Некогда отец Митиё владел небольшим участком земли. Но во время русско-японской войны кто-то посоветовал ему играть на бирже. Он проигрался, не задумываясь, продал землю, на которой жили его предки, и поселился на Хоккайдо. Это было всё, что Дайскэ знал о его жизни, пока не прочёл вышеупомянутое письмо. «Есть родня, нет родни — одно и то же», — так часто говорил Дайскэ старший брат Митиё, когда ещё был жив! Словом, Митиё не на кого было рассчитывать, кроме отца и Хираоки.

— Завидую я вам, — сказала Митиё, при этом ресницы её дрогнули.

И у Дайскэ не хватило духу возразить ей.

Немного помолчав, она спросила: — А отчего вы всё не женитесь?

Дайскэ продолжал молчать, лишь пристально смотрел на Митиё. Он заметил, как под его взглядом кровь постепенно отливала от щёк Митиё и она стала бледнее обычного. Тут Дайскэ впервые подумал о том, что рискованно подолгу оставаться наедине с Митиё. Ещё немного, и чувства, облечённые в слова, заставят их преступить границы дозволенного. Однако Дайскэ умел повернуть разговор в противоположную сторону, причём с самым невинным видом. Читая европейские романы, он часто удивлялся откровенности и прямоте любовных диалогов, от которых так и веяло чувственностью. В оригинале эти романы ещё можно было читать, но весь тон и манера изложения, с точки зрения Дайскэ, делали их совершенно непереводимыми на японский. Поэтому у него не было ни малейшего желания прибегать в разговоре с Митиё к словам из романов, очень напоминавшим актёрскую речь, чтобы выразить свои чувства. Им бы вполне хватило самых обыкновенных слов. Была другая опасность, незаметно для самих себя перейти запретную черту. И Дайскэ едва удержался от последнего шага. Митиё проводила его до дверей и сказала на прощанье:

— Мне так тоскливо, так одиноко! Приходите, пожалуйста.

Служанка всё ещё работала на заднем дворике. Дайскэ, словно во сне, прошёл почти квартал. Он не знал, радоваться ему, что он вовремя остановился, преодолев естественное побуждение высказать Митиё всё до конца, или жалеть об этом. Впрочем, посиди он ещё пять, десять минут, ничего бы не изменилось. Всё это началось не сегодня, а очень давно. Даже трудно сказать, когда именно. Перебирая мысленно события прошлого, Дайскэ не помнил, чтобы хоть на день или на миг погасло пламя их любви. Митиё была женой Дайскэ. Была ею всегда. Даже когда выходила за Хираоку. Эта мысль камнем легла Дайскэ на душу, и он зашатался под её тяжестью.

— Что-нибудь случилось? — спросил Кадоно, — Вы вроде бы не совсем здоровы.

Дайскэ прошёл в ванную, старательно отёр пот с бледного лба, полил холодной водой голову.

Два дня Дайскэ совсем не выходил из дому. Лишь на третий день после обеда сел на трамвай и поехал в редакцию газеты, где служил Хираока, намереваясь обстоятельно поговорить с ним и хоть немного облегчить участь Митиё. Он отдал курьеру свою визитную карточку и, пока ждал возле покрытого пылью стола дежурного, то и дело доставал платок и прикладывал его к носу. Затем его провели в приёмную на втором этаже, душную, мрачную и тесную комнату. Дайскэ успел выкурить сигарету, пока наконец появился Хираока. Он вышел из двери с табличкой «Редакция», которая то и дело открывалась, впуская и выпуская людей. На Хираоке был уже знакомый Дайскэ летний костюм, как всегда, белоснежный воротничок и манжеты. С видом чрезвычайно занятого человека он бросил Дайскэ небрежно: «А, привет!» Дайскэ невольно поднялся. Так, стоя, они обменялись несколькими фразами. В редакции перед выпуском очередного номера как раз была горячка, и поговорить с Хираокой не удалось. На вопрос Дайскэ, когда удобно зайти, Хираока, поглядев на часы, которые вынул из кармана, ответил:

— Извини, но лучше всего через часок.

Дайскэ взял шляпу, спустился по тёмной пыльной лестнице, вышел на улицу, и его сразу обдало прохладным ветром.

