знали его подпись.

И он принес бумагу, замусоленную и пожелтевшую от

времени.

Внимательно ознакомившись с ней, землемер сказал:

—      Хотя генерал и поступил вполне правильно, это не

документ. Вам следовало бы поехать в Буэнос-Айрес

и надлежащим образом оформить бумаги.

—      В Буэнос-Айрес?.. Зачем?.. Для меня подпись мое¬

го командира священна.

Землемер улыбнулся и, протянув Сории руку, пообе¬

щал:

—      Я должен явиться к генералу, как только прибуду

в Буэнос-Айрес. Я напомню ему о вас, и он скажет, как

поступить.

Он попрощался с Панчо, который молча слушал этот

разговор, и направился к своим людям. Несколько минут

спустя они снялись с места и выехали на дорогу.

Уже смеркалось, когда Панчо начал седлать лошадь.

Вид у него был пасмурный, и он избегал встречаться

взглядом с отцом, который, стоя под навесом, свертывал

сигарету Старик провел языком по краю бумаги, чтобы

заклеить самокрутку, и проговорил:

—      Обо мне не беспокойся. Я обойдусь без тебя... Ка¬

кую дорогу ты выбрал, по той и иди...

Панчо развел руками и откровенно сказал:

—      Я думал, что я вам нужен, потому и приехал. Но

раз вы говорите...

Он затянул подпругу и вскочил в седло. Сдерживая

затанцевавшую лошадь, он пристально посмотрел на отца.

В осанке старика, еще державшегося прямо, по-прежнему

сквозили гордость и твердая воля. Но теперь в нем было

что-то хрупкое и призрачное. Годы и лишения подорвали

его могучее здоровье. Черты лица заострились, седые усы

отвисли, и глубоко запали живые, проницательные глаза.

—      Значит, если я вам понадоблюсь, дайте мне знать,

и я тут же приеду, — с волнением сказал на прощание

Панчо.

Старик, смягчившись, хрипло ответил:

—      В добрый час, сынок! Счастливого пути!

131

9*

Панчо поскакал. Сория с минуту стоял неподвижно,

опершись о столб навеса, и, стиснув зубы, глядел вслед

сыну. Когда Панчо скрылся из виду, он отбросил окурок,

придавил его ногой и сказал:

—      Так-то... Приходит время, и старики остаются одни.

Он прошелся по двору, потом остановился и окинул

взглядом поле, стадо овец и табунок лошадей, которые

паслись неподалеку от ранчо.

—      Пахать землю!.. Какая ересь!.. Поле должно быть

таким, каким его создал бог, и владеть им от края до края

должны те, кто здесь жил искони.

Каждая пригоршня кукурузы, которую бросала Элена,

вызывала переполох среди кур, спешивших склевать зер¬

но, но даже их кудахтанье не могло вывести ее из задум¬

чивости. Она машинально, без обычного интереса, выпол¬

няла повседневную работу. Ее угнетало воспоминание о

последнем разговоре с Панчо, когда он попрекнул ее тем

что она собиралась ехать в Буэнос-Айрес. Ей самой хоте¬

лось остаться на ферме, но она чувствовала себя обязан¬

ной сопровождать сестру, так мечтавшую об институте,

да и была бессильна поколебать бесповоротное решение

матери. Вопрос об отъезде уже не подлежал обсужде¬

нию — она должна была ехать вместе с Эстер, чего бы ей

это ни стоило. Элена все время думала о Панчо. Он задер¬

живался, и это беспокоило ее. Вот уже второй день на ис¬

ходе, а он все не приезжал. Она представила, как у себя

на почтовой станции Панчо, нахмурив лоб и кусая губы,

кружит по полю. Быть может, он решил забыть ее и боль¬

ше не возвращаться на ферму? При этой мысли Элена

вздрогнула, горшок выпал у нее из рук, и кукуруза рассы¬

палась. Куры принялись торопливо клевать зерна, но,

вместо того чтобы разогнать их, Элена побежала в патио

и с волнением стала поджидать приближавшегося всадни¬

ка, силуэт которого слегка расплывался в сумерках. Серд¬

це подсказало ей, что Панчо возвращается невеселым, а

когда он остановил коня и взгляды их встретились, она по¬

чувствовала всю глубину его печали. Он, не торопясь, спе¬

шился и отвел лошадь к навесу.

