Миткаль равен четырем граммам. В Алжире до колонизации эта мера служила для взвешивания духов и драгоценных металлов. Миткаль золота стоит двенадцать франков. Для оплаты меньших цен — вплоть до долей франка — в ход идут твердые семена с довольно равномерным весом: например, двадцать четыре семечка хлопкого дерева или сорок восемь зерен «растительного коралла»[476] довольно точно соответствуют упомянутой мере в четыре грамма.

Когда нужно оплатить более значительные покупки, в ход идет и более крупная мера, равная четырем миткалям. Она называется «барифири» — искаженное французское «barre de fer» (железный слиток). Кусок железа определенного размера как раз и равняется четырем миткалям золота.

Далее в увлекательном сообщении, сделанном в Географическом обществе, капитан Бенже передает:

«В этих местах повсюду много золота, но сколько его находится в обращении — точно оценить не могу: боюсь завысить или занизить его количество. Могу, однако, утверждать: не проходило дня, чтобы на моих глазах не расплачивались золотом — и в доме моего хозяина, где всегда были иностранцы, и в других домах, и даже на улице.

Золото носят обычно в тряпице, перевязанной ниткой, или в футлярах, сделанных из перьев грифов и снабженных деревянными затычками.

Кроме песка, довольно часто встречаются и самородки весом от одного до восемнадцати граммов. У меня самого был самородок весом сорок четыре грамма, а у моего хозяина стотридцатиграммовый. Продать его мне он не соглашался ни за какую цену: самородок достался хозяину от предков.

Меня больше ничто не задерживало в Бондуку, и я решил как можно скорее добраться до Конга, который от Бондуку отстоит на девятнадцать дней пути. Поскольку последняя моя лошадь сдохла, тяжелейший путь мне предстояло одолеть пешком. За два года жизни в этих краях я дошел до полного измождения и боялся, что на дорогу у меня не хватит сил. Но желание и воля нагнать француза, посланного за мной, так взбодрили меня, что я проделал весь путь за одиннадцать дней».

До Комоэ капитан шел той же дорогой, что и господин Трейш-Лаплен, но затем переменил маршрут и уклонился к северу. Так он сделал полезное дело — посетил золотоносные земли Саматы. Шахты добытчиков расположены там так близко друг от друга, что идти приходится с величайшей осторожностью. Но путешественнику не удалось увидеть промывку и обработку золотоносного кварца. В это время года в округе нет ни капли воды, вследствие чего наступает вынужденная безработица, конец которой кладет лишь сезон дождей.

Говоря одним словом, золото есть здесь повсюду, даже на Конгском плато[477], на высоте семьсот метров, в кварцевых жилах. Там даже пробовали начать разработки, но вскоре забросили, так как большую часть года не хватает воды.

Совсем измучившись, капитан Бенже 8 января 1889 года после одиннадцатимесячного отсутствия возвратился в Конг, где и встретил господина Трейш-Лаплена. Последний, узнав о скором прибытии капитана, выслал ему навстречу лошадь и хотел уже сам идти навстречу, когда Бенже вдруг появился сам.

«Под влиянием неописуемого чувства, — рассказывает господин Бенже, — я пал в объятия достойного соотечественника, который, едва оправившись от последствий долгой жизни на африканском берегу, вдруг вызвался пойти мне на выручку. Кроме запаса товаров, он привез мне известия о матери и друзьях, быстро заставившие меня позабыть о тяготах и лишениях.

Через несколько минут после нашей встречи сторонний наблюдатель принял бы нас за давних знакомцев — непосредственность, свойственная африканским жителям, вмиг сдружила нас.

Умолчу о всех визитах и поздравлениях от конгских вождей и народа, бурно радовавшегося моему возвращению. Этому помогло написанное по-арабски письмо, которое я им прислал из Салаги: оно привлекло ко мне общие симпатии и последних недругов сделало сторонниками моего дела.

Прием, оказанный мне, и свободный доступ в город господина Трейш-Лаплена стали лучшими залогами того, что все население здесь полностью поддерживает наше дело.

