Митиё продолжала колебаться, твердя, что это уж слишком. Может быть, спросил Дайскэ, Хираока её за это отругает, и она боится? Митиё не знала точно, отругает её муж или похвалит, но денег не брала, продолжая держать руки у груди. Дайскэ заметил, что не обязательно сообщать мужу. Но и этот довод не подействовал на Митиё. И Дайскэ ничего не оставалось, как попытаться вложить ей деньги в руку. Он подошёл совсем близко, слегка наклонился, едва не коснувшись ладонью груди Митиё, и тихо, но твёрдо произнёс:

— Возьмите, ничего дурного не случится.

Митиё чуть подалась назад и молча протянула руку, в которую Дайскэ торопливо вложил деньги. Он заметил, как дрогнули при этом длинные ресницы Митиё. Деньги она спрятала за оби.

— Как-нибудь забегу, — сказал, уходя, Дайскэ. — Кланяйтесь Хираоке.

Было уже совсем темно. Дайскэ шёл сквозь ночь с таким чувством, словно только что видел прекрасный сон. Не прошло и получаса, как он оказался у своих ворот, но входить ему не хотелось. Он бродил по тихому кварталу особняков, над ним было высокое звёздное небо. Он думал, что не устанет бродить хоть до полуночи, и не заметил, как снова очутился у своего дома. Там было тихо. Кадоно со служанкой, вероятно, болтали в столовой.

— Что же вы так поздно? — встретил его вопросом Кадоно, не успел Дайскэ войти в дом. — Каким поездом завтра едете?

— Никуда я не поеду, — ответил, улыбаясь, Дайскэ и ушёл к себе. Постель уже была приготовлена. Дайскэ взял духи в капнул ими на взбитую подушку. Однако, не удовлетворившись, побрызгал ещё в каждом углу. Развлекшись таким образом, он переоделся в белый ночной халат и, очень довольный, забрался под новое тёплое одеяло, имевшее форму кимоно. Вдыхая аромат духов, пахнувших розами, Дайскэ уснул.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко, и его золотистые блики плясали на веранде. У изголовья лежали две свежие газеты. Дайскэ не слышал, как Кадоно их принёс и как открыл ставни. Потягиваясь всем телом, он встал. Когда, вымывшись, он обтирался полотенцем, в ванную вошёл немного растерянный Кадоно и сообщил:

— Ваш брат изволили пожаловать!

— Сейчас иду, — ответил Дайскэ. Он не знал, убрано ли в гостиной, но решил, что торопиться нет нужды, досуха обтёрся, тщательно расчесал на пробор волосы, подправил бритвой усы и не спеша вышел в столовую. Но тут его одолело беспокойство, пропала всякая охота есть. Он, стоя, проглотил чашку чая, обтёр салфеткой усы и чуть ли не вбежал в гостиную.

— О, Сэйго! Рад тебя видеть! — воскликнул Дайскэ.

Сэйго, с неизменной, зажатой между пальцами, погасшей сигарой, спокойно читал газету.

— Это от твоей головы так хорошо пахнет? — спросил он, едва завидев брата.

— По-моему, здесь пахло ещё до того, как появилась моя голова, — ответил Дайскэ и рассказал о купленных накануне духах.

— Так, так, — хладнокровно заметил Сэйго, — экий ты, однако, франт!

Брат редко навещал Дайскэ. И если уж приходил, то непременно с каким-нибудь неотложным делом. Покончит с делом и тут же уходит. Наверняка что-то произошло, подумал Дайскэ. Быть может, это результат вчерашнего визита Сэйтаро? Поболтав о разных пустяках, брат наконец приступил к главному:

— Сэйтаро сказал, что ты сегодня уезжаешь. Вот я и решил сам к тебе прийти.

— Я и в самом деле собирался уехать не позднее шести утра, — не моргнув глазом соврал Дайскэ.

— Не тот ты человек, чтобы подняться в шесть утра, — очень спокойно заметил брат, — я был уверен, что застану тебя, иначе не пришёл бы.

Дайскэ весьма осторожно осведомился, чем обязан приходу брата. Как он и предполагал, атака продолжалась. Отец велел ему прийти нынче на званый завтрак, который устраивается ради Такаги и дочери Сагавы. Отец страшно рассердился, узнав от Сэйтаро, что Дайскэ отказался прийти. Это обеспокоило Умэко, которая решила повидать Дайскэ и попросить его повременить с отъездом. Но Сэйго её успокоил: «Не уедет Дайскэ сегодня вечером, — сказал он. — В лучшем случае сидит сейчас перед чемоданом, погруженный в размышления. Вот увидишь, завтра сам явится, даже если оставить его в покое». Всё это Сэйго произнёс совершенно спокойно.

