стихийного движения. Но Сталин учит: идеология
«хвостизма»-логическая основа всякого оппортунизма. Этого мы не должны
забывать никогда.
ПУГОВКА НА СЕРДЦЕ
Сегодня у нас хорошее настроение: с Большевика и Типуки
сняты кандалы. Оба парня очень ослабели, но дух их, кажется,
только закалился. Мы завтракаем вместе.
Кузнец Али передал нам сегодня от неизвестного нам Ма-
моша Абдуллы судки, полные еды. Рассказывают, что Мамош -
благообразный седобородый человек богатырского сложения.
Прекрасный стрелок. В годы первой мировой войны он
дезертировал из армии. Однажды, когда отряд жандармов под
командой известного пантюркиста полковника Хамида вел на
расстрел группу армян из Ходуджура, Мамош с кучкой
дезертиров напал на жандармов и спас армянских крестьян от
смерти. Долго он водил их по горам, пока не переправил за
границу. Теперь, говорят, ему уже перевалило за шестьдесят.
Мамош увидел нас в суде в день первого заседания. Мы про-
сили Кузнеца Али засвидетельствовать наше уважение этому
благородному и храброму человеку и передать, чтобы он не
доставлял себе больше хлопот заботами о нас. Однако
присланную им еду мы съели с большим аппетитом.
Типуки все смеется:
— Начальник сделал вид, что помиловал нас. Но все время
выспрашивал, о чем вы говорите с арестантами. Ишь, чего
захотел, пустой помещичий мешок! Так мы ему и скажем! Ха!
Большевик смотрит на все это серьезнее:
— Пока здесь будет Бесстыжий Глаз Калафатчи, нам с
тобой еще не раз придется посидеть в кандалах.
После еды выходим на террасу. Арестанты лениво
слоняются по двору. На мне темно-синяя рубашка с короткими
рукавами. Такие рубашки с карманчиком были одно время модны
среди рабочей молодежи. На кармашке маленькая пуговица
с рисунком. Ее мне подарил один болгарский коммунист.
Сколько обысков мы прошли, сколько раз нас обшаривали с
ног до головы, но пуговица эта сохранилась, хотя и не была
заколдованной. Они не знали, чей портрет выгравирован на
ней. Полиции и в голову не приходило, что я открыто ношу на
своей груди портрет Ленина. Он был без привычной бородки
клинышком, он не стоял на трибуне, чуть подавшись вперед,
сжимая в руке кепку, он не говорил с миллионами, подняв
руку в энергичном жесте. Они видели только круглое детское
лицо, обрамленное вьющимися волосами. Но ленинский высо*
кий лоб, глаза с характерным ленинским разрезом смотрят
на меня из-под летящих бровей.
Большевик, смущаясь, спрашивает:
— Кто это?
Я объясняю юноше понятным для него языком, кого я
ношу на сердце.
ХЛЕБ, ВРАЧ И ЗОЛОТАЯ ЛИРА
Арестантам раздают дневной паек —кусок хлеба величиной
с кулак. Но, чтобы назвать этот «хлеб» хлебом, нужно, как
говорят, семьдесят свидетелей. Поставщик подкупает
прокурора и начальника тюрьмы, сбывая эту смесь глины с песком
и отрубями. Да кого, собственно, может волновать, что люди
едят глину вместо хлеба? Нам, коммунистам, вообще ничего
не дают.
Уже много дней мы без конца говорим с арестантами об
этом хлебе. Даже обитатели «камер голых» склоняются к
бойкоту. Необходимо выступить всем сообща. Постепенно мы
устанавливаем контакт между турками и лазами. Теперь, когда
происходит раздача хлеба, каждый раз слышится ругань по
адресу поставщика и прокурора. Только камера Карачалы
портит все дело. Он в камере полный хозяин — «пахан». У него
своя шайка. Все его люди — агентура начальника тюрьмы. Но
мы силой большинства начинаем прижимать их. Карачалы и
компания стали побаиваться нас. А ведь охранка и вали хотят
покончить с нами именно руками этого сброда.
Тем временем в нашей тюремной жизни происходят
события, которые приносят много неожиданного.
