Сейчас нам понятно, почему экономисты так упорно сопротивляются подходу Людвига фон Мизеса. Дело в том, что экономическая наука, подобно всем остальным социальным наукам, находится во власти мифа, который Мизес справедливо и пренебрежительно называл «сциентизмом» – идеи о том, что единственным подлинно «научным» подходом к изучению человека является подражание подходу физических наук, в частности, наиболее престижной из них – физике. Чтобы стать столь же подлинно «научной», как физика и другие естественные науки, экономическая наука должна избегать таких концепций, как намерения, цели и обучение; она должна отвлечься от разума человека и просто описывать события. Она должна не обсуждать изменение намерений, а утверждать, что события предсказуемы, так как по первоначальному девизу Эконометрического общества «наука – это предсказание». А чтобы стать «твердой» и «настоящей» наукой, экономическая теория должна рассматривать людей не как уникальные создания, а как однородные и потому предсказуемые части «данных». Одна из причин, по которой ортодоксальная экономическая теория всегда испытывала огромные трудности с ключевой концепцией предпринимателя, состоит в том, что каждый предприниматель очевидно уникален, а неоклассическая экономическая теория не умеет справляться с индивидуальной уникальностью.

Кроме того, предполагается, что «настоящая» наука должна опираться на один из вариантов позитивизма. Так, в физике ученый сталкивается с большим количеством однородных, единообразных составных частей события, которые можно исследовать на предмет выявления количественных регулярностей и констант, например, скорости, с которой объекты падают на землю. Соответственно, для объяснения классов поведения или движений ученый формулирует гипотезы и затем дедуцирует различные утверждения, с помощью которых он может «проверить» теорию сравнением с реальным, эмпирическим фактом, с наблюдаемыми частями событий. (Например, теория относительности может быть проверена изучением определенных эмпирически наблюдаемых характеристик затмения.) В версии старого позитивизма ученый «верифицирует» (т. е. подтверждает) теорию посредством ее эмпирической проверки. В более нигилистичном неопозитивизме Карла Поппера, в ходе эмпирической проверки исследователь может только «фальсифицировать» (т. е. опровергнуть) или «нефальсифицировать» теорию. В любом случае, его теории всегда являются предварительными и никогда несомненно истинными, поскольку он всегда обнаружит, что другие, альтернативные теории смогут лучше объяснить более широкий класс явлений, что новые факты могут войти в противоречие с теорией. Ученый должен всегда носить маску скромности и непредвзятости.

Одним из проявлений гениальности Людвига фон Мизеса было осознание, что здравая экономическая теория не следует этим путем, и разработал убедительное обоснование этого любопытного факта. Вокруг скорее идиосинкразического использования Мизесом термина «априори» существовало много ненужной путаницы, что давало энтузиастам современных научных методов шанс воспользоваться ею, чтобы отвергать Мизеса как просто ненаучного мистика. Мизес увидел, что исследователи человеческой деятельности находятся, с одной стороны, в лучшем, а с другой – в худшем, но, вне всяких сомнений, в отличающемся положении, по сравнению с представителями естественных наук. Физик видит перед собой события, состоящие из однородных составных частей, и путем проб и ошибок формулирует и проверяет объясняющие, или причинные теории для этих эмпирических событий. Но в человеческой истории мы, сами будучи людьми, уже знаем причины событий; а именно тот первичный факт, что люди имеют цели и намерения и действуют, чтобы их достичь. И этот факт известен не предварительно и с какими-то колебаниями, а абсолютно и аподиктически.

Чтобы продемонстрировать разницу между двумя фундаментальными подходами к человеческому поведению, Мизес на своих лекциях приводил пример: наблюдение за поведением людей на станции Грэнд Сентрал в час пик. «Объективный», или «подлинно научный» бихевиорист, говорил он, будет наблюдать эмпирические события: например, людей, бесцельно мечущихся взад и вперед в определенное предсказуемое время дня. И это все, что он узнает. Но истинный исследователь человеческой деятельности начнет с факта, что любое человеческое поведение является целеустремленным, и поймет, что цель состоит в том, чтобы утром добраться из дома до поезда, чтобы доехать до работы, а вечером, наоборот, и т. д. Не возникает никаких сомнений, кто из них узнает больше о человеческом поведении, и, следовательно, кто будет подлинным «ученым».

