Эдвину начали раздражать беспомощные, односложные ответы девицы. Как и ее хмурая недоброжелательность, переходившая в откровенную враждебность.

Тотенхо повторил ключевой вопрос:

– Почему после обеда вы наверняка знали не только то, что пропали деньги, но и сколько именно?

Девушка вызывающе на него посмотрела:

– Знала.

Остальные недоверчиво молчали.

– А вы, случайно, не могли по ошибке выплатить эти шесть тысяч долларов клиенту?

– Нет.

– Прежде чем уйти на обед, Хуанита, – спросил Майлз Истин, – вы отвезли кассу в хранилище и установили цифровой замок. Верно?

– Да.

– Вы уверены, что не забыли насчет замка?

Девушка утвердительно кивнула.

– А замок исполнительного директора был заперт?

– Нет, открыт.

Что тоже было в порядке вещей.

– Когда вы вернулись с обеда, ваша касса по-прежнему находилась в хранилище и была заперта?

– Да.

– Вашу цифровую комбинацию никто, кроме вас, не знает? Вы ее никогда никому не давали?

– Нет.

На какое-то время поток вопросов прекратился. Повидимому, каждый из присутствующих прокручивал про себя порядок действий в хранилище.

Касса, о которой говорил Майлз Истин, представляла собой портативный сейф, установленный на подставке с колесиками, он был достаточно легким, для того чтобы его можно было без труда перемещать с места на место. За каждым кассиром была закреплена определенная касса с отчетливо проставленным номером. Несколько запасных касс предназначалось для особых случаев. Одной из них сегодня пользовался Майлз Истин.

При ввозе и вывозе из хранилища каждая касса регистрировалась старшим кассиром хранилища. Избежать этой процедуры было невозможно, как невозможно было – преднамеренно или по ошибке – взять чужую кассу. На ночь и на выходные массивная дверь в хранилище опечатывалась надежнее, чем гробница фараона.

На каждой кассе было установлено два особых цифровых замка. Один – для кассира, второй – для исполнительного директора или его помощника. Таким образом, по утрам касса открывалась в присутствии двух человек – кассира и исполнительного директора.

Каждый кассир должен был помнить и держать в секрете свою цифровую комбинацию, которую можно было изменить по его первому требованию. Цифровая комбинация кассира хранилась в специальном сейфе – в запечатанном конверте с двумя подписями, что было единственным письменным свидетельством. Печать на конверте можно было вскрыть лишь в случае болезни, смерти или увольнения кассира.

Современная касса отличалась еще одной особенностью – в нее была вмонтирована система сигнализации. Когда касса устанавливалась у стойки, то через электрическую сеть подключалась к внутренней системе связи. Предупредительная кнопка находилась внутри, под стопкой банкнот, так называемой «приманкой».

По инструкции кассиры не имели права использовать «приманку» для обычных денежных операций, однако в случае налета должны были в первую очередь избавиться от этих денег. Как только деньги были убраны с кнопки, автоматически приходила в действие система бесшумной сигнализации и поднимала на ноги службу безопасности банка и полицию, которая обычно оказывалась на месте через несколько минут; кроме того, сразу включались скрытые камеры. Фиксировались серийные номера «приманки», с тем чтобы потом их можно было использовать в качестве улики.

– «Приманка» на месте? – осведомилась Эдвина у Тотенхо.

– Да, – ответил тот, – «приманка» цела. Я проверил.

«Значит, нет никакой надежды ухватиться за эту ниточку», – подумала Эдвина.

Вновь заговорил Майлз Истин:

– Хуанита, может быть, вы все же припомните кого-нибудь, кто бы мог взять деньги из вашей кассы?

– Нет, – ответила Хуанита Нуньес.

Эдвине, внимательно наблюдавшей за девушкой, показалось, что Хуанита испугана. Ну что ж, у нее есть на то основания – ни в одном банке такая огромная недостача не может остаться безнаказанной.

Эдвина больше не сомневалась в том, что деньги украла Нуньес. Другого объяснения быть не могло. Остается лишь выяснить – как.

Хуанита Нуньес могла передать деньги сообщнику, находившемуся по другую сторону прилавка. Никто бы и не заметил. Либо спрятать деньги и тайно вынести их из банка во время обеденного перерыва, правда, в этом случае она рисковала сильнее.

