– А ты по-прежнему хороша! Все та же изысканная леди Гамильтон, которую не сравнить с нами, – парировала Абигайль и в свою очередь окинула сестру критическим взглядом.

Аннабель тем временем с интересом переводила взгляд с одной сестры на другую. Большего контраста между такими когда-то похожими сестрами трудно было даже вообразить.

На Оливии было простое платье темно-синего цвета, в котором она выглядела прилично и строго, в то время как Абигайль в своем красном платье с кокетливой юбкой клеш и рукавами в сборочку казалась почти ребенком, если не считать ее излишне выбеленного пудрой лица и ярких румян. К броскому платью она надела лихую шляпку того же цвета, украшенную впереди огромным пером, торчавшим вертикально вверх.

«В таком наряде она произведет в нашей пасторальной идиллии тот еще фурор, – с опаской подумала Аннабель. – А мама снова обвинит ее в том, что она одевается, как публичная женщина. Они не виделись одиннадцать лет. Чертовски долго». Вглядевшись внимательнее, Аннабель заметила, что Абигайль кажется усталой. Может быть, у нее какое-то горе? По ее письмам всегда казалось, что она ведет безумно волнующую, легкомысленную жизнь богемы, однако в глазах сестры читалось нечто совершенно другое. В них застыло грустное, почти потерянное выражение.

Аннабель задумалась настолько глубоко, что в реальность ее вернул только громкий голос Гордона:

– Мне это снится? Точно, снится! Маленькая упрямица превратилась в иностранку. Иди сюда, дай, обниму тебя! – И с этими словами он подхватил свою когда-то хрупкую свояченицу и закружил ее по комнате.

– Гордон, старый медведь, сжалься надо мной, поставь на место! – смеялась Абигайль.

В этот миг по лестнице с серьезным лицом спустился Дункан.

– Давайте вести себя немного потише. Бабушка хочет спать, она… – произнес он, но потом умолк и с любопытством уставился на Абигайль.

– Ты так смотришь, словно задаешься вопросом: кто эта веселая дама и откуда она здесь взялась? – захихикала Абигайль.

– Вы не так уж неправы в своем предположении, – вежливо ответил Дункан.

– Значит, у нас мысли сходятся, поскольку я тоже только что спросила себя: кто этот привлекательный молодой человек и что он здесь делает? Впрочем, я уже догадалась, кто ты такой. Позволь напомнить: твоей любимой игрушкой когда-то была лошадь-качалка, которую сделал тебе дядя Гордон, не так ли? И разве в то лето, когда тебе было восемь, ты не бесчинствовал на море со старшей невестой пирата?

– Что? Ты тетя Аби, которая строила нам с ребятами-маори пещеру разбойников на Мокоиа? – недоверчиво переспросил он.

– Да, я была невестой пирата. А ты из озорника превратился в настоящего джентльмена! Иди сюда, дай своей старой тетке обнять тебя. – И, не дожидаясь ответа, Абигайль резко притянула племянника к себе.

Похоже, это немного смутило его.

– А ты не хочешь узнать, как мама? – строго вклинилась в разговор Оливия.

Абигайль отстранилась от юноши.

– Дай мне хотя бы осмотреться. Я ведь даже не знаю, хочет ли она меня видеть.

– Нет, не хочет! – резко ответила Оливия. – Но это не значит, что ты не должна поинтересоваться состоянием ее здоровья. Впрочем, лучше спроси Аннабель о том, что случилось.

– Мама, прошу тебя, прекрати! – прошипел Дункан.

Но Оливия не обращала на сына внимания. Вместо этого она так закричала, что едва не сорвала голос:

– Ладно, если она не хочет говорить тебе, то это сделаю я. Мама…

– Черт тебя побери, Оливия! – возмутился Гордон.

– Мама! – предпринял еще одну попытку Дункан.

– Она не смотрела за мамой, та упала и теперь парализована!

– Парализована? – с ужасом в голосе переспросила Абигайль.

– Да, она больше не может шевелить ногами и, скорее всего, проведет остаток своей жизни в постели или, если повезет, в инвалидной коляске! Беспомощная женщина, за которой нужно будет ухаживать!

– Оливия! – раздался хриплый голос из комнаты наверху. – Оливия!

– Она зовет тебя, – бесцветным голосом произнесла Аннабель, заметив, что сестра не сдвинулась с места.

