Однако дело Беттс все же разоблачило преступный мир, заправляющий экстази-культурой и ночной жизнью. Через несколько месяцев после ее смерти старший полицейский инспектор разведывательной службы Скотленд-Ярда Энтони Уайт попытался со страниц журнала Mixmag втолковать молодым людям, принимавшим экстази, кто именно наживается на их удовольствии: « Экстази — наркотик массового производства, и люди, занимающиеся его производством и распространением, занимают очень высокое положение в криминальной иерархии. Они не похожи на клабберов, не похожи на солиста группы The Prodigy — они похожи на меня. Большие, сильные, грустные старые дяди, и к тому же — мерзавцы. Наркотики нужны им только для того, чтобы делать на этом деньги». Слова Уайта были очень близки к истине, хотя мало кому было приятно это признать.
Таблетка Ли Беттс была куплена в Raquels, базилдонском танцевальном клубе, чьи вышибалы принадлежали к банде, контролирующей торговлю наркотиками в многочисленных клубах Эссекса, Саффолка и южного Лондона. В своей автобиографии под названием «Так значит, это экстази? » член банды Бернард О'Мэхоуни (он же Патрик Мэхоуни, он же Берни Кинг), главный вышибала клуба, подробно описал деятельность банды. О'Мэхоуни говорит, что они не только продавали экстази, но еще и воровали наркотики у других банд, занимались клубным рэкетом, выполняли заказы по избиению провинившихся, а также собирали долги с применением силы. Большинство из них постоянно носили с собой оружие — ножи, мачете, газовые баллончики, пистолеты — и были не прочь при случае ими воспользоваться. А еще все они сами принимали наркотики, которыми торговали их дилеры.
«У нас никто ни за что не платил. Наркотики доставались нам бесплатно, — рассказывал О'Мэхоуни. — Огромные мешки кокаина, Special К [кетамина] и экстази находились в открытом доступе для членов нашей фирмы и их товарищей». Если кто-нибудь пытался продать наркотики в «их» клубе, у него отнимали деньги и таблетки, а после этого нередко избивали. Дирекция клубов закрывала глаза на дела банды. «Они знали, что их клуб набивается до отказу только благодаря наркокультуре. Едва ли они решились бы пресечь явление, благодаря которому к их клубу с некоторых пор проявлялся такой большой интерес. Точно так же обстоит дело с рейв-клубами по всей стране: что еще, по мнению людей, могут делать детишки в клубе в течение восьми—десяти часов подряд, если там не продается спиртное? » Клубы продолжали настаивать на том, что делают все возможное, чтобы предотвратить использование наркотика: «Официальная версия была такова, что люди принимают наркотики еще стоя в очереди. Мы могли их обыскать при входе, но не могли взять на себя ответственность за то, что они делают за стенами клуба. Короче, как обычно, все это было полной фигней».
Доходы банды все увеличивались, и вместе с ними увеличивалось количество принимаемых ими наркотиков: «Когда тело привыкало к действию экстази, люди переключались на кокаин, силясь вернуть те ощущения, которые вызывал у них экстази вначале, — вспоминал О'Мэхоуни. — Вместо одной-двух таблеток экстази за ночь некоторые принимали по десять-двенадцать, дополняя их кокаином и амфетаминсульфатом». Многих в результате экспериментов над сознанием ожидало состояние параноидального психоза, благодаря которому жестокость, раньше проявлявшаяся только изредка, становилась повсеместной. «Царящее вокруг насилие и чрезмерное употребление кокаина даже самых мягких людей превращали во взрывных психопатов».
О'Мэхоуни, время от времени работавший вышибалой в клубе Ministry of Sound, был знаком со многими другими лондонскими гангстерами, вооруженными грабителями и наемными убийцами, включая две главные преступные фигуры 60-х — убийц, братьев Крэй. Его книга разоблачила многие мифы о культуре экстази. Организованная преступность, писал он, стала синонимом торговли экстази: «Наркотики распространились по преступному миру, как раковые клетки. Вдело включились даже самые неожиданные люди. Все имели отношение к торговле наркотиками: одни контролировали работу дилеров, другие занимались импортированием товара, третьи — оптовыми закупками. Даже продавцы автомобилей принимали участие в отмывании денег, заработанных на наркотиках. И Регги (Крэй), само воплощение старой школы, начал употреблять наркотики и подумывать о деньгах, которые можно на них заработать... Он начал употреблять экстази, кокаин и марихуану. Он всегда спрашивал о том, что творится в клубах... На день рождения Регги фирма собиралась послать ему посылку с экстази и кокаином — чтобы праздник удался как следует».
