почерком, который можно прочесть только в лупу. Он долго писал и

переписывал его, чтобы можно было послать письмо с одной

почтовой маркой в десять копеек.

С одной маркой можно было отправить, по тогдашним

правилам, только два почтовых листа, на вторую марку денег у него

не было. И вот Петр Кропоткин часами сидел и переписывал

письмо к брату — кадету Московского корпуса, — чтобы излить в нем

свои отроческие мечты и надежды.

Как уже упоминалось, и в пажеском корпусе и позже

Кропоткин был очень стеснен в деньгах и ограничивал себя только самым

необходимым, потому что принципиально отказался пользоваться

средствами богатого отца-крепостника. А занимать у товарищей,

хотя бы десять копеек на вторую марку, он не хотел.

Он оставил замечательный документ о своей настойчивости и

усердии и о юношеском страстном увлечении наукой.

В этом письме, под заголовком «Что нужно знать для того,

чтобы стать естествоиспытателем», содержалась программа

примерно двух факультетов — биологического и географического. И он

не только составил ее, но уже в средних классах корпуса Петр

Кропоткин начал систематически выполнять ее, занимаясь всеми

естественными науками.

Этот талантливый, волевой подросток уже понимал, какое

нужно иметь большое, всестороннее образование, чтобы стать

географом, путешественником, исследователем неизвестных стран.

В предпоследнем классе пажеского корпуса он пишет брату,

что надо непременно выучиться думать самому, а не просто учить

напамять и что в этом отношении его необычайно увлекает

физика.

Кадет Кропоткин читает учебник физики Ленца, который был

тогда принят в корпусе, и ему кажется, что он уже устарел, так

как в то время наука быстро двигалась вперед. Он советуется со

своим талантливым преподавателем Чарушиным и под его

влиянием начинает сам создавать краткий конспект лекций, стараясь

найти в публичной библиотеке Петербурга все новое, что

появлялось в специальных журналах.

Составление конспекта лекций с новыми дополнениями и

открытиями, которых не было в учебнике, увлекало его.

«Как хороший педагог, — вспоминает Кропоткин, — Чарушин

предоставил мне это всецело и сам читал лишь корректуры».

Таким образом, подросток Кропоткин уже написал новый

учебник физики. Да еще какой учебник!

«Отдел о теплотехнике, электричестве и магнетизме, — вспоми-

нает он, — пришлось писать заново, вводя новейшие теории, и,

таким образом, я составил почти полный учебник физики, который

отлитографировал для употребления в корпусе.

Нетрудно представить себе, как много усердия, страсти к делу

должна была поглощать такая работа. Но в то же время она была

творческая и создавала навыки оригинальной научной мысли,

воспитывала характер.

Эти факты из его биографии очень показательны. Из них

видно, какая огромная воля и какая действенная любовь к науке

развились в этом подростке и юноше еще в средней школе.

Увлечение физикой было не случайно. Так же глубоко

интересовался Кропоткин и другими естественными науками.

В предпоследнем классе корпуса он стал самостоятельно

изучать химию и знакомился с ее основами с таким же интересом, как

и с законами физики.

«Годы 1859—1861, — пишет Кропоткин, — были временем

расцвета точных наук... То было время всеобщего научного

возрождения. Непреодолимый поток мчал всех к естественным наукам, и в

России вышло тогда много очень хороших естественно-научных

книг в русских переводах. Я скоро понял, что основательное

знакомство с естественными науками и их методами необходимо для

всякого, для какой бы деятельности он ни предназначал себя. Нас

соединилось пять или шесть человек, и мы завели род химической

лаборатории... Руководствуясь учебником, мы проделали все

указанные там опыты».

Это происходило в доме старого отставного адмирала Замыц-

кого, в комнате его сыновей — товарищей Кропоткина по

пажескому корпусу.

«Должен прибавить, — писал Кропоткин, — что мы чуть не

подожгли дом и не раз отравляли воздух во всех комнатах хлором и

тому подобными зловонными веществами. Но старый адмирал

относился к этому очень добродушно».

Кроме физики и химии — этих основ естествознания, —

Кропоткина увлекала еще и математика.

«Высшая математика заняла тоже немалую часть моего

времени, — признается он. — Мы намеревались поступить в

Артиллерийскую академию или Инженерную. Для этого мы должны были

изучить аналитическую геометрию, диференциальное и начала

интегрального исчисления и брали частные уроки».

Сверх всего этого, в последний год пребывания в корпусе

Кропоткин очень увлекся астрономией.

«Никогда не прекращающаяся жизнь вселенной, — писал он, —

которую я понимал как жизнь и развитие, стала для меня неисчис-

лимым источником поэтических наслаждений, и мало-помалу

философией моей жизни стало сознание единства человека с природой —

как одушевленной, так и неодушевленной».

Из этих признаний очевидно, что уже к окончанию корпуса

Кропоткин стал убежденным материалистом и приобрел серьезные по

знания в области естественных наук. У него создалась привычка

следить с увлечением за развитием науки. Все новое в понимании

вселенной поражало его, как свидетельство всемогущества

человеческой мысли.

Работы великих ученых в те годы впервые открыли, что теплота

и электричество суть лишь различные формы движения. В своих

исследованиях они, так сказать, прикоснулись к самым атомам и

молекулам. Менделеев открыл периодическую систему химических

элементов. Дарвин своим «Происхождением видов» совершил

полный переворот в биологических науках.

Любознательности Кропоткина не было предела

«Я работал в это время в Публичной библиотеке, — вспоминает

он, — ходил в Эрмитаж, изучал там картины, одну школу за

другой, или же посещал казенные ткацкие фабрики, литейные,

хрустальные и гранильные заводы, куда доступ всегда открыт был для

всех. Иногда мы отправлялись компанией кататься на лодках по

Неве и проводили белые ночи, когда вечерняя заря встречается с

утренней и когда в полночь можно без свечи читать книгу, — на

реке или у рыбаков на взморье».

Еще одно замечательное признание относится к последним

годам пребывания в корпусе:

«При посещении фабрик я вынес тогда же любовь к могучим и

точным машинам. Я понял поэзию машин, когда видел, как

гигантская паровая лапа, выступавшая из лесопильного завода,

вылавливает бревно из Невы и плавно подкидывает его под машину,

которая распиливает ствол на доски; или же смотрел, как

раскаленная докрасна железная полоса, пройдя между двумя цилиндрами,

превращается в рельс. В современных фабриках машина убивает

личность работника. Он превращается в пожизненного раба данной

машины и никогда уже не бывает ничем иным. Но это лишь

результат неразумной организации, виновна в этом случае не

машина. Чрезмерная работа и бесконечная ее монотонность одинаково

вредны с ручным орудием, как и с машиной. Если же уничтожить

переутомление, ю вполне понятно удовольствие, которое может

доставить человеку сознание мощности его машины,

целесообразный характер ее работы, изящность и точность каждого ее

движения».

Можно удивляться тому, как Кропоткин организовывал свое

время. Ведь к его увлечению наукой и искусством нужно еще

добавить все обязательные занятия в корпусе, где он неизменно был

первым учеником, и поэтому был назначен камер-пажем

Александра II и нес обязательные дежурства в Зимнем дворце.