– А я не пойду. Это твой дом, и это из-за тебя она оказалась в таком положении!

– Оливия, а ты и впрямь мерзкая, – возмутилась Абигайль. Ее любезность как ветром сдуло.

Дункан возмущенно пробормотал:

– Не знаю, что на тебя нашло, мама, но ты словно фурия набросилась на сестру, и я не собираюсь просто стоять и слушать это.

Оливия в недоумении уставилась на сына. Таким тоном он с ней никогда не разговаривал.

– Оливия! – Голос матери звучал жалобно, почти умоляюще.

– Иди уже! – воскликнула Абигайль, но Оливия упрямо скрестила руки на груди и заявила, что больше не войдет в комнату, где пахнет смертью.

Аннабель бросила на нее испуганный взгляд, а затем молча стала подниматься по лестнице.

– Разве я тебя звала? – прохрипела Марианна, когда Аннабель вошла в комнату.

– Что тебе принести? – спросила в ответ Аннабель, изо всех сил стараясь не показать, насколько она растеряна и обижена из-за неслыханного поведения сестры. Оливия всегда была капризной, избалованной и немного высокомерной, но злой – никогда. К сожалению, она изменилась, причем не в лучшую сторону.

– Я хочу стакан молока. Но пусть она принесет. В дальнейшем за мной будет ухаживать она. Я хочу, чтобы за мной ухаживала Оливия.

Аннабель с трудом сдержалась, чтобы не произнести вертевшиеся у нее на языке слова возмущения. Вместо этого она поспешно повернулась на каблуках и молча вышла из комнаты. Слезы застилали глаза. Женщина решительно вытерла с лица их предательские следы. Никто не должен видеть, что она плакала. Впрочем, Аннабель всегда была плаксивой, но после приезда Оливии сдерживаться не получалось совсем.

– Мама недвусмысленно требует тебя, Оливия! – наконец твердым голосом объявила она. Теперь все взгляды были устремлены на среднюю сестру.

Оливия по-прежнему стояла, словно окаменев, даже не пытаясь сдвинуться с места.

– Скажи ей, что с учетом того, как со мной обращаются в этом доме, я не задержусь здесь ни на секунду. А ты, мой милый сын, должен немедленно передо мной извиниться. Мы уходим!

– Ведите себя тише, иначе мама услышит. Оливия, ты не можешь бросить ее сейчас одну, – умоляющим тоном прошептала Аннабель, но Оливия не отреагировала на ее слова, она ждала реакции сына.

– Дункан, пожалуйста, скажи мистеру Харперу, что мы уезжаем немедленно. Пусть узнает, когда уходит ближайший поезд. Если будет необходимо, переедем в другой отель. Слава богу, прошли те времена, когда этот дом был единственным во всей округе.

Дункан не сдвинулся с места.

Оливия сердито сверкнула глазами и подошла вплотную к сыну.

– Ты меня не понял? Мы уезжаем!

– Я понял тебя, мама, – спокойно произнес он. – Понял я и то, что с тех пор как мы приехали сюда, тебя мучит ужасная головная боль, однако это не может быть причиной того, чтобы мучить тетю Аннабель и бросать свою мать…

– Просто чудесно. Это еще вопрос, кто кого бросает! – возмутилась Оливия и нетерпеливо дернула сына за руку, но Дункан осторожно высвободился.

– Я побуду еще пару дней. Мне кажется, что всем нам придется нелегко, когда бабушка узнает, что ты не будешь с ней рядом именно тогда, когда она нуждается в этом больше всего.

Засопев от ярости, но не произнеся больше ни слова, Оливия с гордо поднятой головой направилась к комнате номер девять.

Первой обрела дар речи Аннабель:

– И кто теперь принесет ей стакан молока?

– Тетя Абигайль, – предложил Дункан, но Абигайль уже уселась на свой чемодан и пробормотала:

– Она стала ужасно невыносимой.

– Кто-то должен осторожно сообщить ей, что Оливия ушла, – заметила Аннабель и торопливо добавила: – Я с удовольствием взяла бы это на себя, но сейчас уже пора подавать гостям ужин, и я должна помочь Руие на кухне.

– Руие? – удивленно переспросила Абигайль. – Нашей Руие?

– Да, я наняла ее, когда после смерти отца мама передала нам отель, – почти извиняющимся тоном пояснила Аннабель.