Деваться было некуда, и он решил побродить где-нибудь поблизости, а заодно обдумать, с чего начать разговор с Хираокой. Единственно, чего хотел Дайскэ добиться, это хоть немного покоя для Митиё, который был ей так нужен. Допустим, Хираока почувствует себя оскорблённым, Дайскэ даже готов на разрыв с ним. Правда, он не знает, как в этом случае сможет выручить Митиё. Встречаться с ней наедине у Дайскэ пока не хватало смелости, но он уже не мог оставаться равнодушным к её нынешнему положению. Поэтому свидание с Хираокой было скорее рискованным шагом, предпринятым под влиянием чувств, нежели актом, продиктованным разумом. Такого рода поступки не были свойственны Дайскэ, но сам он этого не замечал. Ровно через час он снова стоял у двери с табличкой «Редакция» и через некоторое время вместе с Хираокой вышел за ворота.

Когда они миновали несколько кварталов, Хираока вдруг вошёл в какой-то дом. Под крышей висели пучки папоротника для защиты от жары, небольшой двор был полит водой. Хираока снял пиджак и сел в небрежной позе. Дайскэ, не ощущая особой жары, ограничился тем, что взял веер.

Разговор начался с положения дел в газете. Хираока сказал, что, несмотря на загруженность, доволен работой, и прозвучало это вполне искренне, без тени сожаления о прошлом. Дайскэ иронически заметил, что Хираока, видимо, не очень-то усердствует. Хираока с самым серьёзным видом защищался, ссылаясь на то, что в газете из-за огромной конкуренции не обойтись без особой сметливости и умения лавировать.

— В самом деле, — согласился Дайскэ, не выразив должного восторга, — бойко владеть пером теперь, видно, недостаточно.

— Я веду экономический отдел, — заявил Хираока, — но представь, сколько интереснейших фактов всплывает на поверхность! Хочешь, напишу о тайных операциях вашей фирмы?

Этот вопрос не застал Дайскэ врасплох, поскольку у него были свои наблюдения, и потому его не испугал.

— Что ж, — ответил он спокойно. — Это может оказаться интересным, но лишь при условии полной объективности с твоей стороны.

— Разумеется! Клеветой я не намерен заниматься.

— Нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать, что если ты выступишь в печати с нападками на нашу фирму, критикуй тогда и остальные.

Хираока зло рассмеялся.

— Думаешь, мы удовлетворимся одним делом «Нитто»? — сказал он со скрытой угрозой в голосе. Дайскэ молча слушал, потягивая сакэ. Разговор в таком духе мог в любой момент оборваться. Но тут Хираока вдруг неизвестно зачем рассказал Дайскэ анекдотический случай с компанией Окура во время японо-китайской войны, видимо, связывая его с закулисными сторонами делового мира. Компании Окура надлежало поставить воинским частям в Хиросиме определённое количество голов рогатого скота. И вот сдадут они, к примеру, несколько голов, а ночью сами же их и выкрадут. А на другой день, как ни в чём не бывало, сдают тех же самых коров. Так продолжалось до тех пор, покуда армейские чиновники не спохватились и не поставили в один из дней на принятом скоте клеймо. А когда ничего не подозревавшие дельцы вновь проделали эту операцию, они были пойманы с поличным и разоблачены. Этот анекдот Дайскэ расценил как типичный образец сатиры на современное общество. Затем Хираока рассказал про Котоку Сюсуй, социалиста, весьма опасного для правительства. Возле дома Котоку день и ночь дежурят полицейские. Одно время они даже вели наблюдение из палатки, которую там специально поставили. Сюсуй выйдет из дому — полицейские следом за ним. Не дай бог выпустить его из виду — это было бы чрезвычайным происшествием. Вот он появился в Хонго, а сейчас пришёл в Канда, из пункта в пункт передают по телефону, во всём Токио переполох. Только полицейский участок Синдзюку тратит на Сюсуя не менее ста иен в месяц. Когда один из его приверженцев, допустим, торговец леденцами, прямо на улице готовит свои фигурки на продажу, полицейский в белой форме тут как тут — стоит над душой и ничего не даёт делать. Дайскэ и это сообщение не принял всерьёз.

— Тоже, по-твоему, образец современной сатиры? — с вызовом произнёс Хираока.

— Вот именно, — рассмеялся Дайскэ. Все эти вопросы мало его интересовали, а уж сегодня он меньше, чем когда-либо, был склонен обсуждать события политического порядка, впрочем, так же как и общаться с гейшами, которых Хираоке очень хотелось пригласить.