— Попробую узнать, — ответила Эрика, поворачиваясь к плите.
32
Ссора
Весь вечер Роун смотрел телевизор и слушал пластинки. Спать он лег рано и проснулся, только когда его разбудила Эрика. Когда с любовью было закончено, он спросил ее о Поткине.
— Друг Полякова прав, — сообщила Эрика. — Он действительно агент полковника. Он сейчас в Нью-Йорке.
— Сейчас?
— Да.
— Как тебе удалось узнать?
— Я сказала ему, что, когда ходила в парикмахерскую, меня спросила о Поткине одна женщина. Я сказала, что она соседка Поткина и давно одолжила ему какую-то посуду и теперь хотела бы знать, когда он вернется.
— Что ответил полковник?
— Засмеялся и сказал, что ей не повезло. Поткин вернется в конце лета.
— Когда полковник собирается в Ялту?
— Завтра. Мы целый месяц сможем принимать ванны вместе.
— Думаю, он не должен ехать.
— Разумеется, нет. Нам надо пригласить его к обеду.
— Эрика, я серьезно.
— И я, милый. Не волнуйся. Он не станет прятаться и ловить нас.
Роун оттолкнул Эрику.
— Кажется, у него могут быть большие неприятности.
— Какие неприятности? — замерла Эрика.
— Друг Полякова видел Поткина в Москве два дня назад. Арестовали несколько шпионов, обнаружили целую группу. Полковник очень интересовался их работой. Только сдается мне, он ничего об этом не знает. Поткин с Гродиным присутствовали при арестах, но полковнику ничего не сказали.
Эрика не шевелилась.
— А что это ты вдруг забеспокоился о полковнике?
— Потому что это отразится на тебе.
— Я думала, что ты собираешься позаботиться обо мне.
— Конечно, но это может все усложнить.
Эрика повернулась к нему. Она уже не улыбалась. Вылезла из постели, подошла к столу, закурила. В волнении она делала короткие затяжки.
— Нам хватит денег уехать из России? — спросила она.
— Почти.
— Что значит «почти»? Сколько не хватает?
— Рублей пятьсот, — ответил Роун, — но если его арестуют, тебя тоже могут схватить.
Эрика повернулась спиной к Роуну и молча курила.
— Что-то случилось, Георгий? У тебя даже голос изменился. Как будто говорит кто-то совсем другой, незнакомый.
— Ничего не случилось, — Роун подошел к ней. — Просто раньше опасности не было, а теперь есть, и я беспокоюсь за тебя.
— Георгий, — волнуясь все больше и не глядя на Роуна начала Эрика, — ответь на один вопрос. То, что ты остался без жилья, как-то связано с этими арестами?
— Нет, конечно.
— Ответь еще на один вопрос.
— Спрашивай.
Она посмотрела ему в глаза, плотно сжав губы, потом сказала:
— Я хочу уехать из Москвы немедленно. Я раздобуду эти пятьсот рублей. Они будут у тебя сегодня. Послезавтра мы должны уехать из России.
— Это невозможно.
— Почему?
— Оформление документов займет много времени.
— Сколько?
— Неделю, может, две.
— Ты говорил, как только у нас будут деньги, мы сможем уехать через день или два.
— Обстоятельства изменились. Теперь оформление длится дольше.
— Ничего не изменилось, — Эрика серьезно посмотрела на Роуна. — Ты знал это с самого начала, так ведь?
— Нет, конечно. Просто обстоятельства действительно изменились. Моему знакомому приходится действовать очень осторожно.
Эрика не двигалась. Она не отрывала глаз от Роуна.
— Ты один из тех, да?
— Из кого?
— Один из тех, за кем вчера охотились, но не поймали…
— О чем ты?
Эрика опустила голову, обхватив себя руками. Казалось, она силится что-то сказать и не может. Потом произнесла едва слышно:
— Знаешь, ведь я с самого начала догадывалась, правда-правда, — она тихонько засмеялась. — Я говорила, что полковник пойдет на все, чтобы сберечь свои иллюзии. Кажется, не он один.
Она начала одеваться.
— Эрика, я сказал правду. Мы уедем, но придется немного подождать.
Эрика продолжала одеваться.
— Поверь мне, мы уедем, это займет всего несколько недель, если повезет — дней.
