Жители Узагары, как сообщает Бёртон, красивые, высокие, сильные люди; борода у них гуще, чем у других туземцев, цвет кожи неодинаков: от почти черной до шоколадной. Некоторые из них бреют голову, другие носят арабский шушах (нечто вроде ермолки), большинство — древнюю египетскую прическу. Начесанные надо лбом нестриженые волосы заплетают во множество косичек из двух прядей каждая. Они тверды, как штопор, и потому не путаются; вся их масса образует вокруг головы густой занавес, падающий от макушки на загривок. Нет прически оригинальней и эффектней, особенно когда в нее вплетены комочки охры, пластинки слюды, стекляшки, металлические шарики и тому подобные предметы; они болтаются, сверкают и при малейшем движении головы позвякивают друг о друга. Воины и юноши носят в волосах также перья страуса, коршуна и ярких соек; в некоторых племенах в каждую косичку вплетают красную нитку. Расчесать такую шевелюру средней густоты — работа на целый день. Поэтому неудивительно, что расчесывают их редко и головы туземцев становятся рассадником вшей, а для червей тамошние условия — прямо-таки рай земной.

У этих племен есть удивительная манера растягивать себе мочку уха таким же способом, как бразильские ботокуды и некоторые негры на Замбези уродуют нижние или верхние губы. В мочке прокалывают сначала тонюсенькую дырочку и начинают вставлять все более и более крупные предметы — дырочка постепенно становится больше. Когда сидящий в ухе диск наконец удаляют, мочка уже спускается до плеч. После такой операции уши получают множество функций, не имеющих ничего общего с природными: в них вставляют табакерки, пастушьи рожки, огнива с трутом, мелкие инструменты…

Немного погодя путешественники поднялись по крутой тропке, петлявшей по обрывистым красноцветным склонам, усеянным обломками скал и еле прикрытым редкой травой. Алоэ, кактусы, молочаи, гигантские восковые плющи и чахлые мимозы указывают на засушливость, хотя рядом все еще растут и величественные баобабы, а кое-где попадаются прекрасные тамаринды[176]. По обеим сторонам тропки мрачно белеют обглоданные муравьями скелеты, а иногда можно увидеть распухшие трупы носильщиков, погибших от голода или от оспы.

Когда экспедиция перешла горную цепь, она спустилась вниз и вновь очутилась в болотистых оврагах, на зловонной земле, где озерки и трясины заражены малярией. Но деревья, растущие в условиях вечной влажности, великолепны — капитан Бёртон не скрывает восхищения этими баобабами, пальмами, тамариндами и сикоморами[177], возвышающимися среди зарослей бамбука и папируса.

Несмотря на всю закалку, путешественник нелегко переносил местный климат, укусы насекомых, всевозможные трудности на пути. «Холодная роса, — пишет он, — пронимала нас до костей; ноги еле держались на скользкой дороге; люди и лошади бесились от укусов черных муравьев. Эти муравьи достигают в длину более двух с половиной сантиметров; у них бульдожья голова с такими мощными челюстями, что они могут уничтожать крыс, ящериц и змей, растаскивать по кускам трупы самых крупных зверей. Живут они во влажных местах, роют ходы в грязи, кишат на дорогах и не знают, как и все их сородичи, ни устали, ни страха. Невозможно оторвать такого муравья, когда он впивается вам в тело жвалами[178], как раскаленной иглой. В джунглях обитают еще мухи цеце, прокусывающие наши полотняные гамаки. Вьючные ослы падали один за другим, провиант заплесневел и подошел к концу, болезни обострялись… Мы еле могли усидеть в седле и ожидали, что вот-вот нас придется нести на носилках».

Бёртон шел дальше на запад через земли, населенные мелкими племенами, каждое из которых образует свое государство и имеет собственного вождя. Крупнее других государство Угого; благодаря здоровому климату его населяет очень крепкая порода людей.