— Вот и оставили бы меня в покое, — с досадой произнёс Дайскэ.

— Но женщины — народ нетерпеливый, — будто не слыша, продолжал Сэйго. — Только проснулась, как стала теребить меня, мол, неудобно перед отцом, вот и пришлось ехать.

Сэйго говорил серьёзно, без тени юмора, даже с едва скрытой досадой, что с Дайскэ приходится столько возиться. Однако Дайскэ медлил с ответом. Сказать что-либо маловразумительное и отделаться от брата, как накануне от Сэйтаро, Дайскэ не решался. К тому же теперь он уже не мог рассчитывать на собственные деньги, даже если бы и решил ехать. Всё равно пришлось бы обратиться к одному из своих противников — отцу, брату или невестке. И Дайскэ завёл с братом ни к чему не обязывающий разговор. Сказал, что он видел Такаги один-единственный раз лет десять назад, и чем-то он ему запомнился, потому что он сразу узнал Такаги, когда увидел на днях в театре, — даже сам удивился. А вот девушку, ему показалось, он видит впервые, хотя совсем недавно ему показывали её фотографию. Странная вещь — фотография. Если знаешь человека, его легко узнать на снимке, зато по снимку узнать почти невозможно. Если подойти к этому с философской точки зрения, то можно сказать, что мёртвое не сделаешь живым, зато живое становится мёртвым. Таков закон всего сущего.

— Это пришло мне в голову тогда, в театре.

— Ах, вот оно что, — ответил брат без всякого интереса, усиленно дымя сигарой, которую почти докурил и едва не обжёг ею усы.

— Итак, у тебя нет особой надобности уезжать именно сегодня?

Дайскэ пришлось ответить, что нет.

— Значит, ничто не помешает тебе явиться к завтраку, верно?

Дайскэ лишь оставалось сказать, что верно.

— Ну, так я пошёл, у меня ещё дела. Смотри же приходи обязательно, — У Сэйго, как обычно, был очень занятой вид. Дайскэ перестал упорствовать и согласился. Всё равно ведь не отвертишься.

— Никак не пойму, в чём дело, — сказал вдруг Сэйго. — Почему бы в самом деле тебе не жениться на этой девушке? Невеста, по-моему, вполне подходящая, и нечего привередничать. Просто смешно так серьёзно смотреть на женитьбу. Словно ты галантный кавалер эпохи Гэнроку[30]. Тогда ужасно усложняли любовь не только женщины, но и мужчины. Ты не находишь?.. Ну ладно, во всяком случае, постарайся не сердить старика и приходи.

После ухода брата Дайскэ вернулся к себе и некоторое время переваривал высказывание Сэйго относительно галантности в любви. Ведь и сам он, как Сэйго, относится к женитьбе с некоторой иронией. Поэтому ему должны предоставить в этом вопросе полную свободу. Такой логический вывод очень устраивал Дайскэ, но тут, к несчастью, они с Сэйго расходились во мнениях.

Такаги, как сообщил брат, приехал в Токио по коммерческим делам и взял с собой племянницу, которая давно не была в Токио, чтобы посмотрела город. А как только закончит здесь все дела, сразу увезёт её в провинцию. Решил ли отец воспользоваться представившейся возможностью и навсегда скрепить отношения между семьями общими коммерческими интересами или во время своей недавней поездки сделал так, чтобы эта возможность появилась, Дайскэ не знал, да и не намерен был вдаваться в подробности, не видя в том нужды. Он посидит с гостями, воздаст должное вкусному завтраку и тем самым выполнит свой долг, долг светского человека. Если же его станут принуждать к большему, ему ничего не останется, как принять контрмеры.

Дайскэ велел принести кимоно и скрепя сердце, приличия ради, надел летнее хаори с фамильными гербами. Летних хакама не нашлось, и он решил, как только придёт в большой дом, надеть хакама отца или брата. Дайскэ с детства привык к обществу и очень спокойно, несмотря на свою нервозность, относился ко всякого рода банкетам, приёмам, прощальным вечерам, на которых ему часто приходилось бывать. По этой же причине он знал в лицо многих именитых людей, в том числе молодых аристократов — виконтов, графов. Общение с ними не оставляло в душе никакого следа. С каждым из них Дайскэ держался и разговаривал одинаково и в этом очень походил на брата. Поэтому те, кто мало знал Дайскэ, были уверены, что братья очень походят друг на друга характерами.