Эжен утирал кровь и улыбался кровавым оскалом.
— Я так замерз, Эйнар. Мне холодно рядом с тобой. Все, о чем я мечтаю…
Эйнару не пристало слушать оправдания, и если в этой комнате и были желания, то только его собственные.
— Мальчишку высекут, а ты заплатишь за скрипку. Твой язык заплатит. Не так уж важно чья задница, мой Эжен. Короля или конюха, так ведь? Значит сегодня мой день. — Он уселся на край кровати и потянул за собой Эжена, который выворачивался, как мог, пока принц не схватил его за отросшие волосы. Мальчишка застыл с открытым ртом и жадно ждал продолжения. И оно было. Эжен ласкал Эйнара ртом, причмокивал, отдаваясь всей своей влюбленной сутью своему господину, послушно расслаблял горло и принимал его в себя. Это длилось вечность, пока рыжик на заднем фоне не расплакался. Не попытался сбежать, чтобы не видеть будущего короля, загнано вдыхающего раздутыми ноздрями воздух: — Как же я хочу тебя, Эжен… - он изливался сухими мучительными толчками. Почти больно, в последний момент расслабив пальцы, отпуская на волю “свою маленькую птичку”, но она не улетала. Жадно забрала все то, что ей дали - хоть так, хоть кусочек оторвать своего счастья.
Эйнар на прощание с закрытыми глазами ворошил его локоны, спутавшиеся и взмокшие на лбу. Эжен просто сидел у кровати. В очередной раз проигравший и убитый любимой рукой. Он откинул голову на покрывало, а Эйнар гладил. В комнате царило молчание, прерываемое лишь стуком часового механизма. Где-то далеко. Он словно кукушка отсчитывал минуты их жизни. И каждый это знал.
Эйнар ушел очень скоро. Так и не закончив свою пафосную речь, но посыльный явился через час, и Эжен был отправлен на проповедь в королевскую часовню.
Мальчишка за спиной заснул, так и не дождавшись пока его заметят, и Эжен нашел его, только когда стал разыскивать под подушкой свою книжку. Чтобы не скучать, он придумал себе забаву и рисовал всех, кто попадался под руку и злой взгляд. И картинки были злые: растянутые в оскале лице, мутные вытаращенные глаза, и животы, животы, животы… Чтобы он не делал, он не забывал, почему он здесь. Он ждал и желал видеть только одного человека. Остальные превратились в месиво из образов в его альбоме, который он собирался оставить здесь навсегда, покидая замок.
Поговаривают, что беременные женщины не замечают ничего вокруг себя, но прекрасно вычленяют из толпы товарок. Даже если животик маленький, по каким-то неуловимым признакам они отыскивают на лицах признаки беременности и пялятся. Эжен и был такой беременной. Он терпел ненавистные условности, запретил ремонтировать свой дом в провинции: “Вот въеду, тогда и сделаю все, как надо”. Он не имел права даже коснуться Эжени под пристальным взором Эйнара. Потому что Эжен сейчас на краю, потому что неизвестно, что у него на уме. От него не откупиться золотом, и даже любовью. А как бы было хорошо договориться полюбовно, расстаться на дружеской ноге и забыть. Не помнить больше этих смущающих правдивых глаз. Никто и никогда не полюбит Эйнара как малыш: просто так.
Эжен расплатился с рыжим музыкантом подарком Эйнара. Это было легко - просто снять с пальца синий камешек размером с косточку вишни и сунуть ее в ладонь задремавшему сопляку. И не нужны эти камни. Не нужны капризы и притворство. Быть может, любовь уже нашла лазейку в прочной броне и тишком вытекает. Когда-нибудь этот ручеек высохнет, и Эжен знал это точно. Он знал, что растворится на дорогах королевства в первую ночь после рождения младенца. Так будет лучше. Он решил, что никогда не вернется в свой дом.
