И тут ночная тишина вдруг показалась мне зловещей — шаги за спиной прозвучали как-то неспокойно. Боевой опыт, шестое чувство — я явственно ощутил опасность и резко обернулся, схватившись за эфес.
Таким образом владелец ножа, блеснувшего в лунном свете, не всадил свое оружие мне под лопатку, а я, вместо того чтобы снести ему голову, всего-навсего отпрянул в сторону.
И рассмотрел нападавшего, который сделал по инерции шаг вперед и злобно уставился на меня, сжимая свой нож в кулаке. Клинок длиной с две ладони; простецкая городская работа. Самодельное подражание форменным кинжалам армии человеческого короля.
А человек — совсем молодой парень, белобрысый, с хмурой плебейской физиономией, плотный, вероятно сильный, но, очевидно, городской увалень, не боец, неуклюж и нерасторопен. Я смотрел на него, держа меч в руке, и отлично понимал, что могу убить этого человека так же просто, как городская кухарка сворачивает шею цыпленку.
Незадачливый убийца, как видно, тоже это понял. Сосредоточенная хмурость на его лице сменилась яростным гневом — он со звоном отшвырнул нож в сторону и рванул на груди куртку.
— Ну! — выдохнул, глядя на меня посветлевшими от ненависти глазами, на которые навернулись злые слезы. — Давай, бессмертный, давай, прирежь меня! Скажешь, что я Злу служу, чего там! Ну, что встал-то!
Я вложил меч в ножны.
— Не воюю с детьми, — сказал я, мучительно осознавая, что эльфийский лед в моем тоне не разряжает, а усугубляет обстановку. Кажется, я уже могу разговаривать по-человечески, но стоит чуть разволноваться, как Пуща тут же дает о себе знать. Эльфийская спесь! Жаль, жаль, что Паука тут нет — он может и с людьми, и с такими, как я, он может со всеми…
Парень сплюнул мне под ноги:
— Струсил, да?! Самый чистенький, да?! Так я тебе и поверил, сволота несчастная! Все вы…
Я вдохнул и попытался представить себе, что в этом случае сказал бы Паук. Вышло плохо:
— Я ведь вижу тебя впервые… за что ты хотел убить меня?
Парень подобрал нож, не сводя с меня глаз:
— А чего это ты спрашиваешь? Я хотел — и предовольно с тебя. Я, может, блин, Темному Властелину служу. Ясно тебе, гад?
Я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не вышла правильно снисходительной:
— Темного Властелина не существует.
Он дико вытаращился на меня:
— Это ты говоришь?! Ты?! Эльф?!
— Я уже давно не эльф, — сказал я. — Я вернулся из Пущи. Я пробыл эльфом триста лет, а до того жил… ну, предположим, в полумиле отсюда жил. В маленьком доме на краю деревни. Рядом с колодцем.
Он все рассматривал меня — с головы до ног, пораженно, и, наконец, еле выговорил:
— Быть не может! Никто не возвращается из Пущи… ну, если только в сказках, ради любви какой-нибудь огромной, какой не бывает…
— Любовь тоже бывает, — сказал я, вспомнив о Безумной Эльзе.
Парень немного опомнился. Жажда убийства постепенно исчезла с его лица и из глаз. Он ничего не имел лично против меня, понял я. Он просто страстно хотел убить эльфа. Любого эльфа. И это мне чрезвычайно интересно.
— Как тебя зовут? — спросил я как можно дружелюбнее и проще.
— Элиас Ламли, — сказал парень и криво ухмыльнулся. — Я — сын кузнеца. А тебя — Келеберн?
— Нет, меня — Дэниэл Лисс. И я сирота, к сожалению. Но когда-то был сыном плотника и мечтал поступить в гвардию… Знаешь, Элиас, вот забавно, я только что разговаривал с кузнецом в трактире на постоялом дворе «Дивная заводь»…
— Это мой батька, — мрачно сообщил Элиас. — Опять небось в хлам нахлестался, скотина. Как моего брательника убили, так он там и хлещет каждый день. Лучше бы сел, подумал…
— Кто убил твоего брата, Элиас? — спросил я, уверенный, что это сделал некий эльф. — Это было давно?
— Недавно, блин. Зимой, блин. На войне с этими… с Чернолесьем.
— А почему «блин»?
— Да это словечко такое, блин… — и Элиас невольно усмехнулся. — Ну ладно, поддел. Неужели ты правда из Пущи ушел? С ума сойти… Ну ладно, не стоять же тут, как дуракам… пошли, что ли…
— Пьянствовать, что ли? — улыбнулся я.
