окончательно установлена, хотя первые правильные наблюдения

(а им не всегда верили) сделаны были очень давно.

Зоологи тогда1 думали, что новорожденных своих дете-

1 Да и не только тогда, а многие, по-видимому, и сейчас. В пятом

томе «Жизни животных» по А. Брему, изданном под редакцией

академика А. Н. Северцова в 1941 году, написано, например, о

новорожденном кенгуру буквально следующее: «...мать тотчас после рождения,

захватив губами, вкладывает его в сумку».

нышей кенгуру и другие сумчатые переносят в сумки,

схватив их губами. Лапами в это время мамаша открывает будто

бы сумку. Это мнение поддерживал и развивал известный

английский биолог Ричард Оуэн. И даже когда в начале

прошлого века его коллега профессор Бартон из Филадельфии

своими глазами увидел, как новорожденные детеныши

американского опоссума, похожие больше на червячков, чем

зверят, сами ползли по брюху матери в сумку, он не поверил

Бартону.

За три года до того как Ричард Оуэн в 1833 году развил

свою неверную, но «живучую» теорию о методе

транспортировки новорожденных кенгурят в сумку, лондонский

зоологический журнал опубликовал очень интересную статью

военного врача Александра Колли. Статья имела

непосредственное отношение к теории Оуэна и очень жаль, что не

привлекла его внимания.

Колли писал: он «как только родился, сразу пополз по

шерсти на животе у матери к отверстию в сумке. А она,

повернув голову к своему отпрыску, внимательно следила за

его продвижением, не более быстрым, чем у улитки».

Она — мать-кенгуру, таммар-валлаби. Он — ее малютка

детеныш, размером меньше мизинца1. Она, полулежа на

спине, довольно безучастно наблюдала за героическим

маршем крошечного эмбриона, слепого, глухого, но одержимого

«великой идеей», одним неистребимым побуждением —

ползти и ползти ко входу в сумку. И поскорее нырнуть в нее,

А нырнув, найти там сосок и присосаться к нему. Еще до

рождения в хромосомных шифрах его наследственности был

запрограммирован великий инстинкт, который заставил

теперь эмбриона-пилигрима отправиться в нелегкий путь через

волосяные джунгли на брюхе породившего его зверя.

Когда детеныш дополз до соска и присосался, Колли

отцепил его и положил на дно сумки. Через час пришел

проверить, что делает эмбрион, детеныш, личинка (не знаешь,

как и назвать его!). Он еще ползал «за пазухой» у матери:

искал сосок. Через два часа нашел его и прочно присосался.

Чтобы добраться до сумки, микродетенышу кенгуру

приходится проползать немалый путь. Как он находит дорогу?

1 У некоторых кенгуру новорожденные детеныши весят всего

750 миллиграммов! В тридцать тысяч раз меньше, чем мать! У кенгуру

ростом полтора метра новорожденный детеныш не больше двух

сантиметров.

Почему не собьется с пути? Ведь мать — это подтверждают

все наблюдения 1 — ничем ему не помогает. Полулежит себе

на спине и равнодушно смотрит на него. Нигде не

подтолкнет, не направит2.

Впрочем, не совсем так, кое-чем все-таки помогает:

вылизывает дорогу!

Перед самыми родами (которые проходят, конечно,

безболезненно!) кенгуру-мать начинает лизать свой живот.

Вылизывает старательно, но не всюду, а только узкую

полоску — дорожку ко входу в сумку! Эта дорожка и стерильна,

так как чисто вылизана, и хорошо размечена указателями,

так как мокра. По мокрой шерсти детеныш и старается

ползти. Если собьется в сторону и попадет на сухую шерсть,

сейчас же поворачивает назад.

Ползет он, работая передними лапками, словно веслами.

Они у него, как у крота, сильные и толстые, с острыми

коготками. А задние еще недоразвитые, на них и пальцев нет.

