к отъезду: «Снарядим караван из 3—4 казаков, лошадей 12, заку-
пим товаров и поедем торговать. Я поеду тоже торговцем, и
сохрани бог подать вид, кто я, — могут не пустить, — знаешь, как
китайцы подозрительны, особенно если узнают, что я военный.
Потихоньку надо будет снять дорогу; для этого, может быть, дадут в
помощь топографа. Командировка, как видишь, в высшей степени
интересна, тем больше, что всякие сведения драгоценны, но нельзя
будет выдать себя, а потому надо быть очень осторожным, а
потому запасусь коробкой товаров, бусоль за пазуху, барометр в
карман— и марш. Одежда простого казака, буду приторговывать...
Вчера меня избрали в члены Сибирского отдела
Географического общества — избрали и ждут великих милостей. Рылся я
сегодня в библиотеке Главного штаба и ничего не нашел об этой
стране».
Кропоткин понимал, что его уже успели оценить как
исследователя, а «великими милостями» называл географические
открытия, которые он мог сделать в Маньчжурии.
«...Но, Саша, гут и поражает меня мое незнание мучительно.
Важно определить строение гор. А как я определю? Я шифера не
отличу от гранита или почти так. Растительность, как я ее опишу?
Срисую? Как?
Да, жалко, а можно бы было многое описать. Вести же
коллекцию невозможно — поймут, что я не казак; тогда и казенной цели
не достигнем. Спасибо, хоть съемку могу сделать, и то с трудом...
Нужен навык. Но это еще самое легкое, а строение гор и
растительность— вот беда...
Вчера помешали кончить. Сегодня я получил «Азию» Риттера
и пять карт этого края, то-есть ни одного лешего туда не носило,
' Бусоль — измерительный прибор с компасом.
ходили с Цурухайтуя на Пекин, но прямо на Айгунь никто не ходил,
и для исследований никто не забрел в этот угол. На картах
китайских все нанесено чрезвычайно нелепо и разнообразно, так что я
не могу составить себе даже приблизительного понятия о том, как
пойду, по каким рекам. Из Цурухайтуя мы выйдем в первых числах
мая; для этого мне придется перебраться в Забайкалье по
последнему льду на Байкале, то-есть в половине апреля, а потому
скоро — прощай Иркутск.
Теперь же придется заниматься преимущественно этим делом.
Надо читать, что есть по крайней мере, о соседних странах».
Почти детский стиль письма и крайнее возбуждение говорят о
душевном настроении молодого географа, о его увлечении.
Новый член Сибирского отдела Географического общества,
двадцатидвухлетний юноша собирался в путешествие с великими
надеждами не только увидеть новый край, но и дать описание
неизвестной страны.
Вскоре он снова пишет брату: «Подготовка к будущей поездке
составляет теперь главное мое занятие. Целые дни, кроме времени
от двух до семи часов, я просиживаю над «Азией» Риттера и
картой. Сведения об этой стране сообщаются только косвенные,
дающие возможность судить о ней по аналогии, и то в таких крупных
чертах, что можно с трудом их предугадать».
Из этого письма виден и самый метод научной работы
Кропоткина. Он находчив и изобретателен. Ему ясно, что, не имея прямых
сведений о северной Маньчжурии, он кое-что может узнать о ней,
познакомившись с соседними странами.
«Я теперь читаю разные разности о Китае, Маньчжурии и
Монголии, — пишет он. — Жизнь идет очень однообразно: утро за
книгами о Монголии, Маньчжурии и т. п. вещах».
«А завтра, тоже с утра, черчение карт по спутанным маршрутам
Ляне и т. п. дрянь», уже с раздражением и досадой добавлял
Кропоткин.
Несмотря на огромное напряжение и усердие, с которыми
готовился молодой географ к своей ответственной экспедиции, часто
труд на поиски затрачивался даром, так как материалов почти не
было. Даже при огромном терпении бесплодность труда утомляла,
настроение снижалось, и он торопился как можно скорее выехать
из Иркутска.
В эти же дни не успел он еще выехать в Маньчжурию, как
получил второе предложение от Корсакова — совершить другую
экспедицию по Маньчжурии, перерезать ее с севера на юг по реке
Сунгари.
Это подняло упавшее было настроение географа, и в апреле он
пишет брату: «Скоро я еду, дней через пять, шесть. Вообрази,
какая здесь недостача в грамотных. Говорили, не поспею ли я
раньше выйти, чтобы взять на себя историческую часть экспедиции,
которая, кажется, пойдет на Сунгари (правый приток Амура)».
Энергия молодого Кропоткина неистощима. Еще не выехав в одну
экспедицию, при этом очень рискованную, он соглашается
отправиться в другую — по реке Сунгари. В ней он будет участвовать
как историограф — так была определена в приказе его должность.
Чтоб выполнить эту задачу, ему тоже надо рыться в архивах,
изучать новые материалы, но о Сунгари их оказалось много в архивах,
и это радует Кропоткина.
К тому же он намеревается еще проплыть по Амуру до его
устьев, до города Николаевска, поскольку ему не удалось в
предыдущем году попасть в низовье реки.
* * *
Полтора месяца Кропоткин провел в суете сборов, в волнении и
напряженной работе по подготовке к экспедиции. Наконец
сборы закончились, и 9 апреля 1864 года он выехал из Иркутска в
Читу.
Кропоткин ехал в Читу не спеша, чтобы за три дня переезда хоть
немного отдохнуть. В Чите он рассчитывал пробыть не больше двух
дней, чтобы ехать в станицу Чинданскую, на границе с
Маньчжурией. Но оказалось, что реки еще не прошли, а лед на них был
так слаб, что нельзя было и думать переправляться. Кропоткину
пришлось задержаться в Чите на две недели, но и здесь он не
терял даром времени.
Нужно было подобрать людей для экспедиции из казаков —
торговцев-гуртовщиков. В Чите Кропоткин разузнал и проверил все,
что его интересовало. Оказалось, что лучше всего начинать
путешествие именно от станицы Цурухайтуй, как он и наметил это
заранее, еще в Иркутске.
В начале 60-х годов русским правительством была объявлена
свободная — без пошлин и налогов — торговля с Монголией и
Китаем. За кобылу монголы давали десять кирпичей чая, который
стоил тогда по рублю серебром, и рублей на десять китайки и
других бумажных и шелковых материй. А сами они перепродавали
этот скот в несколько раз дороже Из расспросов Кропоткин
выяснил, что русские ходили только из Цурухайтуя до Хайлара и из
Айгуня на Мэргень и Циника})
Кропоткин решил итти из Цурухайтуя через Айгунь к
Благовещенску.
Схема маршрута путешествия Кропоткина по Маньчжурии.
По слухам, в этом направлении была дорога. Утверждали
также, что в этих местах есть население, живут какие-то кочевые
племена.
Прямым заданием экспедиции было установить, действительно
ли здесь есть дорога и можно ли прогонять по ней скот (об этом
настойчиво хлопотали казаки).
Себе же Кропоткин ставил задачу более широкую — получить
всесторонние сведения об этой стране.
Трудно представить, как этот аристократ по происхождению,
человек, выросший в княжеской роскоши, бывший камер-паж
всероссийского самодержца, мог оказаться талантливым
исследователем с такой всесторонней широкой подготовкой и бесстрашным
п утешественн иком.
Но на самом деле было именно так. Еще мальчиком Кропоткин
глубоко полюбил природу. А в пажеском корпусе он начал мечтать
о путешествиях и серьезно готовиться к ним.
В его бумагах сохранилось письмо к брату Александру. Оно на-
писано на двух листах почтовой бумаги мелким, бисерным