Об одном Нуньес знала наверняка – она потеряет работу даже в том случае, если не будет доказано, что она украла деньги. Виновника крупной недостачи – и кассирам это было известно – всегда увольняли.

Эдвине было жаль Хуаниту. Очевидно, она была доведена до отчаяния. А возможно, пошла на это ради ребенка.

– Я думаю, мы сделали все, что в наших силах, – сказала Эдвина. – Мне придется проинформировать руководство банка. Расследование продолжат официальные лица. – Все трое встали. – Миссис Нуньес, – обратилась Эдвина к девушке, – останьтесь, пожалуйста.

Хуанита села.

И когда мужчины уже не могли их слышать, Эдвина произнесла с преувеличенной благожелательностью:

– Хуанита, я думаю, нам следует поговорить откровенно, по-дружески.

Эдвина подавила в себе прежнее раздражение. Хуанита напряженно смотрела ей в глаза.

– Вы, несомненно, осознаете два момента. Первый: неизбежно тщательное расследование при участии ФБР, поскольку у нашего банка федеральное страхование. Второй: подозрение неминуемо падет на вас. – Эдвина помолчала. – Я с вами откровенна. Вы понимаете меня?

– Понимаю. Но я не брала денег.

Эдвина заметила, что девушка по-прежнему нервно крутит обручальное кольцо.

– Каким бы длительным ни было расследование, Хуанита, истина все равно восторжествует. Следователи – люди дотошные. Да и опытные к тому же. Они доведут дело до конца.

– Я не брала денег, – с жаром повторила девушка.

– Я не говорю, что вы это сделали. Но если, паче чаяния, вам известно больше, чем вы говорили до сих пор, сейчас самое время открыть правду, ничего не скрывая, пока мы беседуем с глазу на глаз. Потом будет поздно.

Хуанита Нуньес собралась было заговорить. Эдвина подняла руку:

– Нет, дослушайте меня до конца. Я даю вам слово. Если деньги будут возвращены в банк, скажем, не позднее завтрашнего дня, не будет ни официального расследования, ни судебного разбирательства. Кто бы ни взял эти деньги, он не может дольше здесь работать. Однако с вами ничего такого не случится. Ручаюсь. Хуанита, вы хотите мне что-нибудь сказать?

– Нет, нет и нет! – Глаза девушки сверкали, лицо пылало от гнева. – Говорю вам, я не брала деньги, и сейчас и когда угодно это повторю.

Эдвина вздохнула:

– Ну что ж, тогда на сегодня все. Только, пожалуйста, не уходите из банка, предварительно не поставив меня в известность.

Похоже, Хуанита Нуньес хотела опять сказать что-то резкое. Однако лишь слегка пожала плечами и ушла.

Из-за своего стола, стоявшего на возвышении, Эдвина наблюдала за тем, что делается вокруг, – это был ее мир, за который она отвечала.

Все звуки были приглушенными: тихий гул голосов, шелест бумаг, позвякивание монет и пощелкивание калькуляторов.

Она приняла решение: сняв трубку, набрала внутренний номер.

– Служба безопасности, – прозвучал женский голос.

– Мистера Уэйнрайта, пожалуйста, – сказала Эдвина.

Со вчерашнего дня Нолан Уэйнрайт с трудом заставлял себя сосредоточиться на текущей работе в банке.

Шеф службы безопасности был глубоко потрясен известием, которое услышал во вторник утром в конференц-зале, – вот уже больше десяти лет их с Беном Росселли связывала теплая, искренняя дружба.

Их взаимная привязанность крепла день ото дня; а когда умерла жена Бена Росселли, Уэйнрайт стал частенько ужинать со стариком, после чего они допоздна засиживались за шахматами.

Это было своего рода отдушиной и для Уэйнрайта, чей собственный брак закончился разводом вскоре после того, как он поступил на работу в «ФМА».

Они говорили обо всем на свете, сознательно и бессознательно оказывая влияние друг на друга. Именно Уэйнрайт – и только они вдвоем знали об этом – убедил президента банка в том, чтобы тот употребил свой личный авторитет и фонды «ФМА» на осуществление программы «ФорумИст», – ведь Уэйнрайт родился и вырос в этом районе трущоб.