-- Что ж, мир тебе, почтенный Эфрахим. Боюсь, я должен огорчить тебя. Ты причислил меня к народу хабиру, но сам я считаю себя ремту. Не по крови, но по сердцу. А до благоденствия народа хабиру мне, признаться, нет никакого дела.
-- П-почему? -- оторопев, пробормотал Эфраим.
-- А за что мне любить народ сей? Кого из них? Нынешнего князя Равахима, который хотел убить меня, всего лишь за то, что моё горькое предсказание ему сбылось? Или почтеннейшего торговца Иуду, который уговорил княжича продать меня в рабство, а золото поделить, ибо и со мной расправятся, и всем будет выгода? А они назывались моими братьями!
-- Мне известно это, ибо память о сём бесчестии сохранилась в веках, равно, как и о твоей красоте и великодушии, достойнейший Иосаф! -- Эфраим сочувственно закивал, -- ты ведь простил...
-- Хм... -- Рехмира, улыбнувшись, перебил торговца, -- боюсь разочаровать тебя, почтеннейший книжник. Легенды грядущего преувеличили моё великодушие. Не возненавидел, но и не простил. У ремту есть хорошая мудрость, о том, что прощать можно всё, кроме предательства. И ещё одна, из Исповеди, о том, что нельзя осквернять Ка ненавистью к брату своему. Так кто народ мой? Те, кто возжелал убить, а потом обрёк на участь невольника? Или те, кто не только даровали свободу, ибо вовсе не приемлют рабства, но и признали равным, без тени высокомерия, одели в золото, возвысили. Всего лишь оценив разум и дар Прекраснейшей?
Эфраим не нашёлся, что ответить. Мысли его скакали, как белки по ветвям кедра. Рехмира продолжал:
-- К тому же, не забывай, что я принял священную и Истинную веру ремту, незыблемый Миропорядок Маат. Да, народ хабиру по-своему чтит Амена Триединого, поклоняясь Именам Светил, соблюдает основные заповеди Исповеди Отрицания. И уже за это достоин уважения. Но, вместе с тем, они поклоняются и тварям Дуата, а от кровавых жертв их пришлось отучать хопешем.
Эфраим машинально взял в руки кубок, отпил вина. Он не знал, что теперь говорить. В голове всё перепуталось. Рехмира поинтересовался сам:
-- Однако, ты заинтриговал меня. Никак не ожидал, что в Реке Вечности сохранится память обо мне, не как о слуге и соратнике Величайшего Менхеперра. Сохранится моё прежнее имя, которым я не назывался уже восемь лет. Любопытство не чуждо мне и я буду признателен тебе, если ты поведаешь, за какие дела помнят меня люди.
Эфраим воспылал, но мысленно одёрнул себя и медленно, тщательно подбирая слова, заговорил, пересказывая повесть об Иосафе Прекрасном, толкователе снов, его злоключениях и возвышении,
Иногда сановник отчего-то мрачнел, иногда, вероятно, обнаружив очередную "неточность", еле сдерживал смех. Он поправлял Эфраима, а тот делал пометку на папирусе (по знаку Рехмира слуга принёс письменные принадлежности). Тёмные глаза сановника пронзали Эфраима насквозь, как пара кинжалов. Наконец, часа через два, Иосаф молвил:
-- Довольно. Благодарю тебя.
-- Это я должен благодарить тебя, достойнейший Ио... Рехмира, ибо ты помог мне отделить истину от вымысла, записать правдивые сведения о наших древностях!
-- Ваши предания льстят мне. Грубо льстят, -- сказал Рехмира и пояснил, -- я вовсе не прославлен, как прорицатель, хотя мне действительно удавалось предвидеть... много зла. И я не правая рука Величайшего[124], даже в Доме Маат не вхожу в число Местоблюстителей Скипетра Ириса.
Некоторое время они молчали. Иосаф, погруженный в свои мысли, смотрел словно бы сквозь Эфраима.
Иудей решился нарушить молчание.
-- Прости, достойнейший, но я пришёл не только за тем, чтобы узнать из первых уст правду о древних временах. Я хотел предупредить тебя...
-- О чём?
-- При тебе народ твой жил в благодати, носил золото и не знал горя. Но вскоре он слишком сильно умножился числом. Через много лет Величайший, один из потомков Менхеперра, заподозрил их в измене, за что обратил в рабство вольных пастухов.
-- И князей с воинами, тоже? -- Рехмира скептически хмыкнул.
Эфраим кивнул.