Люди здесь не забыли имени Франции, которому я с таким терпением учил их в первый свой приезд, и все указывало мне, что предложение заключить договор непременно будет благосклонно принято. За одиннадцать месяцев этот вопрос, благодаря кампании, которую вели оставленные мною в Конге друзья, значительно продвинулся.

Несколько дней спустя я подписал с Карамохо-Уле договор, по которому его государство поступало под наш протекторат, наша торговля получала преимущественные права перед всеми другими странами, а французские купцы и миссионеры получили дозволение селиться здесь.

Этот договор вместе с тем, что за несколько месяцев до того подписали в Бамако капитан Сетан и Тьеба, а также с тем, что подписал господин Трейш-Лаплен в Бондуку, соединял наши поселения на Верхнем Нигере с владениями на Золотом Берегу!

Государство Конг очень велико — простирается на три градуса как долготы, так и широты (от 8°30′ до 12° северной широты). Таким образом, наши владения на Золотом Берегу отступили от Дженне на двести пятьдесят километров и включают теперь страну манде в Конге, Тьефо, Дохо-сье, Бобофинг, Тагуару, Ньенеге с частью округов Паллага, Пахалла, Бигури и Лоби».

Капитан Бенже был чрезвычайно доволен, что счастливо завершил щекотливое и трудное дело с подписанием договора, и немедленно отправил в Бамако четырех людей с женами. Этот маленький отряд взял с собой донесение во Францию и коллекцию местных костюмов, чрезвычайно любопытную с этнографической точки зрения. Достойно замечания, что и письма, и костюмы, и люди прибыли в целости, сохранности и добром здравии, что доказывает, какую симпатию умел внушить к себе капитан. Его людей повсюду встречали превосходно — даже вожди иногда дарили им подарки.

Вскоре капитану вместе с господином Трейш-Лапленом также пришел черед оставить Конг и распроститься с добрыми неграми, оказавшими путешественникам столь радушный прием. Господин Бенже особо отмечает, сколь необычайно трогательно было расставанье.

«Как последний знак симпатии, — пишет он, — эти славные люди дали нам письма и рекомендации; они даже встали до зари, чтобы проводить нас до первого ручья к югу от города. Нам пришлось обещать, что мы либо сами вернемся, либо пришлем соотечественников, а они говорили, что примут гостей как нельзя гостеприимнее. Наконец, я увез с собой их здравицы президенту Республики и всем, как они выражались, “старейшинам Франции”».

В последний раз покинув Конг, капитан отправился к югу и решительно вступил в земли джимини. Там он имел счастье собрать много новых материалов об этой столь интересной и связанной с Конгом неразрывной дружбой стране. Он кое-что узнал об ее истории — записал список важнейших вождей — и познакомился с народами, власть которых некогда простиралась от Конга до нижнего Комоэ.

Ныне эти племена пришли в упадок; от них осталось теперь пять частей: пахалла, набе и зазере принадлежат к той этнографической ветви, откуда происходят жители Бондуку, Буны и бауле; тагуасы, наряду с миорон, близки к семье сьере, а фаллафалла отосятся к группе комано.

С большой радостью путешественник убедился, что люди джимини весьма миролюбивы, общительны и живут в добрых отношениях с соседними племенами.

Их ремесла находятся в цветущем состоянии; они умеют прекрасно ткать покрывала из хлопка, а также особую полосатую бело-голубую ткань — тоже из хлопка, — которая может смело конкурировать с белыми полотнами моси. В связи с производством крашеных тканей, которые выменивают на привозимые с севера соль и железо, здесь процветает еще культура хлопка и индиго. Как еще один весьма ценимый товар следует назвать орех кола, привозимый из стран анно и бауле. Эта страна анно, непосредственно граничащая с джимини, у туземцев известна под самыми разными названиями, что подчас сбивает путешественников с толку. Например, манде называют ее Мангуту — Чащоба Манго, — причем имя Манго для главного ремесленного центра страны тоже дали манде: местные жители называют его Гоненедаха или Грумания.