СофьяРомановна. Один вопрос,

последний. Зачем вы в партии состоите?

Крутилин. Как зачем?! Не понимаю

даже..

Софья Романовна. Зачем вы состоите в

партии? Вас спрашивает об этом мещанка!

Крутилин. Странный вопрос. И...

неуместный. Мне, как молодому ученому и

руководящему работнику транспорта, это просто

необходимо...

Софья Романовна. Сильная

аргументация!.. А вы, Крутилин, не подумали о том, как

можно, чтобы в одной партии состоял Алексей

Сибиряков, Максим Романович и вы, «великий

жизнелюб»! Вы ведь еще хуже меня. Я —

мещанка, и только. А вы не просто мещанин, вы раб

вещей... Вы раковина...

Крутилин (отшучиваясь). Раковина. Но

это и хорошо. Ей-богу, хорошо. За ней охотятся

на дне морском... Раковина — это же

ценность!

Софья Романовна. Да, охотятся. Но, к

сожалению, не всякая раковина, добытая на дне,

содержит жемчуг.

Крутилин (продолжая шутить). Но я из

тех, которые...

Софья Романовна. Которые богаты не

жемчугом, но грязью. За сим прощайте,

маленькая кнопочка!

Крутили н. Разговор без свидетелей, в

сущности, не есть разговор, Софья Романовна.

(Берет книгу, расшаркивается.) Очень жаль, что

мы не поняли друг друга... Прощайте. (Ухо-

дит.)

Софья Романовна. Прощайте, господин

«Расчет»! (Бросилась к зеркалу. Долгая пауза.)

Прощайте и вы, госпожа министерша! Что... Не

поминайте лихом. Нет, как же это «не поминайте

лихом»!.. Нельзя. Непременно буду поминать, и

только лихом, только недобрым словом...

(Вышла в дверь, ведущую в комнаты.)

Некоторое время сцена пуста.

Входят Лена и Алексей.

Лена. Проходи, проходи... Ну, что ты,

проходи. Папы, как всегда, нет дома. А Соня, видно,

в театре. Страшно любит театр. По-моему, она

ошиблась в выборе профессии. По

образованию — инженер, а по призванию — актриса!

Алексей. Призвание Софьи Романовны в

другом — в «красивой жизни». Наряды и легкий

флирт — вот ее призвание.

Лена. Какой ты жестокий, Алексей. Не

говори так дурно о Соне.

Алексей. Понимаю. Как никак — мачеха!

Лена. Ну, какая мачеха. Скорее подруга.

Вернее, была подруга. (Пауза.) Я не знаю, чем

еще кончится вся эта наша история, но знаю

одно—мне стало как-то легче. Да нет, не легче,

а просто легко, очень, совсем легко.

Алексей. Я ждал, когда ты сама об этом

заговоришь...

Долгая пауза.

Лена. А ты и не сказал, что же делать. Надо

что-то делать.

Алекс ей. Да, надо.

Лена. А поймет ли папа...

Алексей. Поймет. Должен понять...

Лена. И Соня тоже... Она чудный человек!

Но бросила работу и вот за год... все ей надоело.

Жаль, что она дурно влияет на папу. У Сони

появилось свое представление о счастье.

Алексей. Свое!.. Какое оно свое. Обычное,

мещанское представление о счастье. Пресловутая

«красивая жизнь»! Она еще не носит мужских

брюк? Нет? Ну, так дойдет до этого. Между

прочим, она уже не удивляет нашу публику

своими нарядами. С этой целью ей следовало бы

перебраться в другой город.

Выглянула Софья Романовна. Оставаясь

незамеченной, стоит молча в дверях.

Лена. Ты очень резко судишь о Соне.

Алексей. Нет, не резко.

Лена. Ну, сурово.

Алексей. Может быть, сурово. Но

справедливо. Чем, скажи мне, они отличаются друг от

друга, Софья Романовна и Крутилин? Разве

только тем, что Софья Романовна пока что

мешает одному твоему отцу, а Крутилин мешает

и тебе, и мне, и отцу. Так это только масштаб

у них разный, а сущность одна.

Лена. Ты жестокий, Алексей.

Алексей. А что, по-твоему, пустые слова:

«Человек — это звучит гордо»? Или правда?

А ежели правда, то где же мера суровости к

Софье Романовне? Ведь эти Софьи Романовны

на пути к нашей мечте гнилыми шпалами лежат.