Отличительным признаком этих племен является отсутствие двух средних резцов на нижней челюсти; у мужчин — часто и одного. Но еще проще их узнать по невероятно растянутым ушам. Это отличительный знак всех туземцев и привилегия свободных — как мужчин, так и женщин (рабам строго запрещено иметь подобные уши).

Одежда жителей Угого по сравнению с соседями указывает на несколько бо́льшую цивилизованность. Лишь немногие из них носят звериные шкуры, а дальше к западу — полотняные набедренники. Даже дети обычно ходят одетыми. Почти все мужчины носят подобие накидки из ситца или арабской клетчатой ткани. Богатые женщины одеваются в яркие шелка и тонкое полотно, бедные — в суровое полотно. Маленькие девочки носят нечто вроде передника или, скорее, повязочки до колен с поясом из двух рядов крупных голубых жемчужин, называемых сунгомаджи. Сзади к поясу привязывают ленту двухметровой длины, присобранную спереди и завязанную на талии; при каждом резком движении концы этой ленты, доходящей до середины икр, очень эффектно развеваются.

Как и повсюду на Черном континенте, мужчины повсюду ходят с оружием: все носят большой обоюдоострый тесак, которым пользуются и в сражении, и для разных обиходных работ. Щитов у них нет, зато есть очень опасные, страшно зазубренные дротики с толстым древком длиной около метра и двадцати пяти сантиметров; шейка наконечника доходит до середины копья.

Арабы считают эту народность дурной, тщеславной, злобной, хвастливой и разбойной. Надо согласиться, что никакого представления о приличиях у жителей Угого нет: они приходят целой толпой в палатку к путешественнику, рассаживаются, бесстыдно разглядывают гостя и беспощадно высмеивают все, что им кажется странным. Толпа преследует вас повсюду, не отстает в продолжение нескольких миль; женщины с голой грудью и с младенцами за спиной бегут за вами и что-то злобно кричат; девушки при виде чужеземца громко хохочут и издеваются над ним, как уличные мальчишки в странах с более скромными нравами. Но самое любопытство доказывает, что туземцы поддаются совершенствованию: полностью выродившиеся народы — австралийцы или огнеземельцы[179], например, — совершенно равнодушны ко всему новому.

Первого ноября, отдохнув и немного пополнив запасы, караван покинул Угого и направился через заросли в Рубуги. 7 ноября он пришел в Каш, столицу Уньянембе и главное арабское поселение в этих местах.

Против своей воли Бёртон задержался там из-за довольно обычной в Африке неприятности: его носильщики сбежали и нужно было набрать новых. Во многих местах это бывает трудно, только не в Уньянембе: здесь почти все местные жители занимаются подобным промыслом. В большинстве других африканских стран его считают презренной рабской службой, здесь он почетен для мужчины. Более того — уметь носить тяжести здесь так же необходимо, как у нас иметь определенное занятие; это знак добропорядочности и силы.

Дети с молоком матери получают пристрастие к подобному занятию и с самого юного возраста таскают маленькие куски слоновой кости. Они такие же прирожденные носильщики, как породистые собаки — охотники; из-за тяжкого груза у трудолюбивых малышей на всю жизнь остаются кривые ноги, как у животных, которых слишком рано заставляют работать. В Уньянембе любят путешествия, но страстно привязаны и к родной земле; если туземцами овладела страсть вернуться домой, ничто их не остановит.

Они с огромной охотой нанимаются на службу, но вблизи родных мест готовность идти дальше держится на тонкой ниточке: при малейшем предлоге носильщики собирают пожитки и всей толпой исчезают. Когда экспедиция приближается к их краям, у туземцев надо отобрать и сложить все имущество (ткани и стеклянные побрякушки) вместе с общей поклажей и выставить вооруженную охрану. Но и такая предосторожность часто не помогает. Одержимые единой пламенной страстью, они становятся глухи к голосу рассудка и к собственной выгоде — ностальгия помогает им изобрести всяческие уловки для побега. Как правило, туземцы-носильщики не сразу трогаются в путь вслед за караваном, чтобы тот, кто заплатил, не нагнал их и не вернул силой.