Помимо этого, строительством домов в Николаеве занимался некий личный друг мадам Грейг Мордух Бланк Постоянно огромные суммы уходили в Англию, якобы на морские инструменты. Да, инструменты действительно закупались, но, по расчетам Яцына, значительно меньше, чем выделялось для этого денег.
Так, помимо двух обсерваторий Грейг начал строительство третьей за 200 тысяч рублей. Конечно, астрономическая обсерватория это хорошо, но для Николаева три обсерватории — это, согласитесь, многовато. Лия заказала и новую новомодную оранжерею. «А между тем, — писал Яцын, — не достраиваются казармы, гошпиталь и другие необходимо нужные флоту сооружения». Деньги же транжирились Грегом и его женой ради собственной прихоти.
С делом Яцына разбирался генерал Сабанеев, старше Грейга по чину, но его личный друг. Генерал от инфантерии Иван Васильевич Сабанеев личность примечательная. Старый ветеран был участником почти всех войн, начиная с Итальянского и Альпийского походов Суворова. Один из современников запомнил Сабанеева таким: «Ловкий, умный, пламенный в ощущениях»… Среди друзей имел кличку Лимон за свой въедливый и желчный характер. Был любителем выпить, частенько бывал крут и мог приложиться кулаком. С Грейгом Сабанеев находился в приятельских отношениях, жены же их вообще дрркили. Причина для дружбы Лии Сталинской и Пульхерии Шиповскои была весьма существенная.
Биограф генерала пишет. «Сабанеев женится, “отбив” будущую супругу у “лекаря корпусного гошпиталя” Шиповского и переведя ее мужа в другой корпус Трудно судить генерала: в его поступке есть и деспотизм, и страсть, и беззаконие, и своеобразная демократическая смелость. Судя по всему, брак был очень счастливым… Генерал во всем этом деле рисковал, кажется, не меньше, чем под Муттеном или Фридландом: если бы лекарь пожаловался по всей форме, то Сабанеева затаскали бы по судам, потребовали церковного покаяния. Впрочем, не меньшую храбрость проявила и сама госпожа Шиповская, на глазах у всех перейдя к Сабанееву с детьми. При этом генерал по всем правилам чести требовал полного уважения к невенчанной супруге, в чем обгонял свой век».
Основой дружбой Лии Грейг и Пульхерии Шиповской было то, что обе они являлись незаконными женами, и обеих не принимали в аристократических салонах. Поэтому обе дамы были вынуждены учредить свой собственный «полусветский» салон, в котором могли бы блистать. Говорят, когда между собой дружат мужчины — это и дружат мужчины, когда же дружат женщины — это уже дружат семьи. Поэтому вполне естественно, что, начав 11 ноября 1826 года следствие по делу о хищениях семейства Грейгов, Сабанеев сразу принял их сторону и постарался все повернуть в их пользу. Однако храбрый Яцын сдаваться не собирался.
Из протокола следственной комиссии: «После же окончания генералом Сабанеевым следствия Яцын в поданных прошениях и объяснениях суду поместил дерзкие на счет адмирала Грейга и генерала Сабанеева выражения, между прочим, касательно первого, что он выписывал из Англии вещи от одного явного к русским художникам презрения, что построения в Николаеве домов и обсерватории учинены от одной прихоти, а дом для музыкантов построен для удовлетворения собственной высокомерной прихотливости, чтобы дать вблизи себя помещение тем людям, которые обязаны ежедневно игрою услаждать чувства адмирала Грейга и его из евреев сожительницы, что действия его не обращением на казармы и гошпиталь, и на другие построения, суммы показывают в нем совершенный недостаток патриотического усердия…»
2 июня 1827 года суд приступил к рассмотрению дела о хищениях адмирала Грейга, которое закончилось только… через девять лет! Почему так долго? Да потому, что Грейг затягивал суд как мог, а потом еще пытался давить и из Петербурга. Помимо этого Грейг на все время суда посадил Яцына, как какого-то убийцу, в Новомиргородскую гауптвахту, где тот безвинно просидел три года. Вспомним, что именно так, по приказу Грега, до суда сидел в тюрьме и мичман Даль.