Лена. «Человек — это звучит гордо». Что

же не дает иному быть настоящим человеком?

Алексей. Что? Я думаю, праздное

отношение к жизни и собственническое свинство. Оно,

собственническое свинство, первопричина всех

человеческих пороков. (Взглянул на часы.) Ой,

мне пора, Лена...

Лена. Ты опять разволновался. Алеша...

Отложи экзамен.

Тихо. Луна расплескала свет в парке. На веранде лежит

едва заметная тень Софьи Романовны.

Алексей. Разволновался? Нет. Это хорошо.

Вышел из состояния покоя. Это хорошо,— сил

прибавилось. (Обнял Лену, долго смотрит в

глаза.) Много у меня, Лена, сегодня прибавилось

сил... (Целует. Хочет уйти.)

Лена. Я тебя провожу.

Софья Романовна. Алексей,

подождите... Я должна вам сказать...

Алексей и Лена смущены.

Лена. Как нехорошо, Соня... Подслушивала...

Софья Романовна. Нет, я не

подслушивала,— я слушала. На вашем суде я была

подсудимой. (Жмет руку Алексею.) Спасибо вам,

Алексей! И тебЬ, Лена, спасибо!

Алексей. За что?

Софья Романовна. За жестокий суд, за

жестокий, но справедливый! За честное слово —

спасибо! И еще... Нельзя вам сегодня сдавать

экзамен.

Алексей. Почему?

Софья Романовна. Сегодня срежут.

Алексей. Ну, это бабушка надвое сказала.

(Хочет уйти.)

Софья Романовна (удерживая).

Поверьте мне... Очень вас прошу...

Шум мотора, хлопнула дверь. Голос Кондратьева:

«Через пять минут чтобы Кремнев был здесь». Удаляющийся

шум мотора. Входит Кондратьев. Увидел Алексея,

остановился в дверях.

Кондратьев (Софье Романовне). Я

думал (кивок в сторону Алексея), он на

маневровой «кукушке» составы формирует (Алексею),

а ты, оказывается, с дочкой моей

прохлаждаешься. (Жестко.) Читал приказ?

Алексей. Нет, не читал, но знаю.

Кондратьев. Что скажешь?

Алексей. Что скажу... А вот что, Андрей

Ефремович! Все дороги ведут к коммунизму —

это известно. Да не все дороги прямые. В объезд

дорога, конечно, спокойней, да только не по

нашему характеру. Время уступать никому нельзя.

Вам, может быть, туда не к спеху, а у меня свой

график есть. Я сам, машинист депо Сибиряков,

в коммунизм прибыть желаю собственной

персоной. И в нем пожить еще хочу. Своему маршруту

мы «зеленую улицу» закрыть никому не

позволим! (Вежливо козырнул.) До свиданья!

(Вышел.)

Кондратьев. «Не позволим»?.. (Лене.)

Слышала? Я запрещаю тебе, Лена, бывать с этим

грубияном. (Обнимает дочь.) Хотя вы и

дружите вообще... И проект этот, липовый, вместе

сочиняли...

Лена (освобождаясь от объятий. Кричит).

Алексей!.. Алексей!.. Я тебя провожу.

(Убежала.)

Кондратьев. Демонстрация?..

Софья Романовна (увлекая

Кондратьева). Полно, Андрей, огорчаться. (Подвела

Кондратьева к окну.) Смотри, какая прелесть

кругом...

Кондратьев. Красиво... Нет, ты подумай,

как она могла?

Софья Романовна. Полно... Пустяки. У

меня есть к тебе дела поважнее.

Кондратьев. Какие? (Смотрит на Софью

Романовну.) Ты что это сегодня такая?

Софья Романовна. Какая?

Кондратьев. На себя непохожая, простая

очень.

Софья Романовна. Одеться не во что,

Андрюша.

Кондратьев. Как не во что?..

Софья Романовна. Туфли бы мне

сшить новые, Андрюша.

Кондратьев. Туфли? Их у тебя, слава

богу, пар десять, неношенных.

Софья Романовна. Не подходят.

Кондратьев. Как... Уже не подходят?

Софья Романовна. Не подходят. Мне

нужны туфли под цвет нашего «ЗИС-110».

Кондратьев. Да что ты?.. Он, ЗИС-то,

малиновый?!

СофьяРомановна. Малиновый. И туфли

надобно малиновые.

Кондратьев. Не знаю, не знаю... Таких

будто никто в городе не носит.