— Ты не понял, — Эрика кончила одеваться. — Я люблю тебя по-прежнему, Георгий, или как там тебя зовут, но это не мешает мне презирать тебя. Со временем, надеюсь, моя любовь утихнет. Я буду молить Небо об этом.
— Я ничего не мог поделать.
— Мог, еще как мог. Ты знал, что я люблю тебя. Даже больше, ты знал, что я верю тебе. Я приняла тебя таким, каким узнала, потому что мне было все равно, что ты делаешь, кто ты — ты знал все это. Я просила только одного — не предавать мою веру, мою любовь. Предать меня можно было только одним способом, и ты нашел его. Я думала, что ты не обманываешь меня. Все так просто. Я верила, что, наконец-то, встретила человека, который не врет мне. Я устала, Георгий, Я устала жить во лжи. Мне нужны честность и любовь. Разве это много?
Роун подошел к Эрике и взял ее за руки. Она равнодушно посмотрела на него.
— Прости, это не повторится.
Эрика покачала головой.
— Слишком поздно. Во мне что-то умерло. Можешь хоть сто раз повторить, что любишь меня — не поверю. Все это просто слова, я знаю, кто ты, по крайней мере, знаю, чем ты занимаешься. Ты, наверно, хороший специалист, конечно, раз ты сумел провести меня. А ведь у меня большой опыт общения с такими, как ты — Поляков, Коснов, остальные. Вам, чтобы хорошо работать, надо уметь хорошо врать. О правде надо забыть, иначе не выживешь.
— Если бы все зависело только от меня, я бы тебе в самом начале все рассказал. Но здесь замешано много людей. У меня тоже есть начальство.
— И всегда будет. Всегда будет кто-то выше и ниже, из-за кого придется врать. Как же иначе? Это твой мир. Я знаю, ты был бы рад поверить в то, что говоришь, но уже слишком поздно для нас обоих. Поздно для меня — я все это хорошо знаю и сыта по горло. Для тебя — ты классный профессионал. Тебя ждет блестящая карьера, Георгий. В конце концов, твой талант обязательно заметят поляковы, косновы или еще кто-то. У тебя задатки большого шпиона. Поверь мне, я-то знаю.
— Я увезу тебя отсюда, увезу в Америку.
Эрика широко улыбнулась и покачала головой.
— Ты — американец? Американец? — рассмеялась она. — Да, сегодня мне точно не везет.
— Я устрою твой отъезд в Америку, — повторил Роун.
— Бедный Георгий, надо уметь вовремя остановиться. Твой образ разваливается у меня на глазах. Оставь мне хоть что-нибудь для воспоминаний. Тебе никогда не приходило в голову, что не для всех Америка — розовая мечта? Я вот, например, не люблю Америку — видела, как американцы действуют. Своими глазами видела.
— Ты предпочитаешь остаться здесь?
— Я не люблю ворошить память о войне. Что было, то прошло. Но все же расскажу тебе небольшую историю, одна-две странички из моей бурной биографии. Не для того, чтобы ты посочувствовал или осудил, просто чтобы сравнить русских и американцев.
Мне было четыре года, когда окончилась война. Нашу деревню заняли американцы. В первый же день группа солдат отвела мою мать, двух старших сестер и меня в подвал. Шесть дней их насиловали на моих глазах. Не надо ужасаться, это происходит с сотворения мира. Это делали и немцы, и французы, и англичане и другие, надо же было и американцам когда-то начать.
В конце концов, было решено, что мы отойдем в советскую зону, ушли американцы, пришли русские. И опять солдаты насиловали мать и сестер в подвале. Примерно столько же, сколько американцы. Но разница все же была. Знаешь, насиловать тоже можно по-разному. Русские были добрее. Они потом кормили нас супом. Больше они ничего нам не могли предложить. Кроме супа им самим есть было нечего. Но мы были и этому рады. Русские солдаты, наши насильники, получали свой суп и приносили его нам, а сами оставались голодными. Американцы бросали нам консервы, сладости и уходили. Так что, милый Георгий, я не хочу сравнивать русских и американцев.
— Прости, мне очень жаль, — сочувственно произнес Роун.
— Я бы и сама обошлась без всего этого. — Эрика прошла в гостиную. — Не волнуйся, я тебя не выдам. Можешь остаться здесь, если захочешь. Я узнаю все, что тебе нужно. Но встречаться с тобой больше не хочу.