В конце концов генерал-аудитор принял следующее решение: «По сим обстоятельствам генерал-аудитор заключает, что… хотя же Яцын и изъясняет, что он сделал донос из одного только желания быть полезным Отечеству; но напротив того оказалось, что он сделал донос из неудовольствия к адмиралу Грейгу за взыскания с него Яцына по службе; сие доказывается как дерзкими в прошениях и объяснениях Яцына на счет адмирала Грейга выражениями, так и тем, что он, по некоторым вопросам, сделал донос не своевременно (?!), а более всего в дерзких на счет адмирала Грейга, генерала от инфантерии Сабанеева, также и на счет следователей выражениях, то за сие и подверг себя Яцын и лишения чинов и написания в рядовые; но обращая внимание на то, что сделанным Яцыным доносом касательно построения с подряда, по прошению купца Серебряного, кораблей, обнаружились неправильные действия, с ущербом казны сопряженные, то посему и в уважение содержания Яцына с 1833 года и до сего времени под арестом, генерал-аудиториат полагает: вменить Яцыну в наказание долговременное содержание под арестом и удалить его от службы».
Николай I подписал решение генерал-аудитора Однако на стороне Яцына выступил прекрасно знающий всю подноготную этого дела бывший начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал Мелихов, ставший в это время товарищем (заместителем) генерал-аудитора. Яцын подал прошение о пересмотре его дела, причем снова обвиняя Грейга и его жену в хищении больших сумм денег и лоббировании приближенных купцов при получении подрядов на строительство флота Грейг, живший уже к этому времени в столице, не на шутку испугался возможных последствий — ведь могло начаться новое расследование! Встревоженный Грейг торопится уверить Николая в своей преданности: «Сия мысль (о воровстве. — В.Ш.) для меня столь крайне обидна и отвратительна, что мне стыдно и унизительно на нее отвечать. Возможно ли думать, чтобы я дерзнул в чем-либо обмануть всемилостивейшего моего государя, когда вся моя жизнь, могу смело сказать, и все мои действия доказывают неусыпное старание к отвращению зла и строгому соблюдению казенных выгод? Совесть моя ни по сему, ни по какому другому делу службы меня не упрекает, и душа моя покойна». Не письмо по существу дела, а поэма!
Причем Грейг не только клянется в своей любви к императору и своем «отвращении зла», но далее требует ужесточения наказания для Яцына, а заодно и расправы над еще одним своим недругом — контр-адмиралом Мелиховым. Николай I, которому уже поднадоели слезницы Грейга, распорядился никакого нового дела не начинать, а старое за давностью времени прекратить. Тогда же Мелихов добился и возвращения Яцына полковником на военную службу, причем с зачислением ему всех проведенных за решеткой лет в служебный стаж, т.е. фактической реабилитации и компенсаций за нанесенные обиды. Пусть с большим опозданием, но правда в данном случае все же восторжествовала.
Грейга заносило все больше и больше. Так он пытался командовать инженер-капитаном Бурачковым, подчиненным лично князю Меншикову. А когда тот установил факт очередного воровства, Грейг пытался его арестовать, но адъютант Меншикова успел покинуть Николаев раньше, чем за ним пришли. За Бурачкова Грейг получил нагоняй от царя.
Еще большим получился скандал с главным кораблестроителем Черноморского флота полковником Александром Кирилловичем Каверзневым, одним из талантливейших кораблестроителей своей эпохи. Поначалу отношения Грейга и Каверзнева складывались неплохо, но едва кораблестроитель уличил обер-интенданта Критского в воровстве ценнейшего подольского корабельного леса и попытке заменить его дешевым и некачественным маломерным, Грейг сразу же взял строну своего любимца. Каверзнева же огульно обвинили в «нецелевом» использовании леса и арестовали, сделав на него начет на 118 тысяч рублей, которые тот не мог бы выплатить и за пять жизней. Каверзнев потребовал объективного разбирательства. Инспекторский департамент Морского министерства очень быстро установил, что дело против Каверзнева сфальсифицировано. Испугавшись последствий, Грейг пошел на попятную, но Каверзнев заявил, что более служить с ворами не желает, и подал в отставку. Так как терять специалиста такого уровня Россия себе позволить не могла, Каверзнева высочайшим указом перевели подальше от Грейга — на Балтику, где его талант раскрылся в полной мере.
