Сдерживаемые аплодисменты заглушили последние слова полковника. Когда он заговорил снова, в каждом его слове так и сквозило удовлетворение, и Бола казалось, что Беликов улыбается кончиками своих тонких губ.

— Господа, это знаменательное событие совпало с не менее знаменательным: славная Добровольческая армия генерала Деникина заняла Тихорецкую, разметав тридцатитысячное скопище красных… Великая армия все ближе к нашим многострадальным рубежам. И большевики не выдержали, отправили своего Кирова в Москву за помощью. Он выехал из города, облегчив тем самым нашу с вами задачу. Судьба, господа, решительно поворачивается к нам лицом, конечно, не без должного усилия к тому с нашей стороны…

— Вашего личного, господин полковник, да останется ваше имя навеки в памяти благодарного человечества! — захлебнувшись восторгом, крикнул кто-то из офицеров.

— Господа…

Голос Беликова заглушил шумок аплодисментов. Бола отчетливо представил, как полковник, скрестив руки на груди, кланяется круглой бритой головой во все четыре угла.

— Господа… Я есть только слуга нашей идеи, идеи, которая нынче собрала в этот дом нас, русских и казачьих офицеров, и вас, господа осетины… Не стесняясь ложной скромностью, я готов признать, что немало сделал для подготовки нашей грядущей победы на Тереке… Теперь близок день, когда, освободив край от красной заразы, мы перестанем, наконец, собираться, подобно татям нощным, а заговорим о своих заслугах с высокой трибуны… Каждый видит, как сложны условия нашей работы во Владикавказе, в самом сердце врага. И тем не менее мы сумели удержать за собой силы, организованные в самообороне, соединить их с казачеством, подготовить взрыв, так сказать, изнутри… Немалую работу мне довелось проделать среди учащейся молодежи, и вот она, моя гордость, — "соколиный батальон". Сейчас, господа, наши силы, то есть те, которые непосредственно займутся головой большевизма — Владикавказом, пока Георгий Бичерахов не развернет Котляревский фронт, а сотни полковников Кибирова и Серебрякова не развернут своих действий в левобережной Осетии, составляются из… из четырех казачьих сотен с двумя орудиями, из отрядов самообороны, из десяти осетинских сотен…

"Хотя бы взвод отдал под команду, — облизнув пересохшие губы, с завистливой злобой подумал Бола, как и десятки других осетинских офицеров, оставшийся после развала царской армии "не у дел", — хотя бы взвод, жариться тебе на том свете на собственном сале, шайтан гололобый!"

— Подобным успехом, господа, мы обязаны тому, что умело воспользовались враждой между плоскостными осетинами и ингушами. Наши агенты "со знанием дела" толковали осетинскому народу национальную политику "товарищей" и сумели завоевать его прекрасное сердце…

— До конца преданное России — единой, неделимой! — звонким мальчишечьим голосом выкрикнул ольгинский офицер Аликов. Бола увидел в щель его губастое лицо с круглым мягким подбородком и скрипнул зубами: "Хорошо болтать, когда у тебя отряд — тридцать душ во плоти и крови, и в твоей власти кровь их плескать… У-у, шайтан, мне бы власть! И я бы за единую, неделимую кричал, убей меня Уастырджи!"

— Осетинское офицерство, как показало недавнее собрание в Ардоне, готово выступить на нашей стороне. Мы можем им верить, так как они уже недурно проявили себя в этом инциденте с наркомом Буачи-дзе… Кстати, акт, свершенный доблестным казачьим офицером Дидуком, как никогда пришелся ко времени… Он вырвал из рядов большевиков наиболее крупного их вожака как раз накануне нашей решительной схватки с ними. Думаю, господа, что его отсутствием и растерянностью в красном лагере объясняется такая явная глупость Совдепа, как возврат оружия верным нам гражданам улиц Червленной и Офицерской… Когда началось их разоружение, некоторым нашим показалось, что большевики что-то подозревают. Оказывается, это был лишь шаг навстречу ингушам, которым так хочется обезоружить самооборону…

Неожиданно резко скрипнула калитка, Бола сильно вздрогнул и сел на пол веранды.

