Нам не удалось найти двух источников, каждый из которых мог содержать решающий ключ к разгадке тайны. Наиболее серьезная потеря – письменные показания судьям-магистратам Шэдуэлла. 10 января 1812 года бумага по требованию министра была направлена в министерство внутренних дел и 7 февраля возвращена секретарю Суда королевской семьи Шэдуэлла. Следов этого документа обнаружить не удалось. Сами магистраты в декабре сообщали министру, что газетные отчеты о слушаниях достаточно точны, так что потеря, возможно, не настолько трагична. Однако оригинал текста, надо думать, содержал мелкие дополнительные детали. И они наряду с тем, что нам известно, могли подтвердить умозрительно сделанные выводы о том, кто в действительности совершил преступления. Другой утраченный источник, судя по всему, некогда находился в анналах Ост-Индской компании. Мы считаем, что в нем содержался подробный отчет о бунте, вспыхнувшем в начале 1811 года на борту судна «Роксбургский замок». Этот документ мог пролить свет на события, последовавшие через несколько месяцев на Рэтклифф-хайуэй. Мы считаем, что обстоятельства бунта, будь они теперь известны, могли бы подтвердить нашу гипотезу.

Мы благодарны многим людям, которые помогли нам собрать материал для этой книги. И особенно признательны за любезную и энергичную поддержку со стороны сотрудников Государственного архива, Британского музея, Архива департамента Совета Большого Лондона, библиотеки и отдела печати Гилдхолла[1]. Мы выражаем признательность заместителю заведующего Лондонской библиотекой мистеру Дугласу Мэтьюзу, библиотекарям министерства внутренних дел, Нью-Скотленд-Ярда, администрации района Тауэр-Хамлетс, управлению лондонского порта, куратору Музея подразделения речной городской полиции, нынешнему настоятелю церкви Святого Георгия на Востоке А.М. Соломону, любезно предоставившему нам старые документы прихода.

И наконец, мы рады выразить благодарность профессору, доктору медицины Киту Симпсону из отделения судебной медицины больницы Гая, который согласился прочитать представленный во время предварительного расследования отчет о данных судебно-медицинской экспертизы и ответить на возникшие у нас в связи с этим текстом вопросы.

Т.А. Критчли

Ф.Д. Джеймс

Апрель 1971

В последнюю в своей жизни ночь торговец льняным товаром Тимоти Марр принялся с помощью подручного наводить порядок у себя в лавке на Рэтклифф-хайуэй. Время близилось к полуночи. Надо было скатать и убрать на место отрезы грубой шерстяной ткани, крашеного полотна, парусины для матросских штанов и саржи для моряцких курток, рулоны дешевого набивного ситца по четыре пенса за ярд и кипы шелка и муслина, припасенные для покупателей побогаче с Уэллклоуз-сквер и Спиталфилдс. Была суббота, 7 декабря 1811 года, и, как всегда, день выдался самым беспокойным за неделю. Лавка открывалась в восемь утра и торговала до десяти или одиннадцати вечера. Даже вдвоем они теперь провозятся с уборкой до раннего утра воскресенья.

Марру исполнилось двадцать четыре года. Он был моряком, плавал на судах Ост-Индской компании и три года назад, в 1808 году, ходил на «Дуврском замке» в свое последнее плавание, которое оказалось и самым удачным. Числился он там не простым матросом, а состоял в личном распоряжении капитана, производил впечатление человека приятного, добросовестного, услужливого и горящего желанием пробиться в жизни. Во время долгого пути назад молодой человек хорошо обдумал свое будущее. Он точно знал, чего хотел. На берегу его ждала девушка. Капитан Ричардсон посулил Марру помощь и покровительство, если тот и впредь будет хорошо ему служить. Марр же мечтал о том, что если они благополучно доберутся до дома, он получит расчет, женится на Селии и откроет небольшую лавку. Жизнь на берегу, возможно, трудна и неопределенна, но по крайней мере лишена опасности, а если упорно работать, ему обеспечено надежное будущее и удача. Как только «Дуврский замок» причалил к пристани в Вапинге, Марр уволился и получил достаточно денег, чтобы начать скромное дело. Он женился, и в апреле 1811 года молодая чета нашла то, что искала. В то время недвижимость в прибрежных районах Восточного Лондона стоила недорого, а с матросскими нравами Марр был знаком не понаслышке. Он приобрел лавку в доме номер 29 по Рэтклифф-хайуэй в приходе церкви Святого Георгия на Востоке на границе с Вапингом и Шэдуэллом.

В течение двух столетий Рэтклифф-хайуэй пользовался дурной репутацией. Это был важнейший из трех основных путей, которые шли из Лондона на Восток. Он тянулся по гребню твердой земли над Вапингским болотом. Со времен римлян дорога вела вдоль отвесного берега, и в том месте, где язык из красноватого галечника ближе всего подходил к кромке воды, с незапамятных дней была гавань. Но уже к 1598 году, когда Джон Стоу[2] опубликовал свой «Обзор Лондона», Рэтклифф-хайуэй превратился в узкий грязный проезд с переулками, где в тесных домишках селились поставщики продовольствия для моряков. Этот упадок произошел при жизни Стоу, по словам которого за сорок лет до того Рэтклифф-хайуэй обрамляли красивые живые изгороди, длинные ряды вязов и других деревьев вплоть до деревушки Лаймхерст. Вапинг с прилегающими к реке землями представлял собой зеленые поля и сады – все было так, как некогда обустроили римляне, и ни единого дома не поставили здесь за полстолетия.

Существовала особая причина, почему люди не хотели строиться в Вапинге, несмотря на то что в елизаветинские времена судоходство в районе лондонского Пула оживилось. Деревушка служила «традиционным местом казни пиратов и морских разбойников, которых вешали во время низкой воды и оставляли в петле, пока их трижды не омоет прилив». Долгие годы предрассудки и страх останавливали застройщиков, и только когда виселицы перенесли дальше вниз по реке, в этом месте появились первые трущобы. Они довольно быстро распространились по болотистой земле и шагнули дальше к Шэдуэллу, Рэтклиффу, Лаймхаусу и Поплару. Жизнь в этих лачугах в восемнадцатом веке была такой дикой, что бряцание цепей очередного мертвеца, когда его захлестывали волны прилива, вполне гармонировало с окружающей действительностью. Так же как и запутанный план улиц Вапинга. В его пирсах, дамбах и омываемых приливом каменных ступенях ведущих к реке лестниц все еще угадывался костяк древней прибрежной деревни, которая быстро исчезала. Доктор Джонсон застал кое-какие из ранних перемен. «Сегодня он много говорил об удивительных по протяженности и разнообразию пространствах Лондона, – записал за ним в марте 1783 года Джеймс Босуэлл[3], – и заметил, что человек любознательный наблюдает здесь такие нравы и обычаи, которые мало кто может представить. Он в особенности рекомендовал нам изучать Вапинг».

С юга район омывал темный лондонский кровоток – Темза, эта широкая, судоходная и весьма оживленная главная артерия Лондона[4]. Сюда приходили большие суда Ост-Индской компании, огромные, грозные, как боевые корабли. Они привозили чай, муслин, ситец, специи и индиго. Те, что плыли с запада, доставляли из Америки сахар, ром, кофе, какао и табак; из Ньюкасла прибывали углевозы, из Гренландии – китобойцы. По реке сновали каботажные суда, пакетботы, торопились бриги, лихтеры, баржи, паромы и ялики. Жизнь прихожан Вапинга постоянно проходила при звуках Темзы: вздохах залетевшего в парус или овевающего мачту ветра, тяжелого плеска воды о причалы, хриплых криках барочников и паромщиков. Терпкий летний запах воды, ветры с моря и осенние туманы – вот тот воздух, которым они дышали. Сам облик портового района сформировался благодаря многообразной связи с рекой, и названия многих улиц отражали их назначение. По Олд-Грейвел-лейн (то есть Старой Галичной) на пристани Вапинга подвозили из карьеров Кингсленда песок для балласта. На Кейбл-стрит (Канатной) жили канатных дел мастера, которые плели свои тросы в тех самых полях, через которые проходила их улица.