— Что с тобой? — тихо спросила Элена.

Панчо, хмуро уставившись в землю, тяжело вздохнул.

132

—      Ничего. Просто душа болит за моего старика, один

ведь остался. Каково ему теперь будет?..

Его подавленное настроение встревожило девушку.

—      Скажи мне, Панно,—спросила она,—ты не жалеешь,

что вернулся?

—      Что ты! Конечно, нет! А все же душа болит.

Чтобы избежать дальнейших разговоров на эту тему,

он указал на крытую повозку и посторонних людей, рас¬

положившихся возле дома, и спросил:

—      Это что за народ?

Элена, не менее его желавшая переменить разговор,

объяснила:

—      Это землемеры: они попросили разрешения перено¬

чевать у нас.

—      А... Ну-ну.

Он начал расседлывать лошадь. Элена заметила непо¬

далеку Эстер и, забеспокоившись, шепнула:

—      Я пойду, после поговорим.

Она побежала к дому. Панчо разнуздал лошадь и лас¬

ково похлопал ее по крупу. Лошадь тряхнула головой, со¬

брала кожу в складки, словно хотела изгладить следы

сбруи, потом затрусила к выгону и весело заржала, раду¬

ясь обретенной свободе. Панчо, глядя ей вслед, прошептал

с глубокой грустью:

—      Ну-ну, порезвись на просторе. А для меня это кон¬

чилось. Я теперь работник Гутьересов. Пахарь, как гово¬

рит отец.

И, подобно Сеферино, он жадно вперил взор вдаль,

словно надеялся там прочесть разгадку своей судьбы. Но

зрелище бескрайнего простора успокоило, а не возбудило

его, как это бывало с Сеферино, и лицо его стало строгим

и сосредоточенным.

Ну, что ж, сказал он себе, будь что будет, жребий

брошен.

Он долго стоял так, погруженный в глубокое раздумье,

словно вел безмолвный разговор с засеянным полем, и

очнулся, лишь услышав громкие голоса: к нему прибли¬

жались дон Томас и начальник землемеров. Панчо хотел

было уйти, но техник окликнул его:

—      Вот мы и встретились, приятель.

—      А, вы знакомы с Панчо?—удивленно воскликнул

фермер.

—      Сегодня мы были на его поле,—объяснил землемер

133

и, обращаясь к Панчо, добавил:—Постарайтесь убедить

вашего отца, чтобы он как можно скорей привел в поря¬

док документы.

—      Да, надо бы,—нехотя ответил тот, не спуская глаз

с другого землемера, Эмилио, который весело болтал с

Эстер и Эленой. Почувствовав еще большую антипатию к

этому молодому человеку, он хмурым взглядом проводил

удалявшуюся группу и с облегчением вздохнул, когда Эле¬

на, покинув Эмилию и Эстер, ушла в дом. Тут он услышал

слова пожилого землемера:

—      Поймите, друг мой, было бы очень обидно, если бы

вы вдруг потеряли такой участок.

—      Да,—опять проронил Панчо, не придавая значения

этому предостережению, и, найдя предлог для того, чтобы

уйти и побыть одному, добавил:—С вашего разрешения

я пойду стреножить лошадь.

На самом деле он просто не мог больше выносить

флирт молодого землемера с Эстер. Уходя, он сердито про¬

ворчал вполголоса:

—      Ему бы петухом быть да кур обхаживать!

Панчо мало интересовало, за кем ухаживает Эмилио,

ему было неприятно само это развязное ухаживание: оно

оскорбляло целомудренность юноши. Нет, не так, думал

он, завоевывают сердце женщины.

Скоро неприязнь Панчо к Эмилио возросла еще боль¬

ше. После ужина землемеры и обитатели фермы беседова¬

ли во дворе. Эмилио осаждал Эстер, а Панчо ждал, когда

выйдет Элена, помогавшая матери на кухне. Он не слу¬

шал, о чем говорят дон Томас и начальник землемеров,

но невольно прислушивался к болтовне молодой пары.

—      Значит, скоро вы будете в Буэнос-Айресе*?—спро¬