— Нет уж, я в рот не беру. Навидался, блин… тьфу, привязчивое словцо! Пошли, типа поговорим.
И я пошел за ним в переулок, к его дому рядом с кузницей.
Брехнул крупный пес: я увидел, как из-за ограды метнулся косматый силуэт.
— Брось, Охламон, это ж я, — сказал Элиас, но Охламон уже ткнулся мне в руки, крутя хвостом. С собаками я отлично ладил еще… чуть не сказал «при жизни».
Я вдруг ощутил себя воскресшим из мертвых. Из давно мертвых. Безумная мысль.
Элиас открыл дверь. Из темноты дома пахнуло сушеными яблоками, сыром и каким-то незнакомым резким запахом, который мне, пожалуй, не понравился.
Элиас чиркнул кресалом, разжигая странную лампу — фитиль, смоченный резко пахнущей жидкостью, ярко загорелся под длинным стеклянным колпаком с отверстием сверху. Осветилась просторная комната, в которой простой деревянный стол покрывала плетеная на эльфийский лад скатерть, на стульях лежали вычурно вышитые подушки, а стены украшали ужасного письма пейзажи с лучезарными небесами и золотыми деревьями.
Дом кузнеца?
— Что это за запах? — спросил я. — Странная лампа…
— Горючка, — сказал Элиас, пытаясь стряхнуть въедливый душок горючки с рук. — Ею костер тоже можно разжечь. Ну воняет, зато дешевая. К свечам не подступиться, да и толку-то в них! Сгорели — и все, всего удовольствия — на вечер, блин… травник будешь?
Я кивнул. Элиас налил из кувшина в оловянную пивную кружку холодного настоя семи трав; травник горчил.
— Ты сказал, типа из Пущи вернулся? По любви, что ли, огромной?
— Да нет… скорее, пожалуй, по огромной ненависти…
— К ней? — голос Элиаса упал до шепота. — К Государыне?
— К ее врагам, — сказал я, совершенно не представляя себе, как объяснить юному горожанину мои обстоятельства. — Это не очень интересно. Интересно другое — за какие страшные злодеяния ты собирался меня убивать. Видишь ли, Элиас… Вообще-то, меня хотели убить многие, но обычно — при совершенно иных обстоятельствах. Я перекинулся парой слов с твоим отцом; он уверял, что горожане и вообще подданные короля Теодора — верные союзники Пущи…
Лицо Элиаса, на котором все его малейшие эмоциональные движения отражались, как ветер на воде, потемнело. Он выглядел, как воплощение стыда и злобы.
— Ну да, — он яростно мотнул головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее отвратительные мысли. — Бена убили, а батьке хоть в глаза наплюй! Телячий восторг, блин… Только и слышишь «эльфы, эльфы», чтоб они полопались! Помешались все на эльфах… уроды…
— Война началась из-за королевы Маб? — спросил я. — То есть ты так считаешь?
Элиас глотнул травника, как рома:
— Ты думаешь, я дурак, да? Не-ет, ты хуже думаешь, ты думаешь, я подлец. Ты думаешь, я в натуре служу Злу, ну или там кому — в спину убиваю кого ни попадя, эльфов, да? Ты думаешь, я конченый?
— Нет. Я думаю, ты в беде.
— Ну вот, — Элиас глотнул еще, вздрогнув от горечи. — Сеструха проснись-траву добавляет, чтоб было покрепче… но горько, блин. Я тебе скажу. Только не смейся и не перебивай. Я, знаешь, почему с тобой вообще стал разговаривать? У тебя вид был… человеческий.
Я улыбнулся:
— Я старался. После Пущи это непросто.
Элиас кивнул:
— Я догадался. У меня друг был, мы росли вместе. Найджел. Хороший парень, просто хороший парень, понимаешь, но… как тебе сказать? Больше всех надо. Типа, за всех ему плохо. Ему однажды отец вломил, что он слепому свою куртку отдал — ну все такое. Я вместе с ним дрался все время, ну повсюду ему надо было ввязаться… И один раз он пропал. Понимаешь?
— Ушел в Пущу?
— Знаешь, сейчас время такое, многие пропадают. Говорят, их орки воруют и жрут, горы-то рядом, блин. Когда война с Карадрасом была, орки были за него — так что теперь они злые вообще, как псы, ну и крадут людей. Детей там… Но это было еще давно, а про Найджела все равно думали, что его орки украли. Орки же… сам знаешь. Только я потом его видел.
