полицейских и чиновников.

Они уже привыкли к тому, что в каждом поселке, хотя бы из

десятка домов, было по нескольку полицейских, а часто и

чиновник с медным или белым шариком на шапочке.

* * *

Выше устья реки Хуланьхэ берега снова изменились. По

обоим берегам Сунгари, насколько можно было обнять глазом, была

видна только степь, испещренная озерами и лужами, оставшимися

после большой воды. Луга поросли жесткой травой и камышом.

На местах несколько повыше, где не заливало водой, лепились

хижины. Население привлекало сюда исключительное обилие

рыбы. Иногда рыба шла косяками и попадала под колеса парохода.

У поселков на берегу обычно находилось несколько джонок и

сушились сети. Леса нигде не было видно. Для топлива возле хижин

были заготовлены большие скирды тростника.

Затем, постепенно, берега стали плоскими, покрытыми

песчаными дюнами.

На этой плоской равнине в Сунгари впадает река Нонни. От их

слияния образуется широкий водный простор. И выше Нонни

картина остается такой же однообразной. По берегам на большом

расстоянии — одни песчаные волнообразные дюны. При каждом

наводнении, после каждой бури дюны перемещаются с места на

место.

Для плавания это был один из самых трудных плесов.

Фарватер Сунгари стал очень капризным. Пароход, отыскивая его, часто

останавливался, шел из стороны в сторону.

* * *

6 августа экспедиция добралась до главного города

провинции — Бодунэ-Хотонь. Он был интересен тем, что тут впервые

путешественникам удалось увидеть характерную китайскую

архитектуру. По сравнению с Саньсинем город был очень своеобразен.

Высились башни с загнутыми кверху углами крыш,

обнесенными низкой каменной стеной с башенками, с круглыми отверстиями

для пушек. Это была своего рода крепость, которая, конечно,

могла защитить только от армии, не имевшей оружия. Там и сям на

фоне зелени выделялись пагоды!.

Приход «огненной лодки», как китайцы называли пароход,

привлек всеобщее любопытство. К пароходу подплывали джонки,

загруженные людьми доотказа. На берег высыпало все население.

Амбань провинции Бодунэ-Хотонь прислал любезные

приветствия экспедиции. Можно было бы воспользоваться

благосклонностью амбаня для более близкого знакомства с городом, бытом

и населением. Но приходилось торопиться дальше из-за быстрого

спада воды, и выйти в город не пришлось. В Бодунэ-Хотонь

решили зайти на обратном пути.

Скучная равнина, покрытая дюнами, продолжалась и выше

города километров на семьдесят. Опять появились трудные для

«Уссури» перекаты.

Пароход натыкался здесь на целый ряд нескончаемых мелей и

едва пробился сквозь них. Он шел без аварий лишь благодаря

искусству капитана и самоотверженной работе команды.

Река разлилась на два-три километра в песчаных берегах,

образуя множество островков, поросших тростником, на которых

всюду виднелись домики рыбаков.

Вошли в лабиринт протоков, при очень тихом течении

походивших на красивые садовые пруды. По берегам виднелись хижины

с небольшими огородами. Низкий наносный берег порос

небольшими вязами. На крутых берегах, на склонах холмов были видны

живописные слоистые обнажения глинистых сланцев и песчаников.

На склонах, в садах, лепились, как гнезда, хижины, а за ними

виднелись посевы проса и кукурузы и стояли стога скошенного

сена. Каждый клочок земли был распахан.

Население здесь было гуще, чаще попадались хижины под

вязами. Домашний скот лучше и крупнее, чем в низовьях.

Оживленно было и на реке. Груженные лесом, кадками и кирпичом

джонки то и дело попадались на пути парохода.

На этом плесе Кропоткин отметил первые предприятия

сельскохозяйственной промышленности — водочные заводы.

С утра 8 августа пароход шел некоторое время среди низких

заливных лугов, где Сунгари снова разбивается на протоки, но

впереди уже издали были видны синеющие отроги зубчатых

хребтов. Погода стояла жаркая. Днем пароход подошел к горам,

которые обрывались у правого берега реки. Это был третий от устья

хребет, который пересекала Сунгари.

«Местность с каждым шагом становилась все лучше, деревья

чаще, но это не амурские дубняки, а раскидистые и растрепанные

деревья, являющиеся на первом плане итальянских и вообще

южных ландшафтов, — вспоминал Кропоткин. — По временам

где-нибудь в углублении, между отрогами гор, под утесом гнездится

чисто выбеленный домик, мелькающий из-под густой зелени. Река

суживается до 200—250 саженей между подступающими

отрогами гор. И далее один вид лучше другого. Сейчас прошли мимо

одного чудного утеса. Внизу обнажения, над самой водою — ветлы.

Далее крутой подъем, весь как ковром покрытый орешником

(лещиной) и дубняком, на южной стороне отвесный утес, а за ним

густая роща из огромных вязов».

Пароход «Уссури» остановился на ночь у склона горы, где

стояли две хижины. В них жили два старика с небольшими

семьями. Трудолюбие этих людей поразило Кропоткина.

«Удивительно, как много могут они обрабатывать земли, —

пишет он, — тем более что на склоне в 25 градусов, конечно,

приходилось работать или кайлом, или лопатой. Кроме посева проса

и кукурузы, у них разработаны еще большие огороды.

Растительность великолепная: весь склон холма зарос густейшей травой,

которой мы собрали довольно много образчиков. Все это

перепутанное виноградом, с огромными, очень глубоко разрезанными пяти-

лопастными листьями и многими вьющимися растениями. Так и

пышет здесь теплом даже в девятом часу вечера. Среди густой

травы и папоротников поднимаются дикие сливы, яблони,

вишневые, жасминные и персиковые деревья. Овощи достигают

громадных размеров».

Богатство растительности было поразительное. «Словно кто

нарочно вел воды — десятками рукавов среди красивых садов»,

заканчивает Кропоткин описание этого уголка.

Когда вышли в дальнейшее плавание, река снова разбилась на

множество протоков. Фарватер путался в нескончаемом ряду

островов, отмелей, усыпанных галькой, среди которых река

шириной в полтора километра и глубиной около двух метров кипит

кругами и образует воронки.

Пароход с баржей не двигался на малом ходе: баржа

снималась с мели силой встречного течения. Пароход не слушался руля.

Дальше итти с баржей оказалось невозможным, и капитан

распорядился бросить якорь.

* * *

Вскоре от берега отчалила джонка и привезла на пароход

визитную карточку губернатора Бухтай-Хотоня.

. Опять начались настойчивые уговоры не ехать дальше.

Переводчик уверял, что губернатора нет дома, что до Гирина осталось

еще двести километров, что течение будет очень сильное и лучше

им бросить пароход и отправиться на лошадях до Бухтай-Хотоня,

где ждать разрешения на поездку. Но все эти заявления уже не

производили никакого впечатления: Кропоткин и его спутники

хорошо знали им цену. При проверке оказалось, что губернатор дома,

а до Гирина расстояние втрое меньше. В Бухтай-Хотоне сидел

совсем маленький амбань (губернатор), разрешение которого не

могло иметь никакого значения. Но самое главное — плохого

фарватера оставалось только несколько десятков километров. Без

долгих размышлений двинулись дальше. «Уссури» оставил баржу у

ближайшей деревушки, взял топливо и пошел к Гирину.

Шли по извилистому фарватеру. Река сузилась до четырехсот-

пятисот метров, сжатая горами, и везде была глубока. Часто

попадались деревни, а еще выше шла вереница хуторов и деревень,