размышлять, как Шерлок Холмс: где вы можете быть в

зимний, хоть и воскресный, но серый день? На всякий

случай справился у Фирсоиовых — не заходила и не зво¬

нила. И чувство подсказало мне пойти сюда, и оно не

обмануло: вы здесь, передо мной. Судьба, Татьяна Ива¬

новна !

— Вы, видно, частый гость здесь, — заметила Таня.

— Не гость, а свой человек, — поправил он. — Чело¬

веку необходима духовная пища, быть может, в большей

степени, чем пища физическая, кухонная. — Иван Мат¬

веевич нетерпеливо похлопал записной книжечкой о ла¬

донь левой руки; Антона он не замечал, хотя тот стоял

рядом с Таней.

И когда кузнец отошел, Семиёнов спросил Таню шут¬

ливо:

— Уж не увлечены ли вы, Татьяна Ивановна? Или

это благодеяние богатого, который делится щедростью

душевной с более бедным? Это должно льстить самолю¬

бию женщины. Вы случайно встретились здесь?

— Нет, он просил проводить его.

— Может быть, вы и в балет его поведете?

— Может быть.

— Вот как! Я частенько стал видеть вас вместе —

это наводит меня на некоторые размышления, — преду¬

предил Иван Матвеевич и погрозил ей пальцем. — Раз

бирается ли кузнец в живописи?

— Трудно сказать: он здесь впервые, — ответила Та¬

ня. — Но при виде каждой картины сильно и как-то по-

детски переживает. Это интересно наблюдать.

Семиёнов придвинулся к Тане, взял ее под руку и

спросил, понизив голос:

— Когда мы увидимся еще?

Таня нахмурилась.

— Мы видимся с вами каждый день, Иван Матвее¬

вич, — ответила она уклончиво.

— Встречи на работе не в счет, — возразил Семиё¬

нов. — На работе мы другие люди, и я не вижу в вас

той женщины, какую вижу, скажем, сейчас. Встречи на¬

едине, Татьяна Ивановна, обновляют чувства. Да и об¬

становку менять полезно...

— Телефон мой вы знаете — звоните.

Семиёнов усмехнулся, скрывая обиду.

— Звоните, когда меня дома не будет, да? Вы не¬

уловимы, как ветер.

Антон стоял неподалеку от них, смотрел на какую-то

картину и ничего не видел, будто ее застлал туман. Как

было хорошо пять минут назад и как тоскливо, пусто

сейчас! И надо же было появиться здесь этому Семиё-

нову!.. Конечно, ей интереснее с ним, он «свой человек»

здесь. А он, Карнилин, только грачей и может объяс¬

нить. «Пусть они остаются, а я уйду», — решил Антон,

приблизился к ним и проговорил, виновато улыбаясь:

— В голове у меня винегрет, Таня. В глазах рябит,

в рисках застучало, честное слово. Я уйду. Я совсем за¬

был, что у меня уроки не приготовлены. В другой раз

лучше приду...

— Я тоже иду, — поспешно отозвалась Таня. Они

простились с Иваном Матвеевичем и вышли.

Серые зимние сумерки сеяли сухой и мелкий снег,

с реки в переулок дул холодный ветер, с шуршанием

гнал по мостовой змеи поземки. В тусклом небе за ре¬

кой зажглись красные звезды. Антон поднял воротник,

сунул руки в карманы пальто.

— Спасибо, Таня, что вы согласились пойти со мной.

Один я когда бы еще собрался!

Таня прятала лицо в воротник котиковой шубки, вид¬

нелись лишь одни глаза.

— А бы не соглашались! — упрекнула она, проси¬

яв. — Ибэн Матвеевич спрашивает, не поведу ли я вас

в балет.

Антон приостановился.

— Он так сказал? Ишь ты! Значит, он считает, что

балет не для нас? А мы пойдем, Таня, обязательно пой¬

дем!

