— Ты хорошо вооружен, Дэниэл, — говорит Государыня. Голос журчит, как ручей в жаркий день, голос отдается в душе замирающим эхом. — И нож, и булавка из злого железа…

Государыня смеется. Ее смех беззлобно весел, но лицо Дэни вспыхивает жаром стыда. «Злое железо, — думает он, — моя цепь, чтобы я невзначай не сбежал из дому. Клетка, которую сделали для меня отец и мать. Конечно, кормилец, работник, наследник. Не суйся дальше скамеек, гробов и корыт, деревенщина! Так жили твои предки — и тебе не положено ничего другого! Деревенский гусь с подрезанными крыльями не может воспарить соколом — так они думают».

Краснея и пряча глаза, Дэни отцепляет от пояса и швыряет в кусты ножны с ножом, выдергивает из рубахи и отбрасывает булавку. Он чувствует себя, как сорвавшийся с привязи. Он в последний раз за бездну лет думает об отце и матери, думает почти злорадно.

«Я не буду ничьим холуем», — решает он.

— Я ждала тебя восемнадцать лет, Дэни, — говорит Государыня. — Ты родился вместе с рождением звезды. Ты не создан для деревенской мышиной возни. Ты рожден для подвигов, ты должен стать героем.

Дэни смущается до слез, но кивает. Он рожден для подвигов. Он сам чувствовал, он же хотел стать гвардейцем…

— Королевский солдат — почти такая же жалкая участь, как крестьянин, — печально улыбается королева Маб. — Король людей посылает своих воинов на убой ни за что. Скверные слова, вино и грязные женщины будут твоим отдыхом после кровавой свалки, в которой тебе придется убивать таких же бедолаг, как ты сам.

Дэни снова кивает и вздыхает, признавая в этих словах печальную правду. Но ведь другого пути нет?

— Тебе не надо становиться гвардейцем короля людей, Дэни, — говорит королева Маб. — Ты мог бы присягнуть мне. Ты станешь Белым Рыцарем, воином Добра. Твое оружие будет направлено лишь на мерзких тварей, выходцев из Темноты. Твой меч приблизит царство Света в этом мире. Хочешь ли?

Дэни истово кивает. У него нет слов, но он готов пасть перед Государыней ниц. Он, видят валары, бесстрашен, он научится владеть мечом, он станет воином Добра. Он смотрит на Государыню восхищенно и вопросительно.

— Ты отправишься со мной в Пущу, в Эльфийский Край, — говорит королева Маб. — Дитя Света, ты присягнешь своей Государыне и получишь силу Света и вечную юность. В Эльфийском Краю для его жителей нет болезней, грязи, старости, смерти. Когда-нибудь придет день, когда ты и твои товарищи уничтожат все это и в мире людей. Ты готов?

Дэни молча прижимает ладонь к сердцу, ломающему ребра. Государыня протягивает ему свою прекрасную руку, и Дэни понимает, что может ее поцеловать. Он поднимается с травы, не дыша подходит ближе. От Государыни пахнет черемухой и жасмином, от нее пахнет пряным медом цветущих лугов. Дэни кажется, что, прикоснувшись к ее руке губами, он упадет замертво, но он осмеливается. Это все равно, что поцеловать согретый солнцем лесной ветер.

Дэни понимает, что это и есть присяга. Никаких слов не надо. Он больше не чувствует собственного тела. Ноги сами несут его, как во сне. Он идет за единорогом Государыни, как во сне. Деревья расступаются; между ними лежит тропа, густо заросшая папоротником.

Дэни ступает на тропу в Эльфийский Край. Он уже не думает о деревне.

Когда тропу пересекает этот темно-красный, пахнущий ржавчиной поток, по берегам которого порыжела мертвая трава, Дэни испытывает мгновенный ужас. Он поднимает на Государыню потрясенный вопросительный взгляд:

— Это…?

— Ты прав, Дэни, — говорит королева Маб. Дэни слышит в музыке ее голоса тихую печаль. — Это — кровь. Это кровь, пролитая людьми за то, чтобы исполнились их прекраснейшие мечты, пролитая за красоту, добро и справедливость. Это — граница Пущи. Тебе придется ее перейти.

Дэни инстинктивно делает шаг назад и трясет головой. Государыня грустно улыбается.

