Молодежная газета в приморском городе называлась «Молодой черноморец». Отделом ее культуры заведовал пожилой человек, подписывавший свои статьи псевдонимом Нордост. Он не очень-то походил на знаменитый ветер — брюки на нем еле держались, стянутые старым флотским ремнем, а в чем держалась душа — неизвестно. Кожа да кости, дунь — улетит в окно. Новичков и внештатных корреспондентов тянуло именно к Нордосту, потому что у него было самое доброе лицо в редакции, а название отдела — самое подходящее на все случаи жизни.

— Отдел культуры как проходной двор, — любил жаловаться Нордост. — Все норовят чего-нибудь напечатать. Никогда не знаешь, кто сейчас войдет и о чем придется говорить.

Вчера, например, приходил заслуженный боцман, оставил статью, прославляющую нелегкий труд китобоев; за ним — гордая старуха с воспоминаниями о подруге своего детства Вере Холодной, потом в полном составе заявилась городская команда КВН и требовала предоставить ей помещение для репетиций; а сегодня с утра, не успел Нордост заварить чай, в отдел культуры заглянул озабоченный молодой человек из тех, кто пишет и ходит.

«Новенький», — отметил Нордост, откладывая статью, прославляющую нелегкий труд китобоев по выбиванию китов из Мирового океана.

— Заходи, вот стул, — пригласил Нордост. — Не представляйся, сейчас я тебя разгадаю. Телепатически. Студент третьего курса филологического факультета. Решил перестроиться и перейти в наступление. В «дипломате» стихи, а в голове агрессивный план по захвату рубрики «Молодые голоса». Все правильно угадал?

— Нет, — усмехнулся студент. — У меня проза.

— Это одно и то же, — вздохнул Нордост. — Все мы под богом ходим. Большая проза?

— Роман. Триста девяносто восемь страниц, — студент вытащил из «дипломата» толстую папку и начал развязывать тесемки.

— Для газеты находка, — понятливо кивнул Нордост. — Завтра же начинаем публикацию… С продолжением, до конца года. Роман какой? Научно-фантастический?

— Да, фантастический. На военно-морскую тему. О высадке феодосийского десанта.

Нордост впервые в жизни, наверное, опешил. Он опустил электрокипятильник в пивную кружку с остывшим чаем (его душа держалась на листьях настоящего цейлонского чая, у него и на Цейлоне были свои специальные корреспонденты) и задумчиво произнес:

— Все правильно… Свое слово о войне пришла пора сказать молодому поколению. Что ж, почитаем. А сейчас выручай, рубрика горит. Пожар, понимаешь ли. Раз уж ты пишешь морскую фантастику, то тебя надо познакомить с Федей Крюковым. Вот тебе боевое задание: дуй на спуск имени Добролюбова… — Нордост уже писал адрес, — возьми у него интервью и сделай мне очерк в раздел «О людях хороших»… А то мы все больше о плохих. А он мужик необыкновенный. Моряк. В сорок первом году, примерно в твоем возрасте потерял правую ногу, а с протезами тогда было худо. Так он знаешь что сделал? Не спился и не стал ходить на костыле с гармошкой по трамваям, нет, он купил велосипед и стал на нем ездить, крутя одной ногой. Это человек!

— Но я не вижу тут особого геройства, — вежливо возразил студент. — Что с того, что человек с одной ногой научился держаться на велосипеде? Это непривычно, согласен… но в цирке, например, зайцы в барабаны бьют… Что с того? Внешность обманчива.

— Ты умный парень, — одобрил Нордост. — Размышляешь. Но ты не умствуй, а проще смотри. Зайцев дрессируют, а человека без ноги никто не заставит ездить на велосипеде. Тут сила воли, понимаешь? Но и это еще не все. Он потом придумал роликовые коньки с ручным управлением. Он, получается, сам себе ноги сделал. Так что давай дуй. Да, вот еще… — продолжал Нордост, отхлебывая чай. — Ты с ним поосторожней насчет фантастики… Он сам, понимаешь, верит в чудеса.

— В какие чудеса?

— А ты у него спроси.