...Антон и Таня все сильнее привязывались друг к

другу. Он попрежнему был почтителен и робок с нею,

покорно следовал ее советам,, смущался своей неловко¬

сти. И все чаще улавливала она в его взгляде сдержан¬

ное, какое-то благоговейное восхищение ею, которое го¬

ворило об искренней силе его чувства. Это возвышало

ее в собственных глазах и пугало. Она видела, какие

нераскрытые богатства таятся в его душе, и понимала,

что наступит момент, и перед нею встанет во весь рост

человек, могучий, цельный, широкого размаха, и зара¬

нее страшилась этого человека — страшилась и ревнова¬

ла. Она подозревала, что любовь Антона к Люсе Кост-

роминой, первая и пылкая его любогь, не прошла. В том,

что Антон и Люся избегали друг друга, а находясь вме¬

сте, смущались, Таня улавливала что-то недосказанное,

затаенное — и тревожилась. Но временами она отмеча¬

ла неподдельное равнодушие Антона к девушке, и это

ее успокаивало.

И сегодня в Большом театре, когда потухли хру¬

стальные люстры и зазвучала музыка, Таня доверчиво

вложила свою руку в руку Антона.

Вот он, любимый Антоном знакомый вальс, не раз

слышанный им по радио!.. Сколько живописных красок,

сколько веселья! И какие красивые, плавные, ритмичные

движения!.. Эти подчиненные музыкальному ритму дви¬

жения были близки и понятны Антону: у молота во вре¬

мя работы им руководил тот же неуловимый внутренний

музыкальный ритм; он усмехнулся этому непрошенному

сравнению.

Но вот пролетела последняя стая лебедей, и музыка

смолкла.

В антракте Таня показывала Антону театр; они

прошлись по фойе, в буфете купили мороженое.

И снова вздрогнул и медленно разошелся по сторо¬

нам занавес. Теперь всю сцену — берег озера, залитый

таинственным светом луны, — заполнили танцовщицы в

белых воздушных одеждах — лебеди.

Все колыхалось, плыло, рябило в глазах. Ослепитель¬

ная пестрота сцены, музыка, тусклая позолота много¬

ярусного зала, едва внятное благоухание духов, исходив¬

шее от волос Тани, нежное пожатие ее руки — все это

сливалось воедино и наполняло душу ощущением пол¬

ного, почти осязаемого счастья.

Напряжение, с которым Антон начал смотреть балет,

улеглось. На душе его было спокойно и по-весеннему

светло. Но вот опять ему представилась кузница, вся в

зарницах вспышек, в синем дыму, в стройном гуле мо¬

лотов; промелькнули знакомые лица кузнецов. Он мыс¬

ленно отмахнулся, досадливо поморщившись. Никуда,

видно, не скрыться от нее! Даже опасливо покосился на

Таню, точно она могла догадаться, что он, глядя на ба¬

лет, думает о своей кузнице.

По окончании представления Антон усиленно хлопал

в ладоши: любовь победила зло,

— Вот мы с вами и в балете побывали, — сказала

Таня, выходя из зала. — Понравилось?

— Да.

— Все поняли?

Он усмехнулся:

— Нет.

Таня обиженно приостановилась:

— И вы молчали?

— Что тут понимать? Сказка! Разбирать игру арти¬

стов, восхищаться техникой танца я не стану — не

умею. — Помолчав, он взял ее иод руку и сказал. —

Бывает летом: духота, жара, зной, воздух горячий, лип¬

кий, все томится—дождя бы!.. И вдруг ударит ливень,

сразу все посвежеет, зазеленеет и дышится легче. То,

что мы видели, — для меня это дождь, честное слово!

Смотри, отдыхай, восхищайся и думай! — Он рассмеял¬

ся простодушно. — Лезет мне в голову кузница, да и

только! — Вставая в очередь к вешалке, он наклонился

к Тане, шепнул: — И опять я благодарю вас. Побольше

бы таких дождей — и урожай был бы отличный, честное

слово!

Они оделись, спустились по ступенькам лестницы,

прошли в сквер. Антон окинул взглядом театр — мощные

колонны, скачущих коней над ними, запорошенных сне¬

гом. Снег валил густо, улицы были заполнены белой ки¬

пящей массой; свет фонарей тонул в ней, расплываясь

матовыми пятнами. В шелестящей мгле торопливыми

тенями стремились люди, двигались машины и троллей¬

бусы. Город сделался каким-то седым, сказочно-древниы;

и весело думалось о заснеженных лесах, о дедушке Мо¬

розе с белой бородой, с красным, накаленным стужей

носом.

— Вот это снег!.. — протянул Антон, глядя на Таню.