— Хицау, поспеши сюда, — по-осетински звал его дозорный…

Бола, подрагивая коленками, поднялся.

— Чтоб бог покарал весь твой род! Зачем кричал? — злобно зашипел он на парня.

— Гляди, гляди сюда!..

Вдоль стены соседнего дома двигался человек. Его войлочная шляпа в темноте белела, как гриб. Приблизившись к дому Дзалиевых, он вдруг качнулся к самым окнам, озираясь, присел.

— Мой бог, Уастырджи, — пробормотал Бола, опуская руку на рукоятку кинжала. — Что надо чужому волку?

— Шпион! — уверенно сказал дозорный. — А за углом, может быть, целая волчья стая…

Но человек оказался всего лишь заблудившимся пьяницей. Ругаясь, Бола приказал дозорному оттащить его под соседский забор. Сам, злой и раздраженный, ушел в дом.

Когда он снова устроился на своем месте под дверью, говорил незнакомый, хрипловатый и тихий, но властный голос. Бола догадался, что это полковник Соколов.

— Ежели эльхотовцы Чермена Адырхаева взорвут железную дорогу и тем самым устроят панику в тылу у красных на Котляревском фронте, полковник Рощупкин нависнет над Владикавказом со стороны Сунжи, полковники Кибиров и Серебряков устроят диверсии в левобережной Осетии, успех нашей с вами операции внутри Владикавказа несомненно обеспечен… Но вот что, господа, меня смущает: слабая согласованность между всеми нашими частями — раз, каждой части с центром нашего заговора — Моздоком, с вооруженными силами казачье-крестьянского правительства — два… Я считаю: чтобы все шло, как мы предполагаем, — я говорю предполагаем, ибо точной дислокации мы еще не намечали, — чтобы все шло так, как задумано, нам необходимо единое командование, а его я могу усматривать лишь в лице главнокомандующего вооруженными силами повстанцев…

Бола злорадно хихикнул в кулак, котя и сам не знал, почему его так радует намек Соколова на нежелание признавать над собой главенство "равного по чину Беликова.

"О, эти большие начальники не уступят друг другу, даже если у них общий враг… Вот мне бы власть!.. Зачем, бог, обидел меня", — стискивая зубы, думал Бола.

Там, за дверью, после слов Соколова притаилась нехорошая тишина. Наконец, голос Беликова:

— Я считаю, что данному собранию необходимо снарядить депутацию в Моздок. Пусть казачье-крестьянский совет сам решит о назначении командования "благословит наше выступление…

Молчание. Потом отдельные голоса:

— Верно…

— Все будет выглядеть законно…

— Да это и необходимо, господа.

— Я считаю, что депутацию мог бы возглавить полковник Данильченко, — предложил Беликов. — Как вы сами, господин полковник?

— Премного буду тронут оказанной честью, — молодцевато откликнулся голос Данильченко.

— Добро, — согласился Соколов. — В придачу к нему, я думаю, пойдут прапорщик Дидук и сотник Зинченко. Как, господа?..

Бола задохнулся от зависти. "И тут они, урысаг шайтан, обошли… Почему молчат там осетинские офицеры? Они бы не хуже справились с делом к нашему Бичерахову… Ох-хо-хо, власть бы мне!.."

Запрокинув голову, озорно потряхивая серьгами, отчаянно фальшивя, Гаша лихо и беззаботно выкрикивала слова песни:

Девки, сидевшие рядом с ней на завалинке анисьинской хаты, смеялись, поплевывая каленые подсолнухи, нетерпеливо глядели на противоположную сторону улицы, на халинские ворота, за которыми скрылся со своим баяном Григорий Анисьин.

Сиреневые сумерки заполнили станицу. От бугров тянуло сырой прохладой, пропахшей папоротником, подвинувшей мятой. Звенели комары. В канавах надрывно турчали лягушки.

— Ой, скушно без хлопцев, — зевая и потягиваясь, откровенно сказала Проська Анисьина. — И чего они там засели? И Анютка куды запропала? Давай, Гашка, нашу разбивательскую затянем: