Независимо от названного способа колонизации, который поныне в ходу, и даже больше, чем прежде, Андре Брю был выдающимся человеком и организатором. Двадцать семь лет он провел в Сенегале и, покидая его, мог гордиться, что собрал колонию из лоскутков.
К несчастью, затем в течение ста двадцати с лишним лет дело Брю запустили до такой степени, что Сенегал превратился в обузу для метрополии.
В 1758 году, во время Семилетней войны, англичане завладели страной. В 1770 году Сенегал вернул герцог де Лозен. В 1787 году дамель Кайора уступил нам Зеленый мыс и Дакар. С 1784 года колония стала государственным владением и управляется губернатором, назначаемым королем. В 1809 году англичане отобрали у нас Сенегал, в 1817-м — вернули.
С 1817 по 1854 год в Сенегале сменилось тридцать семь генеральных и временных губернаторов — всего лишь по одному в год! Разумеется, в такой чехарде дела шли все хуже и хуже. Несмотря на необычайное плодородие и замечательные продукты, земля была словно проклята. Торговцы приезжали туда, чтобы нажиться и сразу уехать; чиновники не чувствовали себя в безопасности и всеми силами добивались перевода на другое место. Впрочем, по совести говоря, положение этих людей — в большинстве образованных, воспитанных, из хорошего общества — было плачевно. За исключением Сен-Луи, Бакеля, Сенудибу и Горе, мы нигде не числились в хозяевах — да и государем острова, на котором стоит Сен-Луи, считался ничтожный сорский царек. Мавры обирали и презирали нас; негры считали нас людоедами (!!!) и ненавидели. И те и другие пользовались любым случаем выразить ненависть, поощряемые непостижимым нашим долготерпением.
Да и не просто долготерпением: ни один из губернаторов, беспрерывно сменявших друг друга в метрополии, и понятия, кажется, не имел о положении вещей, отчего и не протестовал против ежедневных оскорблений, наносивших урон чести нашего флага.
В частности, Франция платила под видом подарков самую настоящую дань своре чернокожих — законным и незаконным вождям, их прихлебателям и даже рабам! И эта дань, вначале назначаемая туземцам как милость, мало-помалу стала постоянной, санкционированной особыми законами! Пусть хотя бы эти ничтожества имели властный вид! Так нет же — всей одежды-то перья да веревочка, на которой болтается грязный лоскут! Губернаторы разговаривали, как равные с равными, со смехотворными созданиями без достоинства, ума, чести, которым вы бы не доверили чистить башмаки, в то время как наши купцы были вынуждены подчиняться самым нелепым капризам царьков! Тщетно старались относиться к туземцам все добрей и снисходительней — они, упорно пользуясь нашей мягкотелостью, не останавливались перед грабежом и насилием.
Например, французы вообще не имели права плавать вверх по Сенегалу, за исключением жителей Сен-Луи. Но и те, останавливаясь у какой-нибудь деревни, должны были платить «обычные» деньги. Будут они здесь торговать или нет — не имеет значения; сперва надобно уплатить налог. А если от этого пытались уклониться, суда под нашим флагом немедленно арестовывались, а товары конфисковывались. Да и сами «таможенные пошлины», на ходу установленные по прихоти очередного князька, в соответствии с «благорасположением» и алчностью его величества могли быть всегда увеличены вдвое, вчетверо, вдесятеро…
А мы все терпим, с непостижимой кротостью снося каждодневные оскорбления, постоянное хамство, непрестанные угрозы изгнать нас, когда довольно было стукнуть кулаком и провести военную операцию силами четырех солдат морской пехоты с капралом во главе!
Так продолжалось до 1854 года. В тот год марабут Хадж Омар[421] с тукулёрами[422] захватил Бамбук, угрожая французским торговым заведениям. Тукулёры, происходящие от пёль[423] белой расы и негров из тех же мест, в 1802 году основали империю Сокото[424]. Это были противники иного сорта, чем всякие там бамбара, мандинго и йолофы[425]. Требовалось действовать без промедления и губернатор Проте послал в Бакель капитана Фэдерба[426] с лейтенантом Коке. Офицер, ставший позднее одним из героев национальной обороны, привел форт в должный порядок и принудил марабута отступить.
Два месяца спустя Фэдерба назначили командиром саперного батальона и губернатором Сенегала. Под управлением славного воина, обладавшего гражданскими добродетелями и прекрасными душевными качествами, Сенегал поистине стал частью французской земли, любезным и достойным уголком метрополии.
Вот несколько дат, чтобы напомнить важнейшие деяния, предпринятые во время губернаторства Фэдерба, после чего мы перейдем собственно к исследованию Сенегала, подготовленному завоеванием и с ним сопряженному. В 1855 году Фэдерб с пятьюстами человек разбил армию Хадж-Омара, желавшего основать мусульманскую державу и поглотить нашу колонию. В 1858 году губернатор отобрал левый берег Сенегала у мавров трарза;[427] в том же году майор Фарон и капитан-лейтенант Об взяли штурмом форт Гему; в 1859 году Фэдерб аннексировал Бооль, Сине, Салум, Казаманс и возобновил военные действия со старым неприятелем — марабутом; в 1860 году он отбросил этого фанатика в Сегу и завершил покорением тукулёров — пусть временным — борьбу, от исхода которой зависела жизнь и смерть нашей колонии. В 1861 году, в результате похода против кайорского царя Фэдерб покорил его прибрежные земли и аннексировал провинцию Диандер.
В то же время губернатор строил дороги, мосты, телеграфные линии, школы, казармы, форты, проводил опытные посевы индиго и хлопчатника, создал банк, музей, типографию, журнал, короче говоря — могучим дыханием вдохнул в старую колонию новую жизнь.
Одновременно Фэдерб — столь же ловкий дипломат, как храбрый солдат и несравненный администратор, — благоразумно решил завязать отношения с укрывшимся в Сегу Хадж-Омаром: оттуда марабут ничем не мог вредить, но иметь о нем сведения было полезно. Для этого Фэдерб отправил к мятежнику с миссией капитан-лейтенанта Мажа[428] и доктора Кентена. Они отправились в Сегу из Медине 25 ноября 1863 года. Перед самым их прибытием старый марабут при таинственных обстоятельствах скончался. Сын его Ахмаду, позднее доставивший нам столько неприятностей, принял посланников довольно любезно, но с присущим африканцам упорством несколько месяцев не отпускал обратно. Ленивое лукавство этих людей нервирует европейцев и постепенно вовсе выводит из равновесия…
Отважным путешественникам не удалось заключить договора, но они собрали поразительный урожай важных сведений. Результаты их трудов опубликованы в сочинении под заглавием «Путешествие в Восточный Судан», удостоенном большой золотой медали Географического общества.
Любопытные подробности об Ахмаду и окружении, которые сообщают посланники из Сегу, заслуживают права быть воспроизведенными. С первого взгляда господин Маж дал Ахмаду лет девятнадцать — двадцать, хотя на самом деле ему было уже тридцать. Роста он высокого, имел умное выражение лица, но говорил тихо и медленно, слегка заикаясь. Несмотря на высокий лоб и не слишком крупные ноздри, общий тип лица из-за толстых губ и скошенного подбородка был негритянский. Носил он синюю феску и очень свободное бубу[429] с весьма обширным гиба (карманом), надетое поверх белой рубахи тончайшего полотна. В руках держал четки и в паузах среди разговора перебирал их, шепча молитвы. На козьей шкуре перед ним лежали арабская книга, сандалии и турецкая сабля.
За время долгого, по милости Ахмаду, пребывания в Сегу Маж и Кентен смогли убедиться, сколь иллюзорна, вопреки внешней видимости, власть султана в государстве. Последующие события доказали, что они весьма проницательно разобрались в обстановке. Вместо сильного султаната марабут Хадж-Омар построил воздушный замок. После его смерти тукулёрские отряды погрязли в беспрестанных распрях, а их вожди, непримиримые сепаратисты, разорвали вассальные присяги и провозгласили независимость. Верной осталась лишь армия государства Сегу, но в ней было от силы тысяч десять человек и никакой организации. Братья султана оказались отрезанными восставшими белудегу, а буре перешли на нашу сторону. Воцарилась анархия, вероятным исходом которой оказалась скорая гибель и самая банальная аннексия.