Тогда, во время путешествия, он впервые смог понять, что мир не состоит из каменных стен, что где-то, как в далеком детстве, есть прилив, и море ласкает скалы целый день. Он начал читать. Разбирал детские книжки Эйнара, искал новую цель в жизни. Но сперва он хотел понять, как эту дорогу нашел его любовник. Из чего сложилась его жизнь, что оставило метки. Он копался в холодных, отсыревших книгах. Искал рисунки, которыми маленький Эйнар мог обозначить свое отношение к чему-то, выразить желание обладания, цель, но никаких пометок не было и в помине, а заставший его за этим занятием принц, усмехнулся и сказал, что надо быть дурнем, чтобы делиться своими мыслями, женщинами и деньгами. Он не добавил главное слово, и это был еще один шаг в пропасть. Эжен замер, пытаясь освободится от пустоты, заполонившей сердце. Трудно было дышать рядом с Эйнаром. Пустота…
— А мной? Ты сможешь разделить меня с кем-то? — Эжену было все равно, но он спросил.
— Котенок, только ради тебя, ты сам знаешь. Только ради тебя я терплю все это. А так, убил бы давно…
Эти слова всплывали в памяти маркиза на проповеди. Он отмахивался от них и опять погружался в свою боль.
Эжен сидел на проповеди и рассматривал новеньких дворян. Побывавшие на войне, измерившие цену своей жизни, они с недоумением рассматривали придворных. Пышные мужские платья соперничали в роскоши с женским одеянием. Как селезни, переливавшиеся на солнышке, они откровенно смотрели на дам, а ведь многие были уже беременны, были женами. Эжен не смог вытерпеть этой мучительной перестрелки. Люди изменяют даже в утробе матери.
Он включился в эту игру, придумал небольшую шалость и выскользнул из часовни. Хотелось курить, покусать какого-нибудь провинциала едкими словечками, но объект все не находился. Оставалось только въехать в тесный кружок офицеров, которые ютились у входа и не смогли зайти.
Не все были одной веры с королем, и это добавляло распрей в стране. Конфликты возникали на пустом месте, вспыхивали как петарды из пары небрежных фраз. Именно этого и жаждал Эжен. Он вклинился в их круг и как маленькая обаятельная болонка закрутился на месте, протягивая руку попеременно всем. Легко втереться в доверие он умел при желании. Он стрелял своей улыбкой и рассеивал вокруг синеву своих глаз. Ему улыбались ответно. Никто из присутствующих не знал Эжена в лицо. Слушок о любовнике принца прокатился по отрядам много месяцев назад, но по большому счету, это мало кого интересовало. Эйнар пока не получил боевого крещения. Король предпочитал наемников - кадровых военных. За идею нынче мало кто воюет. А куш, обещанный легионерам был не мал. Каждый получал титул, а к нему, как известно, прилагался небольшой удел. Некоторым повезло - Король был щедр и приближал своих противников ко двору. Аскетичные отступники сдавались на посулы и продолжали служить империи верой и правдой, получая взамен свободу и возможность продолжать верить в то, что завещали им деды. Будущие победы сильных северных воинов с лихвой окупали все затраты.
Эжен разжился у курящих сигаретой и теперь терся между рослыми северными парнями, сложив руки на груди и закусив в зубах сигарету. Ему нравилось разглядывать мужчин с детства. А тут такое лакомство! Три офицера. В скромных сине-серых коротких доломанах с небрежно, даже игриво наброшенными ментиками. Они вели себя сдержанно и просто представились новому знакомцу. Эжен слушал их и подмечал северный, отдаленно-знакомый ему стиль общения. Значит и правда отщепенцы, как справедливо заметил кардинал. Эжен повращался среди “зануд”, как он едко отрекомендовал вояк, слишком холодных, так непохожих на молодых мужчин двора. И где-то на краю мелькнула мысль: “Хорошо, что не похожих”.
— А правда ли, что в ваших краях мужчины вольны делать выбор между женщиной и мужчиной? - Ему было скучно, и он спросил. А что такого, собственно? Никто не смутился, лишь пожали плечами.
— Церковь не запрещает нам этого. А что, мальчик, у тебя на примете есть подходящий жених? Или ты сам решил сменить веру? — Солдат постарше с улыбкой уставился на Эжена, который не покрылся красными пятнами только потому, что загар бронзой закрыл ему все тело. Купания голышом сказались благотворно не только на настроении, но и очистили кожу от юношеских прыщей, освободили от привычки краснеть. За это лето он стал гладким, как бронзовый шелк, и весь светился от желания. К нему тянуло. Он молча затушил сигарету, зыркнул на “старика”, а военный и, правда, был седой, как лунь. Эжен не ответил и поперся воплощать свой план в церковь.