-- Твои предания называют меня прорицателем, но я не предвижу подобного. Да и попросту не верю в такое. Ты видел у ремту хоть одного раба? Не слуг или крестьянских батраков, а невольников? Говорящий скот? Древние законы Дома Аменемхети запретили пожизненно содержать работников, лишёнными свободы и всяческих прав, и это мудро. У нас даже пленников держат лишь до выкупа или найма, а преступников отпускают через назначенный срок. Что-то похожее есть у народа хатти. У них, скорее, не рабы, а так же, как у нас -- слуги и батраки, которые могут и породниться с семьёй хозяев. У фенех, в Ашшуре и Бабили в рабство попадают должники. Но тоже на срок, или пока не отработают долга. Так что, рассказанное тобою, всего лишь очередная выдумка, причём поздняя.
Он отпил вина и добавил:
-- Но вот в вашем мире, через тысячу лет, как нам теперь известно, рабство станет повсеместным. Но так глубоко в воды Реки мы не могли заглянуть. Что же касается ближайших ста или двухсот лет... Нет, почтенный Эфрахим, я не верю тебе и этим сказкам про "пророка Моше". Имя сие, кстати, звучит несколько иначе и означает вовсе не "вынутый из воды". Ваши сказители ошиблись.
-- Но... Всё-таки, я слышал, бывает, хабиру совершают набеги на мирных землепашцев ремту, -- Эфраим растерялся, -- возможно, так они и попадут в неволю, хотя бы и временно, а остальное исказили переписчики...
-- Хватит об этом! -- голос Рехмира стал жёстким, -- за разбой их принуждают платить кровью стрелы, мечи и копья воинов Та-Кем, а так же князья, верные нам. Те, кто спасётся бегством, и весь род их, преступивший законы Священной Земли, оплачивает свою вину золотом, ибо из кочевника и наёмника не сделаешь батрака. А потом, что ты хочешь от меня? Я могу предвидеть грядущее, а не изменить его! К тому же, ваше появление уже настолько изменило мир, что, возможно, две трети из того, что написано в ваших священных книгах не сбудется! Пойми же!
-- Достойнейший Рехмира, да живёшь ты вечно, -- отчаявшись, Эфраим сполз с кресла и рухнул на колени, -- я молю тебе упредить великое горе моего народа и великое зло, которое он может принести Священной Земле! Ведь нужен сущий пустяк! Отпустить их с миром в Киццувадну! Ты -- прорицатель, как Царственная и Верховный Хранитель, у меня есть знание грядущего, они поверят тебе!
Хранитель привстал, вздохнув, и схватился ладонью за лицо.
-- Великие Нетеру, что мне делать с тобою, Эфрахим? Где мне найти второго такого глупца, как ты? Может он сумеет тебе объяснить тебе столь простые вещи? Раз ты не внемлешь моим словам. Пойми же, большая часть родов хабиру живёт не здесь, а в землях Хазетиу, и пришли они к нам века назад в поисках лучшей доли. И обрели здесь богатство, ибо Та-Кем дала им обильные пастбища, хорошую торговлю, и щедрую плату за мечи их воинов и высокородных, ещё со времён Великого Дома Аменемхети! И в Киццувадну их невозможно отпустить, а можно только изгнать силой. Против их воли!
Рехмира вдруг усмехнулся.
-- А я ведь заподозрил в тебе лазутчика. Нет, ты не лазутчик. И не книжник. Ты даже не торговец. Ты -- истинный безумец, повредившийся умом на своих преданиях. Так и быть, я отрекомендую тебя "первому мудрецу", достойнейшему Маатеманху. Пусть распорядится показать тебе, как и чем живёт народ хабиру. Расскажешь потом своему царю.
-- Он мне не царь... -- пролепетал Эфраим.
Рехмира рассмеялся.
"Ага, рассказывай!"
Сановник встал, отпил из чаши. Зачем-то задержал взгляд на своём отражении в тёмно-красном зеркале. И вдруг пошатнулся. Поднял на Эфраима чёрные глаза.
Его голос зазвучал, словно с самого дна Царства Шеоль.
-- Кровь, Эфрахим! Зачем ты принёс нам кровь?! Вижу прекрасную деву, надетую на древо, так, что окровавленный тамариск вылез изо рта. В крике и муке она два рассвета будет испускать свой Ка на суд Усера, Из-за... тебя... и брата... моего, да проклянут его... Нетеру...
Эфраим отшатнулся. Он знал, чем знаменит Иосаф, но не ожидал, что это будет... вот так...
