— Вот, это и есть Май!

Взгляд бедного Мая охватил невероятную картину: стол, убогий обеденный стол, козлоногий и неопрятный, — цвел красками, о которых никогда не подозревал. Здесь была нежная, пастельно-розовая ветчина, в беспорядке рассыпанные киви и апельсины, тамбовский окорок в развернутой фольге и дорогая конфетная коробка со знакомой репродукцией на крышке. «„Благовещение“, фра Анджелико», — узнал Май. Он больно ущипнул себя за ус и забормотал, радуясь словам:

— А краски, краски ярки и чисты, они родились с ним и с ним погасли… преданье есть — он растворял цветы…

Болезненный удар Зои между лопатками остановил декламацию. Май прикусил язык, закрыл глаза и услышал повелительный тенорок:

— Он у вас, уважаемая, не припадочный?

— Здоров, как бык, — отрапортовала Зоя. — Ничего его не берет! Недавно ребенка родил полноценного. А уж память у него! Еврей, одним словом. Гениальный еврей! Таких евреев и в самом Израиле не сыщешь! А что он сам с собой говорит, так все гении такие, взять хоть Льва Толстого или Тараса Минейко у нас, в Каневе.

Гость сидел на диване, в углу комнаты, но Май не смотрел туда — из усталого равнодушия ко всему.

— Он у вас порезался, что ли? — спросили с дивана. — И почему у него укроп в волосах застрял?

— Где, где? — спохватилась Зоя. — Ах, это! Да он, чудик наш гениальный, в темноте банку с огурцами разбил!

Вмиг свояченица привела в порядок шевелюру Мая, стряхнула пыль с халата, затянула кушак потуже и за руку подвела к дивану.

— Познакомься, Семен Исаакович, с дорогим гостем.

— Очень дорогим? — вдруг зло буркнул Май, глядя в пол.

— Что он сказал? — не расслышал гость.

— Юмор он сказал, — пояснила Зоя. — Он у нас юмор любит, в журналах свои шутки печатает и весь Питер их читает, а у нас, в Каневе, эти журналы рвут друг у дружки вместе с руками!

— Я тоже юмор очень уважаю, — благосклонно сказал тенор и громко, как глухому, объявил Маю: — Ведь я к вам среди ночи по нужде зашел!

— По малой или по большой? — насупленно спросил Май, не поднимая глаз.

Тенор засмеялся мелким, дробным, повизгивающим смехом. Зоя искательно заржала в унисон гостю. Май оглянулся на стол, на коробку с изображением архангела Гавриила и Марии, и подумал, что в молодости его возмутило бы сочетание несочетаемого — конфет и библейского сюжета. Теперь же Май был озадачен вопросом: сколько стоит заморское угощение?

— Ох, он у нас шутни-ик! — сквозь смех вещала Зоя. — Как чего выдаст, так я неделями потом хохочу, успокоиться не могу!

— Давайте же познакомимся, — прервал гость, обращаясь к Маю.

Май с усилием взглянул на неизвестного. Это был мужчина старше пятидесяти лет, в оливковом летнем костюме, в белых туфлях на щегольских каблучках с подковками, как у испанского танцора. Под пиджаком нежилось брюшко — капризное, не знающее отказа ни в чем. Лицо гостя напоминало то же брюшко, но уснащенное неуместными деталями: бесформенным розовым носом, синими глазками и блеклыми лепешками-губами. Более всего выделялись уши: крепкие, в красных прожилках — как щедро накромсанные куски колбасы.

— Тит Юрьевич Глодов, — представился гость, не подавая руки.

— Май, — сказал Май, садясь на подставленный Зоей стул.

— Знаю, — кивнул Тит Глодов, молниеносно перекинув ногу на ногу, что при его тучности было удивительно. — Вы Май, писатель. Не желаете закусить? Угощайтесь, все свежее.

— А вы по ночам гуманитарную помощь писателям разносите? — спросил Май, увлеченно разглядывая колбасные уши гостя.

— Я — Тит Глодов, — повторил тот веско. — Я президент крупной компании, у меня завод по переработке костей, сеть магазинов и еще много чего.

— Так вы, значит, решили благотворительностью заняться, с бедными поделиться?

— Я — Тит Глодов, — терпеливо повторил гость. — Я занятой человек и пришел к вам среди ночи по важнейшему делу — как к писателю, который, — он замолк, вспоминая нужное слово, — который пишет! А то ведь есть такие, кто не пишет, а называются писателями.