— Мне жаль, — говорит она, и Дэни содрогается от силы ее разочарования. — Ты обещал отвагу и доблесть, а сам боишься перейти ручеек. Вероятно, тебе лучше вернуться и жить простой и мирной жизнью крестьянина, а я ошиблась…

Дэни, внутренне корчась от отвращения, садится и стаскивает сапоги. Королева Маб улыбается, но ободряюще, а не насмешливо. Единорог идет к потоку, ступает серебряным копытом в багровую жидкость. Красные брызги летят на сияющую шерсть и тают на ней. Единорог парит в кровавой реке, не запятнанный кровью, — и Дэни, не желая, изо всех сил не желая, все-таки идет за ним.

Кровь неожиданно горяча, она почти обжигает ноги. Дэни чувствует босой ступней острые камни на дне, чувствует, как выступ камня ранит его ногу, чувствует, как его собственная кровь мешается с кровью, текущей вокруг; стискивает зубы. Делает еще шаг. Течение быстрое, от запаха крови тошнит и кружится голова, очередной камень впивается в ногу, словно клык — Дэни оступается и едва не падает, успев подставить руки, плюхнувшись в кровь на четвереньки. Встает, напрягая все силы, залитый кровью до шеи, слизывая кровавые брызги с губ и стараясь не отплеваться, чувствуя тошнотворный, железный, соленый вкус, бредет дальше — на другом берегу, среди сияющих деревьев, в купе папоротников и лилий, стоит прекрасный, как видение, единорог, и королева Маб смотрит из седла, как с высокого царского трона, испытывающе и строго.

Дэни из последних сил делает еще два шага и валится в папоротник, марая его кровью, он кажется сам себе прирезанной свиньей, его ступни искромсаны в клочья, его ужасает ржавый запах от собственной одежды, от рук, от тела. Ему до сжигающего жара стыдно, что Государыня видит его позорище, он поднимается, становится на колени, смотрит снизу вверх, как провинившийся щенок. Сапоги, подбитые коваными гвоздями, остались на том берегу — на Дэни больше нет ни единой крошки злого железа.

Государыня протягивает платок из невесомого зеленого шелка, вышитый по краям золотыми лилиями. Дэни смотрит на свои окровавленные руки, в ужасе отдергивает их, но королева Маб смеется:

— Ты должен очиститься, Дэни. Возьми, это тебе поможет.

Платок касается его пальцев — и тут же зубы боли, грызущей его ноги, исчезают без следа, а кровь как-то скатывается, скользит, как вода с масла, собирается в тонкие струйки. Дэни видит, как тоненькие кровавые ручейки стекают с него на землю, как стремятся они обратно, в поток, катящийся вдоль Эльфийских Земель. За время нескольких вздохов тело и одежда Дэни становятся чистыми и сухими — ему кажется, совсем такими же, как на том берегу, но это только кажется.

Дэни поднимает к глазам руку. Ногти розовые, блестят стеклянным блеском, рука чиста и нежна, словно у аристократа — если бывают аристократы, до такой степени чистые.

Государыня смеется, и от ее смеха расцветают белые лилии.

— Ты смыл с себя человеческую грязь, — говорит она весело. — Теперь дело за малым. Мы идем в Пущу.

Дэни видит лес, прекраснее которого нет. Вот что он думает.

Дэни хорошо знает, как выглядит лес. Он не смог бы передать это в словах, но в любом лесу существует странная гармония жизни и смерти, возрождения и распада. В любом лесу веселые опята и яркий мох растут на гнилом трухлявом пне, а дорожки усыпаны рыжей прошлогодней хвоей. Всегда бывает, что трутовики устраиваются жить на березах, а стволы елей покрывает сизое кружево лишайника. Сквозь бурелом и валежник прорастает новая поросль — это так обычно и закономерно, что даже глаз не останавливает. Старый старится, а молодой растет — закон жизни везде, но не в Эльфийском Краю.

На тропе — только песок, такой чистый, будто сложен из крупинок золота и крохотных бриллиантов, сияющих на солнце. Вокруг тропы пышными купами растет любимый эльфами папоротник, между папоротников виднеются нежные цветы анемонов и лилий, которым вроде бы место не в лесу, а в королевском парке. Ландыши и фиалки окружают лесной ручей, хотя их май давно прошел; россыпь незабудок провожает ручей к реке. Стволы удивительных деревьев прямы и серебристы, их кора на ощупь напоминает лайку. Листья этих деревьев узки и легки, словно у ясеней, но ясени не цветут такими прекрасными цветами — молочно-белыми, нежными, матово мерцающими в лесной тени или ярко золотящимися в солнечных пятнах.