1 После Колли «переселение » кенгурят в сумку описали Хоун в

1882 году, Уоуэрлинг в 1913-м, Хорнедэй в 1923-м, Харрисон в 1926-м

и Дате в 1934 году.

2 Только однажды видели, как мать-кенгуру, предварительно

вылизав свои «руки», помогала ими ползти своему детенышу. Но это был

исключительный случай: детеныш родился в «рубашке», которая

стесняла его движения.

(У взрослого же кенгуру совсем наоборот: передние лапы

вроде бы недоразвитые!)

Ползет новорожденный кенгуру не быстрее улитки, а все-

таки через полчаса добирается до сумки и исчезает в ней.

Пройдет еще немало времени, прежде чем у мамы в

«кармане» найдет он сосок. А как найдет, крепко схватит его и

повиснет на нем. Губы его прирастут к соску. Теперь висит

неподвижно, как плод на ветке. Даже молоко сам не сосет:

сосок, сокращаясь, впрыскивает его в глотку двуутробной

«личинки».

И долго еще потом, почти целый год, когда вырастет и

научится бегать, большой и длинноногий кенгуренок при

каждой опасности, да и без нее, прячется у матери в сумке.

Он уже не помещается там — ноги-ходули торчат наружу,—

а прячется \ Мускул на краю сумки сокращается и

«автоматически» его там запирает.

Кенгуру-мать с детенышем «за пазухой» большими

скачками удирает от погони. Но если враги ее настигают, часто

выбрасывает живую ношу им на растерзание: тоже своего

рода автотомия — самое древнее средство страхования

жизни! Ящерица в критических, ситуациях расплачивается

хвостом, кузнечик ногой, осьминог щупальцем, а кенгуру

кенгуренком, своим единственным. Спасенная такой ценой

жизнь тем не менее продолжается.

Не у всех сумчатых есть сумки и не у всех они, как у

кенгуру, отверстием смотрят вперед: у многих — назад.

Например, у старого нашего знакомого сумчатого медведя

коала, который никогда не пьет и ест только листья эвкалиптов.

Это большой оригинал: он и детенышей своих кормит не

молоком, вернее, лишь первые дни молоком, а потом

полупереваренной кашей из эвкалиптовых листьев.

Раз в сутки, ровно в полдень и до двух часов после

полудня, из отверстия, противоположного рту, которым

заканчивается кишечник, самка выделяет зеленое пюре из слегка

переработанных в ее животе листьев. Детеныш высовывает

мордочку из сумки и слизывает его (открытая назад сумка

облегчает ему эту задачу). Во все остальное время, кроме

двух часов в сутки, кишечник самки, опоражниваясь,

выбрасывает не питательную смесь, а обычный помет.

1 Иногда спрашивают: как кенгуру чистит свою сумку? Мать

всегда заботливо облизывает детеныша, а сумку выскребает когтями.

Матери радивые и нерадивые

Как и шмель весной, самец-олень осенью рассылает

душистые письма своим возлюбленным. У него не одна, как

у шмеля, а по крайней мере десять пахучих желез: две у

внутреннего угла каждого глаза, по одной на копытах, две

на пятках задних ног (на скакательных суставах), одна под

хвостом и одна на брюхе. Он трется этими железами о

кусты и деревья и оставляет на них свой запах. Секрет,

который эти железы выделяют, быстро твердеет на воздухе,

поэтому дождь его не смывает, ветер не сдувает, и помеченные

оленем кусты и деревья надолго сохраняют «память» о его

посещении. У многих животных есть такие железы: у

антилоп, кабанов, козлов, кабарги, выхухоля, бобра, ондатры,

хоря, горностая, куницы, кротов, землероек, летучих мышей,

утконосов, волков, зайцев, лисиц, даже у крокодилов,

черепах, жуков, муравьев, ос, пчел... Да разве всех перечтешь!

У зверей опознавательные железы расположены обычно

на тех местах тела, которыми они чаще трутся о кусты и

траву: у полевок и водяной крысы — на боках; у зайцев и

кроликов — на губах; у лисицы — на хвосте (сверху на его