В 1935 году он наконец-то получил высшее образование и стал мастером на текстильной фабрике. Потом дорос до начальника цеха. В 1937 году был назначен директором ткацкой фабрики. На будущий год стал заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома ВКП(б). а в январе 1939-го перебрался в Москву — на должность наркома текстильной промышленности. Еще год спустя Косыгин, оставаясь наркомом, получил ранг заместителя председателя правительства.

Вся жизнь его была связана с производством. В годы войны Косыгин занимался организацией Дороги жизни, связавшей Ленинград с «большой землей». Земляки помнили не только об этом — но и о том, как Алексей Николаевич спас едва живого малыша…

Сбивала с толку его внешность, его манера общаться. Всегда сдержанный, сухой, холодный, он казался бездушным педантом. И поскольку далеко не все, кто общался с Косыгиным, были его однокашниками по институту, то о человечности этого руководителя многие принуждены были лишь догадываться… а кое-кто не мог этого даже и предположить.

Он был не столько политиком, сколько хозяйственником. Сам себя Косыгин называл главным инженером страны.

Советская экономика в начале шестидесятых претерпевала некоторые изменения. И Косыгин — «главный инженер» — отслеживал и пытался регулировать эти изменения. Более того, именно он их и внедрял. В те годы в советском руководстве появилось представление о необходимости сократить роль пожиравшей почти все отечественные ресурсы тяжелой индустрии в пользу производства товаров народного потребления. Косыгин хорошо воспринял эту идею. Сам он всегда был связан именно с легкой и пищевой отраслями. Кроме того, не следовало забывать и о том, что социалистические страны Восточной Европы также активно искали возможности для расширения хозяйственной самостоятельности предприятий. В Югославии и Чехословакии уже были предприняты серьезные реформаторские действия, Венгрия же вплотную подошла к началу преобразований. Естественно, советское руководство не могло пройти мимо опыта своих соседей и склонно было само опробовать многообещающие методы повышения эффективности производства. До «Пражской весны» оставалось еще больше года…

Алина Станиславовна привыкла к тому, что за ней остается последнее слово. Она никогда всерьез не считала себя «сильной женщиной». Более того, хранила святую убежденность в том, что при других обстоятельствах с удовольствием побыла бы «слабой». В мыслях рисовала почти карикатурный образ — избалованная барышня сидит среди вышитых подушек и кушает мороженое. Почему бы и нет? Но жизнь сложилась так, что ей приходится играть роль главы семьи. С самого того дня, когда Андрей бросил ее…

Она одна вырастила сына. Конечно, родители помогали, но это была именно помощь, раз от раза. Основной груз лег на хрупкие плечи Алины и закалил ее. Это она принимала решения — в какой детский сад устраивать сына, в какую школу его отдавать, в какой институт пристраивать. Если кто-то из друзей Степушки не нравился его маме, то каким-то непостижимым образом эта дружба разрушалась. Впрочем, Алина желала сыну только добра. И обладала непогрешимым чутьем на людей. Уж в этом-то никто не мог бы ей отказать. Все, кто не прошел мамину «цензуру», потом и впрямь проявили себя не с лучшей стороны: сделались хулиганами, погрязли в стяжательстве, один парень даже был осужден за спекуляцию. Алина никогда не говорила: «С этим мальчиком не водись, с этой девочкой не дружи». Она действовала гораздо тоньше: создавала нежелательному приятелю «духоту», как бы невзначай роняла при Степане замечания, которые, в свою очередь, наводили на определенные мысли…

Таким же образом было обставлено и Степушкино поступление в институт. Некоторое время Степан находился под маминым «гипнозом» и полагал, будто Литературный институт — его собственный сознательный выбор. И только теперь мамины чары развеялись. Может быть, последним толчком стала старая фотокарточка. Отец, который даже не знает о том, что у него в Москве родился сын…

Для Степана тот вечер, когда они с мамой открыли друг другу всю правду — без прикрас и без буржуазных попыток «жалеть» друг друга, — был переломным. Он действительно счел, что отныне их с мамой отношения изменились. Теперь он, Степан, — взрослый мужчина. Человек, который сам определяет свою судьбу. Он по-прежнему любил маму. Он сделает все, чтобы она поменьше о нем волновалась. Но жить, пришитым к ее юбке, он больше не станет.

