И комары.
До Монахово оставалось километров восемь.
Эта дорога странно растягивалась, как резиновая. Я выбивался из графика, и из сил тоже. Сказывалась усталость после многодневного похода. А по этой дороге не идти — бежать надо! Несмотря на тяжелый рюкзак, не отдыхая и не останавливаясь. Она пересекает болотистый перешеек полуострова Святой Нос, на Байкале (по сути, от «угла» Баргузинского залива, до «угла» Чивыркуйского). Про себя я называл ее «дорогой смерти». Все дело — в комарах.
Но вот остановился… с удивлением рассматривал то, что привлекло внимание. В придорожной канаве, в кустах.
Заросшая, кособокая могильная оградка с заржавленной, когда-то покрашенной серебрянкой, пирамидкой. Ни крестика, ни звездочки, никакого следа… Что за горемыка нашел здесь последнее пристанище? Кладбищенский мотив (навеваемый под сурдинку нудно зудящих кровопийц) вовсе не прибавлял оптимизма. Из моих глаз текли слезы.
Правда, не от того, что задумался о бренности земного. Некогда думать об этом одинокому туристу, пересекающему каменистые нагорья, блуждающему дикими распадками, непролазными дебрями. Хотя, бывает… убьешься за день, выхлебаешь кружку ледяной воды, разболтав в ней бульонный кубик, мечтаешь забраться в промокший спальник. И почему-то в этот временной промежуток (между «ужином» — и «постелью») они как раз и вползут. Мысли о бренности.
Нет, нет… по лбу катился пот. Смешиваясь с ядовитым антикомарином, которым приходилось то и дело обрызгиваться, пот становился кислотой, разъедающей глаза и кожу. Испытанный до этого химический баллончик раньше действовал «скрылсшибательно». На местных же «летающих пираний» (подозреваю, особый отряд, расплодившийся над этой дорогой и неизвестный науке) производил впечатление лишь первые десять минут. После прошедших дождей разгоралась жара. Серая комариная туча, пронизываемая слепнями и шершнями (мерзость несусветная!), колыхалась надо мной.
«Как же его угораздило-то… — между тем я размышлял над скорбным пристанищем. — Не иначе, разбившийся спьяну водитель. Ведь здесь, как и повсюду на плохих дорогах в России — это национальный экстрим. Упиться и «догоняться». Мчаться за водкой все равно куда. Но, в свою очередь, неслышно шелестящая смерть догоняет беглеца. Легко касается плеча. Подталкивает под руку. Машина летит с откоса». В слепящем мареве яростного дня картинка морочила воспаленное сознание.
Но тут случилась оказия…
Да еще какая!
Позади зашелестело нечто серо-серебристое… (Сверхгигантское комариное облако? шершень-мутант?! сейчас сшибет!) Джип!! Он невероятным образом слился в сгусток, материализовался… Или перед глазами мельтешила мгла-морок? Светящиеся точки? Едкая кислота, каплями повисшая на ресницах? Нет, вполне реальный. Матовый. И покрашен серебрянкой. Сравнение пришло невольно, как только отвел взгляд от придорожной пирамидки.
Прошелестевший фантом тормознул, упруго осел на амортизаторах, призывно мигнул сигналами. Машина поражала какой-то… неуместной здесь чистотой. «Парила она, что ли, над лужами и грязью? или ее только что отмыли с автошампунем?» — мысль мелькнула на мгновение, когда побежал к странно явленному здесь, в глухомани, джипу, потрюхивая рюкзаком. Водитель в бейсболке и солнцезащитных очках перегнулся через сиденье, толкнул дверцу. Я предложил забросить рюкзак в багажник, но крепкий и загорелый парень только махнул рукой… Да ладно, мол, кидай в салон, не парься!
Я устраивался с рюкзаком на заднем сиденье и назвал себя, а он что-то буркнул в ответ… Мягко тюкнувшая в этот момент дверца словно отсекла его имя. Так вот, он как раз едет в Монахово, там отдыхают его друзья. И тебя подброшу запросто, чего ноги бить! Внедорожник (а правильнее сказать, «над-дорожник») буквально поплыл… Со сдерживаемой мощью одолевал подъемы, плавно выписывал повороты и обстоятельно, пробуя четырьмя ведущими дно зеленоватых луж, рассекал их, почти не поднимая брызг. Управляя слаженным звучанием оркестра, этот маэстро лесного бездорожья легко играл пальцами на руле. На правом безымянном блестел массивный перстень, от золотых и хрустальных граней часов, украшающих запястье, разбегались солнечные зайчики.