— Вы тех, кто не пишет, не бойтесь! — страстно заверил Май, ущипнув ус. — Вы бойтесь тех писателей, кто строчит каждый день по печатному листу, а то и по два, кто по издательствам шляется со своими романами… Бойтесь шерстюков, Тит Глодов!

— Сразу видно, вы серьезный человек, — похвалил Тит, зыркнув на Зою внушительно.

— Я на кухню пошла, чайник ставить, — сказала понятливая Зоя и нехотя удалилась, закрыв дверь.

— Если вы хотите заказать мне какой-нибудь рекламный текст, то я этого не умею, — хмуро признался Май, разглядывая блестящие подковки на туфлях гостя.

— Не угадали! — хохотнул Тит; брюшко его колыхнулось от веселого волнения.

— Тогда мне непонятна цель вашего визита, — неприязненно сказал Май. — И продукты эти… извините, но я не принимаю даров от незнакомых людей.

— Так ведь мы уже познакомились! — радостно воскликнул Тит. — Продукты можете выкинуть, мне это все равно — они ведь уже ваши. А вот вам, Семен Исаакович, обидно будет, если я сейчас уйду, и вы не узнаете, зачем я приходил. О-ох, обидно будет!

— Сегодня мне уже предлагали работу, — мрачно признался Май.

— Знаю, знаю, — махнул рукой Тит. — Что-то там редактировать за пятьдесят долларов… дурак предложил в издательстве, Колидоров. Разве это работа? Как вы можете соглашаться работать за такие деньги?!

Май изумился: он имел в виду Анаэля, а не своего издателя. Тут же Май вспомнил — в который сегодня раз! — о клятве могилой матери, о том, что должен вернуть Колидорову пятьдесят долларов, и встревожился: куда делись деньги, которые Анаэль дал в долг? Оставил он их или нет?

— Извините, — тихо буркнул Май и поспешил вон из комнаты, проверить, где деньги.

Но выйти Маю не удалось. На пороге встал перед ним стройный брюнет галантерейного вида, в белом костюме. Брюнет улыбнулся приветливо-угрожающе и промяукал с восточным акцентом:

— Ха-ро-ше-ва… все-э-м… зда-ро-вья!

Май в растерянности отступил.

— Сотрудник мой, Рахим, — представил Тит Глодов.

Рахим кивнул и промяукал в ответ:

— При-я-а-т-на-ва… все-э-м… аппе-е-э-ти-та!

Дверь захлопнулась. От полного бессилия Май начал тереть глаза, словно засыпанные песком, уставшие видеть странные картины реальности и желавшие одного — тихого покойного мрака.

— Я предлагаю вам написать книгу, — величаво сказал Тит.

— Зачем? — не понял Май.

— Надо, — сурово отрезал Тит. — Там, где я бываю по долгу своей работы, престижно иметь культурное хобби: рисовать пейзажи, бисером вышивать, собирать чего-нибудь редкое…

— Вот и собирайте, — фыркнул Май. — При чем тут я?

— Может, я всю жизнь, с самого беспорточного детства, мечтал писателем стать, вроде Дюма, который «Три мушкетера»! — интимно признался Тит, колыхнув брюшком. — Может, я к вам за подмогой пришел, как к порядочному человеку!

— Вы полагаете, что порядочный человек будет за другого книжки писать? — нервно засмеялся Май.

Тит всплеснул руками, схватился за щеки и ахнул:

— Так вот вы какой! Теперь ясно, почему вы так живете!

— Ну, знаете! — взъярился Май, вскакивая.

— Знаю. Все знаю, — вздохнул Тит, взбрыкнув ногами, — только и вы знайте, Семен Исаакович: в моем лице к вам удача привалила.

Тит осклабился, чтобы наглядно выразить перспективный характер привалившей удачи. Мая передернуло.

— Я по всему миру езжу, — сообщил Тит. — Я сделки заключаю и вообще… Я вам такие деньги могу дать, о которых вы даже во сне не мечтали.

— Но почему я?! — вскричал Май, ударив себя по коленям. — Мало, что ли, писателей? Начнете считать, со счету собьетесь!

— Я справки навел, — веско сказал Тит, массируя виски. — Вы — самый талантливый. Вас называют…

Тит вытащил из кармана маленький дамский блокнотик, полистал его и воскликнул:

— «Блестящий стилист», а вот еще «Полифоническая проза»…

— Хватит, — раздраженно остановил Май.

— А вы скромный, — миролюбиво заметил Тит, пряча блокнотик в карман. — Книжку-то мне свою, надеюсь, не откажетесь подписать?