В камере горцев двое заключенных заболели дизентерией.
Вся тюрьма поднялась на ноги. Прибыл муниципальный врач.
Больных отправили в казенную больницу. Такого еще не
знала здешняя тюрьма: до сих пор из нее выносили только трупы.
Местный муниципальный врач и судебный врач — одно
лицо. Врач он или коновал, — кто его знает! Смотрит поверх
очков. Взятки берет налево и направо. Бумажные деньги «не
уважает», зато при виде золота весь загорается. Убьют кого-
нибудь в окрестности, он является, пишет заключение. За
каждую строчку берет по лире — с той и с другой стороны.
Этот продувной «доктор» изредка появляется и в тюрьме.
Здесь есть пустая комнатушка, называемая «амбулаторией».
Пока он сидит в этой комнатушке, надзиратели приводят ему
больных; происходит «врачебный осмотр».
Доктор тычет больного палкой:
— Что у тебя?
Едва тот успеет произнести «живот», как доктор кричит:
— У меня тоже живот болит! - и прогоняет больного.
Приводят другого.
— Что болит?
— Зубы...
— Убирайся вон! У меня тоже зубы.
Так продолжается минут 30—40, потом доктор
поднимается и уходит.
Но в последний раз все было иначе. Как только он
показался в тюрьме, арестанты дружно стали кричать:
— Больной доктор пришел! Давайте осмотрим больного!
«Доктор» решил отступить от своих правил и отправил
больных в лазарет.
Даже самый маленький успех придает людям смелость.
Теперь заключенные стали всерьез поговаривать о бойкоте
хлеба.
На верхнем этаже тюрьмы помещается камера Карачалы.
Утром двери этой камеры открываются раньше всех, вечером
запираются позже всех. В одном из темных углов этой
камеры несколько арестантов, поджав ноги, сидят на койке. Из рук
в руки они передают толстую сигарету — курят гашиш.
Средь бела дня в камере Карачалы режутся в карты.
Четверо арестантов уселись вокруг железной банки, слышатся
только их короткие реплики и ругань.
Один все время проигрывает. Свое одеяло, матрац он уже
спустил.
— Что у тебя еще осталось? »
— Рубашка. t
— На нее не играю, дерьмом воняет.
Проигравшийся в кальсонах и рубашке отходит в сторону,
укладывается на голых досках, приговаривая:
— Ох, трещат мои косточки!
Из четверых игроков остались двое. Рядом с ними стоит
поджарый смуглый арестант. Это сам «пахан» Карачалы.
Длинными пальцами он перебирает янтарные четки,
напряженно следит за игрой. Он-то и затевает игру, а с выигрыша
берет проценты.
Первый раз Карачалы попал в тюрьму за драку из-за межи.
Не успев отсидеть свой срок, убил арестанта. Стали его
пересылать из тюрьмы в тюрьму. В нашей он отравил другого
арестанта за деньги, полученные от его врага. Карачалы — это
бич всей тюрьмы. Дергающийся, злой, навязчиво-вызывающий,
всегда в движении, он как куст терновника на ветру. Его
поэтому и прозвали Карачалы — Терновник.
Игреки говорят мало, быстро бросают карты. Один из них
весь рыжий, даже ресницы рыжие. Зовут его Бекташ Рыжая
Бровь. Он кладет на жестянку золотую лиру. К ней жадно
устремляются все взоры. Карачалы смотрит сверху.
— Смешай колоду... Как следует мешай! Не подглядывай!
Давай туз, — говорит Бекташ.
— Тебе, мне... твой, мой... мне, тебе...
Рыжая Бровь протягивает руку к лире. Партнер хватает
его за кисть. Лица у обоих бледнеют. Жестянка
опрокидывается.
— Отдай, сволочь!
— Нет, морда, не возьмешь!
Карачалы встает между ними.
— Бекташ, ты подавишься этой лирой! Меня зовут
Карачалы, помни.
Дерущихся разняли. Крики стихают. У Бекташа со лба
капает кровь. Карачалы кладет кусочек золота к себе в карман.
— Это тебе так не пройдет, Карачалы!
— Не таких видели... Ты еще щенок, Бекташ.