Мой неуклюжий рюкзак вдруг показался каким-то деревенским «племяшом», нежданно свалившимся на голову столичной родне. Бархатистая отделка кресел даже брезгливо сморщилась, попираемая им… (А он-то весь в пятнах, будто на него спроецирована карта пройденных маршрутов: зелень лесов, коричневые плоскогорья, речные прожилки. Изгваздан, иссечен ветвями, прожжен у костров. Набит под завязку всем необходимым. Навьючен палаткой, спальником, рулоном коврика; все сырое, с запахом дыма. Да еще приторочены в холщовой суме байкальские, изумительной расцветки, плоские голыши-диски… Сердечное биение прибоя, записанное в их каменной памяти, можно слушать зимними вечерами. И торчит зачехленная антенна удочки. И причудливые коряги, обрывки снов старика-Байкала, источенные ветром и морем, — привязаны сверху.)
Искусственная прохлада веяла чем-то замогильным, ионизатор источал цветочный сладковатый парфюм, музыка в скрытых динамиках тупо и однообразно пилила, от мерцания приборов на панели и экрана навигатора некуда деться. Вся эта коробка набита электроникой, пронизана излучениями… как будто меня засунули в микроволновку! Была видна только макушка бейсболки водителя из-за какого-то особенного подголовника, а зеркало заднего обзора, странно! — не отражало его физиономии.
Сколько раз, бывало, меня подвозили, делились необходимым самые разные (спасибо им!) люди. Те, кого встречал, в повседневной жизни могли быть кем угодно, но на лесных дорогах, приобщившись к вечному братству странствующих и путешествующих, они, новообращенные «братья», всегда заинтересованы хожалым человеком. Где был, что видел, надолго ли жара, не повернет ли грозовой фронт, каковы виды на рыбалку и… встречаются ли медведи? И сейчас, желая завязать разговор, я высказал мнение о погоде и рыбалке, что еще актуальнее? Сказал, что после Монахово иду на Катунь и дальше, в бухту Окуневая, где побывал прошлым летом, и очень понравилось. Ну, медведи! Да… Самому довелось повстречать! Я красочно описал увиденное прошлым летом. Слава Богу, тогда я был не один. Меня подвозили ребята на самом простом уазике… И вдруг! На дорогу!! Перед нами вышел и встал матерый топтыгин!!! Он «прикрывал» другого своего собрата, поменьше, за его спиной убежавшего в заросли. А этот, здоровенный такой, черная туша! Настоящий пахан, когти веером. И «подбоченясь», как бы «поманил» к себе. Будто он здесь «стрелу» забил. Ну чё, братаны, приехали? Выходи давай, базар есть! Не дождавшись, конечно, вспомнивших (или позабывших?) и маму, и папу «братанов», косолапый не спеша удалился в тайгу. Но зачем я распинался?
Можно предположить, молчаливому (и, похоже, безразличному к нехоженным тропам, рыбалке и медведям) спутнику где-то… тридцатник с хвостиком. «Да я его лет на пятнадцать старше!» — усмехнулся про себя. Но чего усмехаться? Зеркало отразило мои длинные волосы, выбившиеся из-под дурацкой мятой панамы, колючую щетину, вылинявшую майку. Следы битв с крылатым воинством (серые разводы пота, расцарапанная краснота на скулах и запавших щеках) не добавляли солидности. На шее шнурок с заговоренным амулетом, на руке затертый компас, который служил еще папе. Настоящий ботаник! В детстве (и к гадалке не ходи!) я был прилежным читателем Жюля Верна, Фенимора Купера и Джека Лондона. А знаменитый французский врач и путешественник Ален Бомбар? (Уже на склоне лет, в 72 года, он переплыл Тихий океан на надувной спасательной лодке.) С его книгой «За бортом по своей воле» под подушкой я засыпал и просыпался.
Парень за рулем равнодушно, ровным (как и рокот мотора) голосом спросил, почему я брожу в одиночку. Ведь это… скучно, наверное? И в общем, страшновато. Опасно, да?
— Ну опасно… — я всегда теряюсь от подобных вопросов. — Вот, допустим, дрессировщик ЛЬВОВ. Ему тоже опасно входить в клетку к зверюгам, он знает об этом. И страшно. Так взял бы, усыпил их парализующими выстрелами. А потом заходи спокойно.
