать в руки метлу, щетку, швабру и делать из старья винтаж. Так как никаких дел все равно не было, я понемногу приучила себя к каждодневной работе строителя, дизайнера, штукатурщика и всех прочих. За два месяца трудов, с частой помощью мужа, наш неказистый дом стал похож на большое светлое жилище молодой пары. Во дворе я даже собралась посадить сад, но дальше одного куста роз дело не пошло. Пришлось обходится тем, что есть.
Но вот однажды на дорогу забрел побитый кот. Он был грязно-серого цвета с зелеными глазами. Я приютила его, вычесала, очень надеялась, что он ничем не заразный и приличный кот. А этот мерзавец покормился у меня два дня и сбежал. Однако я верила ему, подлецу. Вы скажете, что, возможно, то была девочка, но только мальчик мог столько есть и любить лежать на женской груди. На память о нем у меня осталось только одно фото и жалость к его будущему. Так уж, видно, сложилось, что эти две вещи - неизменный атрибут мужчин, которых любишь всем сердцем.
После пропажи кота, я стала больше рисовать, чтобы убить время. Дома делать было больше нечего, еда была, погода сопутствовала, Джек, по моей просьбе, достал краски и мольберт, так что натюрмортов, пейзажей и простых карандашных набросков стало неимоверно много.
Однажды, когда очередная работа была закончена, я позвонила Джеку. У них там, в Америке, лили бесконечные дожди, от которых он прятался под крышей дома, накинув зачем-то капюшон. Он говорил со мной под звуки ненастья, в темноте.
- А у нас заливает только солнце. Посмотри.
- Ты будто бы, жила в городе.
- Переехала.
- Опять переехала?
- Опять переехала.
Джек водил глазами по экрану:
- Я воображаю, что стою там, рядом с тобой и вижу все в реальности.
- Я тогда буду воображать, что стою у тебя в комнате и вижу тебя.
- Скоро мы увидимся, - сказал он в шутку, а я выронила из руки кисть.
- Смотри, что я нарисовала сегодня.
Бумажку с изображением цветочного поля я протянула к камере планшета, и с восторгом наблюдала, как наполняется улыбкой любимое мое лицо.
- Я бы повесил это у себя над кроватью, чтобы представлять, как ты рисуешь такое, сама, с усердием, выводя все маленькие штрихи.
Я, должно быть, покраснела. В голову пришла сумасбродная идея.
- Джек, скажи свой адрес.
Быстро записала все, что он сказал. Числа, буквы - кроме штата и страны вообще ничего не понятно. Тем не менее, я успела запечатлеть значки, столь значимые для меня.
- Зачем? - он опомнился спустя секунду, но было поздно.
Связь пропала. Ее тут практически никогда и не было, хоть даже и интернет был проведен. Смешно, не правда ли, ни газа, ни отопления, а интернет есть. Но в сторону делему современных потребностей человека, лучше послушайте, что было дальше. На следующий день, вооружившись бумагой и ручкой, я написала пару строк, прикрепила свой рисунок и поехала в город, пока Джека не было. Мы вернулись в одно время. Я сказала, что ездила на почту отправить другу письмо. Забавно, он и тут ничего не стал спрашивать. Просто улыбнулся недоверчиво. Просто ушел к себе. Просто заперся в своем воображаемом литературном мире, уходя от видимых и невидимых проблем. Он просто закрылся от меня в отвращении и жалости к себе. Просто стал равнодушным.
Через десять дней мне пришло сообщение от Джека. Ровно через десять дней я узнала, что оно дошло до него. Даже не знаю, как объяснить, что я тогда испытала. Он отправил мне фото, на котором мой рисунок висел у него на стене. В голове билась мысль о том, что то, что я делала своими руками не так давно, вот тут, прямо на этом месте, теперь он держит в своих руках и может читать и рассматривать, радоваться этому. Я держала этот клочок бумаги в своих руках, а теперь он в его руках. Понимаете, это подобно касанию через полмира. Я была с ним. По-настоящему. По- настоящему дотронулась до его тела. И эта мысль разбудила всех мурашек, живших у меня на коже. Можно ли умереть от счастья? Нужно.
Вот ведь как мир устроен. Болезненно все время, но краткие секунды окупают годы сполна.
- Еще пару счастливых моментов подарила мне, - писал он, а я забывала, как дышать.
Перестанет ли когда-то бросать в дрожь? Боже, пусть не перестает, ну, пожалуйста.
- Я просто хотела тебя порадовать.
- Глупая. Как же я тебя люблю, - немного погодя, он добавил. - Я тебя тоже порадую.
Глупый. Только ты один и радовал.
Думала ли я о том тогда, что брак мой рушится на части, и, что можно было спасать его? Вряд ли.
И, вы уже знаете, одной ночью спасать его стало совсем невозможно и бессмысленно.
Все кончилось, когда он плакал у меня на коленях. Больше нечего сказать о нашем браке, кроме того, что это был один из типичных союзов нашего времени, когда ничто не хранится, и, когда один обманывает, а другой - обманывается.
IX
Тут мне на телефон пришло сообщение... От моей любви.
Я ехала домой, к родителям, в машине с милейшим водителем. Под пробегающие в окне деревья и под жуткую музыку, что он включил по радио, я узнала, что Джек, просто подумайте, приезжает в Киев через три дня. Три дня - и он тут.
На экране телефона светилось только число и подпись: "Встреть меня в этот день в аэропорту. Я лечу в Киев".
МАТЕРЬ БОЖЬЯ. ОН. ПРИЛЕТИТ. ЧЕРЕЗ. ТРИ. ДНЯ.
Я отказывалась верить, впала в ступор. Очнулась только когда водитель махал руками передо мной:
- Приехали.
Я оставила деньги на сидении, положила их дрожащими руками и, когда он уже уехал прочь, все еще стояла, замерев, посреди многолюдной улицы. Я не знала что делать, куда бежать и кому крикнуть о безумном счастье своем - быть вольной, свободной от оков, дышащей. Схватив вещи, я ринулась на ближайший троллейбус до дома. Через пол часа была уже у дверей квартиры, в которой жила с мамой.
Я не была тут целую жизнь, и, кажется, ничего уже не узнавала. Звонила в дверь так долго, что едва не сломала звонок. Когда по ту сторону послышались шаги, я замерла в ожидании и страхе. Сердце билось так часто, как шагали там. Резко дверь открылась, а я увидела миловидное женское лицо. Но не мамино.
