Узенькой дорожкой всадники поднялись вдоль крутого откоса на вершину бугра и въехали с напольной — в огородах — равнинной стороны по мостику через ров в Золотые ворота. Здесь бугор так узко сходился перехватом, что. почти от самых ворот по бокам круто падали обрывы. Въехали за стену, а там широкая улица, избы идут в два порядка, низкие, приземистые, все из толстого, круглого леса, с резным коньком, на дверях петушки да цветы разнолепестные. А заборы к обороне приспособлены: в прорезях для метания стрел, столбы остриями обтесаны... Люди выходили встречать приезжих, снимали шапки, низко кланялись, а кто и выкрикивал славу княжичу.

На красном крыльце — братья-князья Всеволод и Святослав Глебовичи в коротких синих полукафтанах. У обоих первые пушистые бородки курчавятся. Меньшака встретили радостной улыбкой: пусть, пусть малой охотой тешится!.. Ярослав остановился перед ними удивленный.

— Чему радуетесь? — сердито спросил он, думая о своем: ехал в Пронск, зная, что встретит горе и хмурость братьев, а встретил счастливые лица.

— Есть чему! — Святослав глубоко вздохнул и расправил будто освобожденные от усталости плечи. — Господин наш Всеволод Юрьевич снова несет спасение: пригрозил Ромашке сутяжному, коли сунет нос к нам в дела и земли наши, — послать войска и добраться до его кудрявой головы. А ныне боярин Туряк прибыл, мирное слово привез.

— Заутра Святослав поедет благодарить господина нашего, — досказал Всеволод Глебович.

Ярослав скинул соболью шапку, истово перекрестился.

— Слава тебе, боже! В распрях чужих метался, как в тенетах. Благодарю тебя: ты услышал мои желания! Нет худшего в жизни людей, как раздоры и смута.

Ярослав увидел, как к крыльцу от боковых пристроек подходил, важно переваливаясь, тучный, бородатый боярин Туряк — посол князя Романа Глебовича. Шел, высоко подняв голову, прищуренно оглядывая братьев-князей, почти у глаз торжественно нес свернутую грамоту. Ярослав хорошо знал этого боярина и не любил его: он всегда поглядывал на юношу свысока, ехидно подшучивал, как над последышем в княжеской семье, получал холопскую радость от унижения княжеского брата.

— Здравы будьте, князюшки милые! — пряча глаза, боярин чинно поклонился, и князья ответили поклоном. — Вот и ладно: все в сборе. — Взглянул на Ярослава. — Как в старину говаривали: мал да золот. Вот и сядем за беседу, обсудим послание наше красному солнышку — Всеволоду Юрьевичу, князю великому. Ум — хорошо, а два — лучше.

Ярославу хотелось ударить этого самохвала, но подумал, что для этого еще придет время, и хмуро сказал:

— На твоем месте, боярин, я не мешкая поскакал бы в свою Резань. Ибо епископ Порфирий уже последовал туда.

— Пресвятой отче? — Боярин изумленно уставил на Ярослава прищуренный взгляд. — Не по ябеде ли каких ученых людей?

— О ком думаешь? — спросил Всеволод.

— О ком же, о монахах.

— Не виляй, боярин, лисицей. Божьи люди о божьем и думают.—.Всеволод Глебович тоже недолюбливал боярина Туряка, тайно выведывавшего у местных бояр княжеские думы. Он — известный наушник у брата Романа!

— То правда: божье — богови! Но сколь стремителен святой старец! Никогда еще церковь не вступала так ретиво в мирские дела.

— Так это потому, что мирское во грехах погрязло, — подсказал Юрко, низко склоняя голову.

— Кто это? — спросил Всеволод Глебович, морща лоб, вспоминая.

Ярослав быстро объяснил, и все уставились на юного воина. Он спас жизнь Ярослава — это достойно похвалы. Он друг князя — это требует почета и уважения.

— Ты забываешь, — быстро нашелся боярин, — князь безгрешен, его рукой ведет сам господь.

— Ведет воевать с родными братьями? — резко спросил Юрко.— Ты же сам приводил сюда резанские войска и свой полк.

— Мне — что прикажут! — буркнул боярин, окинув Юрко злобным взглядом: не простит он ему этого!

Распря разгорелась бы, но Всеволод Глебович перевел речь, считая, что словаку хитреца всегда острей — он и победит, сумеет правду оказать неправдой. И спросил:

— О каком послании ты упомянул, боярин? Уж не от князя ли Романа?