Именно из этой аксиомы, факта целеустремленного человеческого действия, дедуцируется вся экономическая теория; экономическая наука исследует логические следствия всепроникающего факта действия. Так как мы обладаем абсолютным знанием, что человеческая деятельность является целеустремленной, то знание выводов на каждом шаге логической цепочки обладает такой же достоверностью. В «проверке» этой теории нет никакой необходимости, если эта концепция вообще имеет какой-либо смысл в этом контексте.

Является ли факт человеческой целеустремленной деятельности «верифицируемым»? Является ли он «эмпирическим»? Да, но определенно нет в точном, или количественном понимании, в котором его применяют те, кто подражает физике. Этот эмпиризм – широкий и качественный, вытекающий из сущности человеческого опыта; он не имеет ничего общего со статистикой и историческими событиями. Кроме того, он зависит от того факта, что все мы являемся людьми и поэтому можем использовать это знание, применяя его к другим представителям этого биологического вида. В еще меньшей степени аксиома целеустремленной деятельности является «фальсифицируемой». После того, как это упомянуто и обсуждено, становится таким очевидным, что она составляет самую суть нашего опыта в этом мире.

Точно также экономическая теория не нуждается в «проверке», так как ее невозможно проверить путем сличения ее утверждений с однородными составными частями единообразных событий. Таких событий просто не существует. С помощью использования статистики и количественных данных можно попытаться замаскировать этот факт, но их кажущаяся точность основывается на исторических событиях, которые не являются однородными ни в каком смысле. Любое историческое событие представляет собой сложную, уникальную равнодействующую влияния многих причинных факторов. Так как оно уникально, его нельзя использовать для позитивистских проверок. Так как оно уникально, его также нельзя объединять с другими событиями в форме статистических корреляций и получать при этом какой-либо осмысленный результат. К примеру, при анализе деловых циклов недопустимо считать каждый цикл строго однородным по отношению ко всем другим и, следовательно, складывать, умножать, манипулировать и сопоставлять данные. Усреднение двух временных рядов и гордое заявление, что ряд Х имеет четырехмесячное опережение по сравнению с рядом Y в некоторой фазе цикла, не несет никакого смысла. Так как: (а) ни один конкретный временной ряд может не иметь четырехмесячного опережающего лага, и эти лаги могут иметь широкий разброс значений; и (b) среднее любых прошлых рядов не имеет никакого отношения к будущим данным, которые будут иметь в конечном итоге непредсказуемые отличия от предшествующих циклов.

Благодаря тому что Людвиг фон Мизес разрушал все попытки использовать статистику для построения или проверки теории, его обвиняли в том, что он является чистым теоретиком и не испытывает никакого интереса к истории. Наоборот, и это является центральной темой «Теории и истории», именно позитивистам и бихевиористам недостает уважения к уникальному историческому факту, когда они пытаются втиснуть сложные исторические факты в прокрустово ложе движений атомов или планет. В человеческой деятельности сложное историческое событие само нуждается в объяснении, насколько это возможно, посредством различных теорий; но оно никогда не может быть полностью или точно детерминировано ни одной теорией. Проблемы, возникающие от того, что предсказания кандидатов в экономические прорицатели всегда сталкиваются с морем данных, особенно тех, которые предъявляют претензии на количественную точность, в главном течении экономической науки решаются путем очередной тонкой настройки модели и повторных попыток. Именно Людвиг фон Мизес признал, что суть далее несводимых человеческих условий составляют свобода разума и выбора, и понял, что, следовательно, научное стремление к детерминизму и полной предсказуемости является поиском невозможного – и поэтому глубоко ненаучно.