В соседней дивизии застрелили собаку, сварили ее и съели. Едят и дохлую конину, оставшуюся в наследство от румын. Связь с тылом ужасная, мы уже на равнине, а тыловые части, которые нас должны всем снабжать, все еще за горами у моря. Поэтому мы и не наступаем.
Все мысли постоянно о Москве, о доме, о родных. Сильно по всем соскучился. Каждую ночь снится что-то московское, родное. Когда-то посчастливится мне побывать дома… Эх, скорей бы пришел конец этой проклятой войне. Откуда они взялись на нашу голову, эти сволочи немцы.
10.03.43.
Сегодня радио принесло тяжелую весть: мы сдали шесть городов и отошли на левый берег Донца. Опять начинаются неудачи. Неужели так и не будет им конца. То мы их, то они нас…
Сегодня началось наше «решительное наступление» на станицу Абинскую. Но результаты пока жалкие. Была у нас и авиация, были и танки. Когда же мы научимся воевать? Тылы наши все еще далеко сзади, поэтому не хватает боеприпасов, продовольствия. Я сам вчера после недельной бесхлебной диеты получил 600 граммов хлеба и тут же весь его съел. Так соскучился по хлебу.
Прочел сегодня книжку стихов А. Суркова «Я пою ненависть». Замечательные есть стихи. Сурков, такой нежный и мягкий лирик, нашел здесь силу страстной ненависти, гнева и скорби. Многие стихи хочется заучить наизусть.
17.03.43.
Настроение ниже среднего. Наши оставили Харьков. Теперь, боюсь, начнется опять великий драп. На нашем участке тоже ни черта не получается. А ведь немцы могут подбросить сюда пару дивизий и гнать нас так, что только за Краснодаром опомнимся. Вот к чему может привести наша беспечность. А мы не строим ни оборонительной полосы, ни черта. В общем, дела наши печальные, даже очень и очень.
18.03.43.
Нахожусь в станице Ильской, куда нашу дивизию отвели на ремонт. Здесь все относительно сохранилось. Домов разрушенных почти нет, а возле некоторых даже коровы остались. Вот эти станицы и были тем омутом, из которого генерал Краснов черпал свое воинство. И много нашлось к нашему стыду предателей, из которых Краснов сформировал целую дивизию. Эту сволочь надо всю уничтожить, они хуже немцев.
20.03.43.
Ужасно тоскливо на душе. Надоело здесь, хоть бы уехать куда-нибудь подальше. Надеемся, что через пару дней опять будем наступать. А сегодня уезжает мой начальник, капитан Баев. Это, пожалуй, первый из многочисленных начальников, расставаться с которым действительно глубоко жаль. Хороший был мужик. Но съели его тут у нас. Те же самые людишки, которые, вероятно, всю свою жизнь занимались склоками, сплетнями, интригами. Не успели мы с ним толком поработать вместе.
Сегодня я собрался было поехать в Краснодар поискать стекла для очков. Да заодно сходить на ту улицу, где жила последнее время Татка, с которой я познакомился, учась в Военном институте (?), узнать о ее судьбе. Но, видно, придется в другой раз.
24.03.43.
Что-то заболел. Вероятно, малярия. Вчера была температура 39. Сегодня полегче. Завтра можно на работу. А работы сейчас уйма. Я остался один в отделе и за начальника, и за помощника, и за переводчика. Захлебываюсь от бумаг, сводок, донесений. Через пару деньков будем отсюда отчаливать. Наши уже заняли Абинскую и Мерчанскую, надо помочь.
25.03.43.
Как будто выздоровел, что-то дальше будет. Погода стоит скверная, ветер дует круглосуточно, да такой холодный, северный. Как хочется в Москву! Я сейчас постараюсь использовать все свои возможности, здоровье, знакомства, чтобы хоть на некоторое время попасть домой. Навестить всех родных и знакомых, узнать о судьбе тех друзей, с которыми давно не было связи. Если судьба мне улыбнется, может быть, получится. Да, хорошо бы сейчас побывать дома. Неужели моя фортуна окажется равнодушной и не поможет мне…
27.03.43.
Сегодня прекрасное весеннее утро. Прекратился дождь, слегка морозит, и небо ясное. Птицы кругом распевают во все горло. Еще больше хочется уехать куда-нибудь, но пока никаких реальных возможностей не предвидится.
Приехал мой новый начальник, некий майор. На своих лошадях, на линейке и с кучером. И барахла два огромных мешка. Мне он пока не понравился, вряд ли мы с ним сработаемся. Но это все временное. Он уже шестой по счету, и после него, вероятно, еще шесть будет.
30.03.43.
Нахожусь в станице Холмской. Отдых для нашей дивизии закончился. Теперь опять начнем наступать. Уж скорей бы разделаться со всей этой кавказской фрицней. Когда-то богатая, станица Холмская разорена и разрушена. Жители худые, постаревшие, прямо живые скелеты.
2.04.43.
Вот уже несколько дней сидим в маленькой балочке недалеко от станицы Крымской. Скоро будем наступать. Чувствую себя скверно, каждый день к вечеру поднимается температура. Сейчас лежу в шалаше, в обозе разведроты. Дождь идет такой мелкий, как в сентябре. Настроение паршивое. Теперь опять в армии вводятся спецкурсы. Хорошо бы на них поехать.
4.04.43.
Все эти дни писал одно стихотворение и думал при этом о Вовке. Вот что получилось.
Посвящаю моему любимому другу
Володе Галюку
«Там за горами горя
солнечный край непочатый…»
В. Маяковский
Горы,
упершись небу в бока,
подняли высоко
мохнатые шапки.
Спокойно
скользят
в высоте облака,
прозрачны
и шатки.
Застыли деревья
в задумчивом сне,
и луна золотит
пожелтевшие листья,
и таким
неожиданным
в тишине
прозвучит одинокий выстрел.
и опять тишина,
не слышно орудий,
после жаркого боя
замолчал пулемет.
У костров
повалились
усталые люди,
разве кто-нибудь знает,
что завтра их ждет.
Когда же конец,
когда же спокойно
мы сможем жить,
работать,
любить?
И кто их выдумал,
эти войны,
эти глаголы
«стрелять», «убить»?
Сейчас ведь весна,
разве место в ней смерти,
ведь сейчас соловьи,
черемуха,
май…
Но и такие вещи
бывают на свете,
что их
не уложишь
в границы ума…
Почему так тихо
сейчас в станице,
в небо
ползет
горьковатый дым.
Почему у женщин
такие лица,
почему
молодой этот
стал седым?
Почему вместо хлеба
бурьян
на поле,
вырублен
старый фруктовый сад?
Почему это
трупы в разрушенной школе,
изуродованные
висят?
В глубоких колодцах,
вырытых летом,
цветью болотной
покрылась вода…
Разве это простим?
Разве забудем мы это?
Нет,
никогда!
За слезы детей,
за сожженные хаты,
грабежи и насилья
немецких свор —
грозной будет
наша расплата,
беспощаден
наш
приговор!
Грязным убийцам
не уйти
от ответа,
нашего им
не избегнуть суда.
Разве это простим?
Разве забудем мы
это?
Нет, никогда!
Так пускай льется кровь, пусть
рвутся снаряды, пусть
в клочья
разносит
немецких псов: горячие брызги
свинцового града
убедительней
всяких слов!
За нашу весну,
за наше счастье,
за дней грядущих
свободный разгон,
за жизнь,
к солнцу
стрелой мчащуюся,
по немцам —
огонь!
Балка Гусева, 3–4 апреля 1943