Однако для Алины Станиславовны все обстояло гораздо менее радикально и вечерний разговор с сыном означал, по ее мнению, лишь несущественные перемены. Да, Степушка ушел из одного института — но лишь для того, чтобы поступить в другой. Узнал об отце. Но что это меняет? У каждого человека, в конце концов, есть отец, это биологический закон. Отец Степана — вот такой. В свитере, с бородой, где-то в тайге… Не самый худший вариант. Безумную идею сына немедленно ехать в Сибирь и постигать азы геологической профессии на месте Алина Станиславовна всерьез не принимала.

Однако на всякий случай ночью она проверила его комнату.

Степан крепко спал. Алина остановилась у изголовья тахты, посмотрела на бледное лицо юноши, видневшееся в темноте. Вздохнула, грустно улыбнулась. Вот и вырос ее мальчик. Кажется, еще вчера он, теплый, «пахнущий воробышком», просыпался и быстро забирался к ней на колени. Это был их ритуал перед тем, как умываться и чистить зубы, чтобы идти в детский сад. Алина гладила его волосы, а он тихо сопел, уткнувшись в ее колени.

Да, это было еще вчера. И все закончилось так быстро…

Она вздохнула и оглядела комнату. Вздрогнула, увидев на полу бесформенный шар рюкзака. Все-таки он твердо намерен осуществить свою безумную идею!.. Ничего, она попробует этому помешать. Посердится денек, а потом осознает, что мама, как всегда, права.

Алина тихо подняла рюкзак. Там что-то звякнуло. Она опять улыбнулась. Отец научил бы его складывать рюкзак так, чтобы там ничего не брякало…

Многому научил бы его отец… Ладно, что ж горевать о том, что могло бы быть? Могло — да не случилось. Не отец — так чужие люди, ставшие родными, научат. Но не сейчас. Не сегодня. Сначала Степушке надо получить высшее образование, а тогда уж можно и в тайгу ехать. С опытными, проверенными руководителями, а не с кем попало.

…Степан проснулся поздно. Его разбудил стук закрывающейся входной двери. Алина Станиславовна ушла на работу. Он потянулся, улыбаясь своим мыслям. Сегодня — первый день новой жизни! Жизни, в которой все ответственные решения за себя он принимает самостоятельно. Невиданная доселе энергия переполняла Степана. Он вскочил, сделал несколько взмахов руками — как при производственной гимнастике… и замер.

Рюкзака не было.

— Ах, мама… — прошептал Степан. — Ты по-прежнему знаешь, как для меня лучше?

Вот еще один верный признак того, что Степан отныне — взрослый человек, мужчина. Будь он ребенком — разозлился бы за маму за то, что она пытается контролировать каждый его шаг. А так — лишь рассмеялся и ощутил прилив ласкового, теплого чувства к маме. Как будто ребенком отныне была она.

— Точно, утащила мой рюкзак… Думала — без барахла я из дому не уеду, — засмеялся Степан. Он представил себе, как хрупкая, изящная Алина Станиславовна несет на плече круглый, туго набитый рюкзак… Куда она потащила его? Неужели к себе на службу? С мамы станется. Такси, наверное, пришлось взять.

Степан вытащил из кладовки старую хозяйственную сумку. Бросил в нее пару резиновых сапог, теплый свитер, шерстяные носки. Жестяной кружки в доме не оказалось, пришлось взять фарфоровую.

«Дорогая мамочка, — написал Степан на листке, вырванном из календаря, — ты у меня самая любимая. И хорошая. Не думай, что я не ценю. Ты всегда была права. Но теперь я хочу ошибаться. Сам. Не бойся, со мной ничего плохого не случится. Когда приеду на место, дам знать телеграммой».

Вместо подписи он нарисовал смешного пса с квадратной мордой.

И с легкой душой вышел из дома.