— От всех братьев-князей, в коем скажем великому князю Всеволоду Юрьевичу о своей верности его престолу.

— Но мы никогда не нарушали ее! — запальчиво воскликнул Ярослав. — Мы знаем: великий князь больше всех радеет о Русской земле.

Князья и боярин ушли в хоромы. Юрко сел на крыльцовой лавке, оперся на точеные балясины и задумался. Тревожно живет Пронск! В Киеве спокойнее: ни один враг не смеет подойти близко к каменным стенам. А тут на бревенчатых башнях стражи непрестанно смотрят вдаль, во все стороны: не покажутся ли вражьи бунчуки? А как заметят — ударят в било, загудит набат.,. Побегут к стенам городские люди, пристегивая мечи, прилаживая луки. И поп выйдет из церковки с крестом в руке, моление начнет о победе, благословит всех на битву и проклянет супостатов. Да, здесь опасно! А в какой тревоге постоянной живут те беглые холопы в Донской волости, что у самого Поля половецкого рубят заново сельца и деревеньки малые? У них же и оружия нет!..

А в трапезной палате братья-князья и боярин расселись на застеленных красным сукном лавках. Туряк, развертывая грамоту, говорил:

— Послание сие — наше общее челобитье от всех братьев- князей Глебовичей. Не прятаться по углам, как бывало, да слать подметные ябеды...

— Какие ябеды? — строго оборвал Всеволод Глебович.

— Нам в Резани все ведомо. Получал великий князь Всеволод Юрьевич и такие муторные жалобы.

— А ну-ну, какие? — ещё строже переспросил Всеволод Глебович и было протянул руку, но боярин отвел грамоту в сторону и усмехнулся:

— Не здесь. Нам все памятно. И кто же мог писать великому князю такое: «Ты господин, ты отец! К тебе наше моление. Брат наш Роман отнимает у нас волости. Тебе он крест целовал в повиновении, а преступил: слушается тестя своего Святослава Черниговского...»

— А разве тут есть ложное? Не бывало так? — воскликнул Всеволод и ударил кулаком по столу. — Сколько раз нас обманывал князь Роман?! Будто он хозяин нашей земли, а мы его слуги. И разве не к князю Роману и ко всем резанцам посылал великий князь своих бояр с мудрым увещеванием: «Что вы делаете! Вы хотите убить своих братьев?! Удивительно ли, что поганые воевали нас...» Заметь, боярин, не нам писал великий князь. Нашу верность ему он знает. А вот пусть князь Роман безобманно пошлет клятвенную грамоту во Владимир. И пусть тогда попробует облыжнйчать.

— Да-да, — подхватил Святослав Глебович. — Пусть поклянется отцом-матерью... Княжество наше едва народилось, как же можно терзать новорожденного?

Боярин сидел насупившись, только желтые глаза метались по лицам братьев-князей, гневные и жестокие, да лицо то краснело, то белело от злобы, на крупном синеватом носу выступили капли пота. Была бы его власть, как в своей волости, — он показал бы этим князишкам! Сначала выплакали себе волость Пронскую, а теперь уже в настоящих князей играют!..

— Что же, князюшки милые, на нет и суда нет, — будто шутливо усмехнулся боярин Туряк. Огладил длинную бороду, пожевал пересохшим ртом и глухо закончил:— Так и доложу князю Роману Глебовичу: от брата старшего отрекаетесь.

— Не ту песню заводишь, боярин! — воскликнул Всеволод Глебович. — С братом мы готовы всегда жить по-братски. Вот так и доложи.

Гонец прискакал ввечеру. Был он совсем юн и тонок, как трость, легок на коне! Запыхавшись, тревожно выкрикнул у княжеских хором:

— Половцы идут! — Потом бросился к билу. И загудел набат по городу, по широкой долине Прони. Люди побежали со всех сторон на площадь. И только когда гонец успокоился, изложил все, как было. Он с друзьями стоял на страже у рубежа. А вечером пошел бортничать и за лесом увидел, как скакали две ватаги, но не поймешь, то ли обе вражьи, то ли кто гнался за погаными. А вдруг за ними вся орда идет?!

К рассвету снарядили разведочный отряд. Ярослав и Юрко подобрали себе самых смелых и удалых молодых воинов. Дали им лучших коней, легкое боевое вооружение и наказали: