Еще более дерзкую вылазку мы осуществили в воскресенье, вместе со Стивеном: его навигационные способности привели нас на паромную станцию. Мы пересекли залив Пьюджет-Саунд и прибыли на полуостров Олимпик, где я поднесла Роберта к берегу и окунула его ножки в блестящие под солнцем, но холодные как лед волны Тихого океана. В другой раз мы, положив спящего Роберта на скамеечку между передними сиденьями, проехали сто пятьдесят миль к северу, пересекли границу и добрались до Ванкувера, чтобы посетить наших австралийских друзей из Кембриджа, семью Янг. Сейчас они обосновались в Университете Британской Колумбии. Ванкувер оказался настолько же холодным и туманным, насколько жарким и сухим был Сиэтл; однако в канадском городе жизнь, похоже, текла более расслабленно, что придавало ему некоторое очарование по сравнению с американским соседом.

Вернувшись в Сиэтл, мы отправились со всей группой на одну из немногочисленных экскурсий, организованных Беттельским институтом. Собравшись на пристани жарким субботним утром, мы сели на паром и поехали в резервацию индейцев на острове Блейк. Когда мы ждали паром, к нам подошла познакомиться Жанет Уилер, жена одного из ведущих американских физиков. Именно в тот год ее муж Джон Уилер, пережив достойное Архимеда озарение, придумал название «черные дыры» для феномена, который изучал Стивен и многие другие ученые. Забавно, что в это время он как раз принимал ванну. На набережной Сиэтла Жанет, седовласая женщина с царственной осанкой, по всем признакам, входящая в избранные ряды Дочерей американской революции[69], взяла под свое покровительство коляску Роберта, в то время как Стивен опирался на мою руку. Две маленькие старушки подошли, чтобы с ласковым любопытством заглянуть в коляску, и одна из них пощекотала голые пальчики спящего ребенка. Испуганная Жанет Уилер рявкнула на нее так, что та подпрыгнула выше головы и вместе с подругой поспешно ретировалась в толпу. Лично я ничуть не возражала против того, чтобы Роберт проснулся и немного пободрствовал днем: честно говоря, это была прекрасная идея. Тогда мне удалось бы немного поспать ночью. Но этого не произошло, и он проспал бóльшую часть дня, проснувшись только для того, чтобы оглядеть ангельским взором обветренное лицо пожилой скво, которая качала его на коленях, когда я ужинала за длинным общим столом в большом индейском сарае.

Это была одна из тех редких прогулок, когда моей единственной обязанностью, помимо заботы о ребенке, стало толкать коляску одной рукой и поддерживать Стивена другой. Другие не менее интересные экскурсии, в процессе которых мне приходилось в течение долгого времени находиться за рулем, так выматывали меня и оставляли в таком напряжении, что я валилась с ног от истощения к тому времени, как в Сиэтл вернулась моя школьная подруга Джиллиан. Они с мужем Джеффри были на острове Ванкувер, где он работал инженером по контракту. Джиллиан и Джеффри – он, к сожалению, смог провести с нами только одни выходные – буквально спасли меня. Джеффри взял на себя вождение автомобиля и возил нас на далекие расстояния – чего стоила только одна поездка на гору Рейнир, – забирал покупки и помогал Стивену забираться в машину и выходить из нее. Джил с радостью приходила на выручку мне на кухне. На одну неделю мне почти удалось расслабиться.

В то время, когда Джил была с нами, произошел инцидент, который мы обе все еще вспоминаем с отвращением. Памятным монументом, оставшимся в Сиэтле после Всемирной выставки 1962 года, стала Космическая игла, бетонный столп около ста метров высотой, увенчанный смотровой площадкой в форме летающей тарелки. В последнюю субботу, которую Джил провела с нами, мы поднялись на Космическую иглу на скоростном лифте, чтобы полюбоваться видом искрящихся зеленых волн Пьюджет-Саунд и белыми скалами полуострова Олимпик на западе, прерывистым массивом Каскадных гор на востоке и на юге горой Рейнир, гигантским спящим вулканом. Виды были восхитительные, но Джил несла Роберта, а я поддерживала Стивена; скоро мы уже изнемогали от жары и решили вернуться к лифту, где стояла очередь на спуск. Рядом с нами стояли две девочки, наверное подростки, но ненамного младше нас с Джил. Они смотрели на нас, подталкивая друг друга локтями; потом мы все вместе вошли в лифт, и они стали обмениваться презрительными, грубыми комментариями по поводу внешности Стивена: он устало прислонился к стене, но при такой температуре кто угодно выглядел бы неважно. Они насмешливо хихикали, а моя душевная боль все росла. Мне хотелось надавать им пощечин и заставить их извиниться. Мне хотелось прокричать им в лицо, что это мой мужественный, горячо любимый муж, и отец моего прекрасного ребенка, и великий ученый; но, будучи сдержанной, как все англичане, я ничего не сказала и не сделала. Я смотрела в сторону, занимаясь Робертом, притворяясь, что их не замечаю. Никогда за всю историю человечества лифт, движущийся со скоростью один метр в секунду, не совершал такого длительного спуска. Наконец двери открылись, и мы вышли. Одна из девчонок глянула через плечо Джил на Роберта.

«Это ваш ребенок?» – спросила она в недоумении, смешанном с восхищением. «Конечно», – отрезала я. Она и ее подруга удалились – я надеюсь, в смущении. Джил пробормотала: «Какие странные люди!» – прекрасно понимая, что со мной происходит. К счастью, мы с Джил создали преграду между Стивеном и девушками, так что он не знал о происходившем.

После этого эпизода я приготовилась к немедленному возвращению домой. Но не тут-то было. За день до окончания курса на приеме в Беттельском университете Стивену предложили соблазнительный вариант: провести две недели в Калифорнийском университете в Беркли, и тут же участник из Бразилии посоветовал нам остановиться в пустой квартире отсутствующего друга. Предложение было достойным с финансовой точки зрения и, раз уж мы забрались так далеко от дома, еще две недели на Западном побережье, в Калифорнии, не казались такой уж плохой идеей. Я еще не совсем утратила тот авантюризм, который толкнул меня на путешествие по югу Испании в студенческие дни; кроме того, мне хотелось посмотреть на ту утопию, которой нас интриговали Эйб и Сесилия Тауб в Корнелле 1965 года.

Обремененные грудой скарба – коляской и непомерным количеством багажа, – мы вылетели в Сан-Франциско, где я должна была укротить еще одну гигантскую машину и разобраться в очередной путанице дорожных развязок. К счастью, из Стивена получился гораздо более успешный штурман, чем в свое время водитель, – исключая те случаи, когда он замечал нужный нам съезд в последний момент и громко требовал, чтобы я срочно пересекала четыре полосы движения. Пару раз мы свернули не туда, снесли несколько парапетов в лучших традициях «Полицейских из Кистоуна»[70], и мы наконец нашли дом наших отсутствующих хозяев: уютную двухкомнатную квартиру в старом деревянном доме с прекрасным видом на далекий мост Золотые Ворота в туманной дымке. Жилье гораздо больше соответствовало нашему возрасту и стилю, чем претенциозный буржуазный дом в Сиэтле, но оно сразу создало пугающую логистическую проблему, поскольку располагалось на верхнем этаже трехэтажного дома. Выработанная в Сиэтле схема, к которой мы тщетно надеялись больше никогда не прибегать, пригодилась снова, с одним отличием: любой выход на улицу требовал теперь не двух, а трех перемещений вверх-вниз по лестнице – и по двум лестничным пролетам вместо одного. Роберту уже исполнилось три месяца, и он был слишком тяжелый, чтобы носить его в люльке; поэтому люлька спускалась первой, затем Стивен (Роберт все это время лежал в коридоре на коврике), а последним сам Роберт. В качестве компенсации за эти неудобства мы использовали автомобиль по полной программе: днем или ближе к вечеру уезжали на иссушенные солнцем холмы Беркли или даже направлялись на север вдоль разлома Сан-Андреас: в этом необитаемом болотистом краю трещины на асфальте свидетельствовали о мощи природных сил, таящихся под поверхностью земли. Однажды мы обнаружили уединенную бухту на побережье, чем-то напоминающем Корнуолл: там, бросая вызов американским ценностям, жили хиппи, свободные от ограничений материалистического общества в своих хибарках на пляже.