После создания научно-фантастического романа студенту совсем не хотелось сочинять газетный очерк о хорошеем человеке, но он оставил роман Нордосту и отправился на спуск имени Добролюбова, потому что работу в газете с чего-то надо начинать.

Интервью состоялось в однокомнатной квартире, увешанной морскими цветными фотографиями. Хозяин квартиры, польщенный посещением корреспондента, натянул новые джинсы и угощал гостя все тем же цейлонским чаем, разъезжая на роликовых коньках из кухни в комнату и обратно. На кухне звякали бутылки, а коридор загромождал толстый черный велосипед с мотором.

Никакой такой необыкновенной судьбы не обнаружилось. Ногу Федор Иванович Крюков потерял в морском бою. Даже не в бою, а так… угодил под бомбу. Корабль затонул. Ничего не помнит. Очнулся в медсанбате без ноги. После войны работал в инвалидной артели, потом инженером кинотеатра. Кино— и фотодело изучил в совершенстве. Зарплату получает и пенсию. Нормально, на жизнь хватает. Льготы всякие. Квартиру получил на первом этаже. Вот джинсы купил… Ничего штаны, крепкие. Бесплатные путевки на юг хоть каждый год… а зачем, он и так на юге. В заграницу съездить — хоть завтра, а зачем? Делиться опытом с тамошними ветеранами, как передвигаться на роликовых коньках с ручным управлением? Так они это изобретение запатентуют, а нашему государству прямой убыток.

— А вы у нас запатентуйте, — посоветовал корреспондент.

— Держи карман шире. Тридцать лет патентую, а в ответ слышу: «нет предмета изобретения». Роликовые коньки не я изобрел? Не я. А ручной тормоз откуда содрал? С велосипеда. Значит, изобретения нет. Помилуйте, да я себе ноги изобрел! А ноги, мне отвечают, это поэтический образ, их в патент не запишешь. Короче: хорошо тому живется, у кого одна нога, — закончил Крюков и подмигнул корреспонденту.

Интервью заглохло.

Корреспондент разглядывал морские фотографии на стенах и начинал понимать, что заведующий отделом культуры промахнулся, оромантизировав этого инвалида. Федор Иванович, безусловно, был хорошим человеком, но не в том газетном плане, о котором думал Нордост. Все мы хорошие, за редким исключением. Но на всех, к сожалению, газет не хватит. Надо бы спросить инвалида в какие такие чудеса он верит… Но как об этом спрашивать?

— А чем, например, вы интересуетесь в жизни? — безнадежно спросил корреспондент, переводя взгляд на сервант, где вместо стародавних слоников выстроилось по ранжиру семейство высушенных крабов.

— В жизни? — переспросил Крюков. — Как сдать бутылки я интересуюсь.

— Пьете? — оживился корреспондент.

— Пью. Каждый день. Бутылку молока. У меня единственная проблема в жизни — как сдавать бутылки с одной ногой. Тимуровцы повывелись, а в очередях торчать все-таки тяжеловато.

Ситуация становилась прозрачной — корреспонденту намекалось пойти сдать бутылки… Что ж, он не гордый…

— Давайте я сдам, — гордый от собственной негордости предложил корреспондент.

— Сделай одолжение! — обрадовался Крюков. — Там много… На десять рублей… Дотащишь? Молодец! Так вот: в жизни я интересуюсь рыбалкой. Купи бутылку водки и завтра утром приходи на причал.

— Так вы же не пьете?

— Это не для меня. Выйдем на рыбалку, там я тебе все расскажу.

В самую рань, когда над морем начинал происходить рассвет, корреспондент занял очередь у ограды лодочного причала и наблюдал, как Федор Иванович катит на велосипеде не спуску имени Добролюбова.

— Бутылку взял? Пошли.

Начальник причала еще не появлялся. У ограды серые тени с удочками посвечивали папиросными огоньками.

— А очередь кто будет занимать, папаша? — спросила самая зловредная тень, когда Федор Иванович собрался пройти за ограду.

— Товарищи, это инвалид Великой Отечественной войны, — дернул черт сказать корреспондента.

— А кто его разберет — инвалид, не инвалид… — пробурчала зловредная тень и зажгла спичку. — Вот только что будет, если все инвалиды о утра на рыбалку выползут? Так ведь на всех лодок не хватит.