Центральной фигурой «фирмы» был Тони Такер, бодибилдер, сидящий на стероидах и водящий дружбу с боксером Найджелом Бенном — Тони выводил Бенна на ринг перед каждым боем. Сначала Тони был «спокойнейшим и глубочайшим из всех людей, каких я когда-либо встречал», рассказывал О'Мэхоуни, но смесь экстази и стероидов превратила его в настоящего дикаря: однажды Такер заставил человека, повздорившего с ним из-за сделки, принять убойную дозу кокаина и кетамина, вколол ему в пах еще наркотиков и, когда тот потерял сознание, оттащил в канаву и бросил там умирать.
Меньше чем через месяц после смерти Ли Беттс Такер и два других члена банды, Пэт Тейт и Крейг Рольф, сами были обнаружены мертвыми в «рейндж-ровере» Рольфа цвета «голубой металлик» на заброшенной сельской дороге неподалеку от Реттендона в графстве Эссекс — в 1989 году здесь проходили одни из самых крупномасштабных рейвов. Все трое были застрелены. «Когда я услышал новость про стрельбу в "рейндж-ровере", я тут же позвонил Тони Такеру на мобильный, — рассказывал О'Мэхоуни. — Телефон звонил, и звонил, и звонил. Но он уже не мог мне ответить. Хотя телефон, как я узнал позже, был все это время у него в руке. Полиция еще не успела его убрать» (The People, апрель 1997). Троицу расстреляли за попытку обдурить другую банду в ходе мари-хуановой сделки.
Хотя после смерти Ли Беттс члены фирмы Такера были арестованы, никого из них не судили. В ночь после похорон Такера Raquels закрыл свои двери в последний раз, но вскоре открылся заново, уже под новым названием — Club Uropa, как часть Европейской сети досуга. «Полиция потребовала закрытия клуба, — писал О'Мэхоуни, — но через год члены городского магистрата уже говорили: "Мы вернем вам лицензию при выполнении вами трех условий: наличие в клубе бесплатной воды, зон отдыха и парамедиков". Всего, о чем человек, принимающий экстази, мечтал, но боялся попросить!»
В феврале 1997 года дело Ли Беттс было закрыто.
Черта, отделяющая легальные наркотики от запрещенных, определяется самим обществом в зависимости от его традиций, моральных устоев и культуры, а также исходя из научных и логических соображений. Поэтому вести разумные споры о наркотиках и их применении чрезвычайно сложно. И тем не менее многочисленные исследования, проведенные в Британии в середине 90-х, указали на то, что почти половина британской молодежи уже попробовала противозаконные вещества, а это могло означать только одно: запрет на наркотики ввести не удалось. Что же было теперь делать правительству с его красноречивым призывом «Все на войну с наркотиками»? Если экстази стал неотъемлемой частью повседневного досуга и для многих являлся синонимом удовольствия и если наркотик принимало каждую неделю (цифра, постоянно упоминающаяся в прессе тех лет) полтора миллиона человек, что же можно было сказать о британской молодежи ? Что это поколение преступников, которых следует арестовывать и сажать в тюрьму? Но если начать всех сажать в тюрьму, это еще больше разочарует нацию в законе и его создателях. Пока политики продолжали соревноваться в красноречии, панически боясь, что их обвинят в «излишней терпимости к наркотикам», полиция начала решительные действия. Высшие чины полиции, на клубном жаргоне, «были в теме». «В первый раз наркотики тебе скорее предложит родственник или близкий друг, чем пресловутый незнакомец у школьных ворот, — говорил Джон Грив, в те дни глава Управления криминальной разведки Скотленд-Ярда. — Когда родители требуют, чтобы мы арестовывали дилеров, они говорят о своих собственных детях» (Тле Independent, март 1994).
