-- Что же Величайший Менхеперра должен был делать по твоему мнению? -- насмешливо спросил Тутимосе, -- не возвращаться в Та-Кем?
Ипи повернулся к нему, но не ответил сразу, долго молчал.
-- Я думаю, дело не в поражённой плоти. Наша кровь застоялась. Нужно заставить её течь. Разговоры с посланником за чашей вина подстегнули мою мысль. Я уже несколько дней размышляю над неким предприятием... Грандиозным предприятием.
-- Этот ваш нож... Он ведь может и убить.
-- Да, -- согласно кивнула Мерит, -- поэтому нам следует, использовав его, убрать в ножны.
-- Вы совсем запутали меня своими загадками, -- заключил Величайший, -- но я не стану более с вами спорить. Посмотрим, кто окажется прав. А пока, будь по-вашему. Я не стану преследовать эллинов.
Багровый диск Атума коснулся горизонта. Голова вдруг закружилась, накатила странная глухота, в глазах потемнело. Зыбкая пелена реальности дрогнула, изгнав воспоминания.
"Неужели снова? Я не видела так давно..."
Чернильная тьма начала бледнеть, словно пропуская сквозь себя рассеянный в пространстве свет. Он не имел источника, он повсюду, неяркий, еле-еле разгоняющий сумерки.
Мерит-Ра вытянула вперёд руку. Кончики пальцев теряли чёткие очертания, тонули в вязкой серой полумгле. Туман. Бледная дымка, неподвижно висящая над гладкой поверхностью воды. Порыв ветра и она исчезнет без следа. Ветра нет. Ни света, ни тьмы. Серое безмолвие, плотной пеленой предрассветного полумрака застилающее глаза. Какой маленький мир... Маленький бесконечный мир, ничто посреди нигде.
Туман. Белое пёрышко, соринка в глазу великана, медленно скользит в мутном зеркале Реки, увлекаемое течением. Парит в вечности полусна, серого мира остановившегося времени, границы между ночью и днём.
Лёгкое невесомое прикосновение исцеляющим холодком пробегает по пылающему, словно в горячке, лицу. Ветер? Пусть это будет ветер, слабый и робкий, рождающийся на рассвете, он всё равно будет сильнее тумана. Он прогонит его прочь, туман уступит, уйдёт, растворится, утренней росой оседая на стеблях тростника. А потом взойдёт солнце и тысячи тысяч капель, каждая из которых -- целый мир, драгоценным ожерельем будут сверкать в его лучах...
Мерит стояла на ладье, казалось, застывшей неподвижно посреди безбрежной реки. Она здесь не одна. Ещё две фигуры. Человек в бронзовой чешуе, увенчанный синей короной Хепреш. Он улыбался, но как-то странно.
Лицо второго незнакомо. У него светлые волосы, такие невозможные для ремту. Александр? Она никогда прежде не видела его, но сейчас не сомневалась -- это именно он. И тоже улыбка на устах, но не торжествующая. Грустная. Как и у Тутимосе.
Именно от этой улыбки Мерит пробрал озноб. Мысль. Неоформленная мысль, скорее чувство... Тревога... Опасность... Она хотела крикнуть, но не могла произнести ни звука.
Был ещё и третий. Она не видела его, но чувствовала его присутствие. Он здесь, в одном шаге от них, скрытый туманом.
Менхеперра снял с себя корону и протянул её... кому? Синего металла коснулись чьи-то ладони. Она не видела лица человека, принявшего корону. Не видела более ничего. Александр это или... Кто третий?
"Кому ты отдаёшь её, Тутимосе? Нашему сыну?"
Наследнику восемь лет, а Величайший выглядел так же молодо, как и сейчас. Но руки, коснувшиеся короны, принадлежали не мальчику...
Мерит очнулась от собственного крика. Слезы катились по щекам. Грудь высоко вздымалась, ей не хватало воздуха. Ноги словно чужие. Не держат. Она покачнулась и оперлась о край окна.
-- Кому ты отдаёшь её, Тутимосе? -- прошептала она еле слышно.
Царственная правительница провела ладонью по глазам. Обернулась.
За её спиной стоял, вытянувшись в струну, бледный, как мел, Усермин. Хранитель, коему Владычица могла доверять, как себе.
Нужно возвращаться к делам. Брат и супруг отсутствуют. Ей предстоит принимать непростые решения. А дела ныне идут совсем не так, как ожидалось. Она с трудом вспомнила, о чём Усермин докладывал ей. Что-то очень взволновавшее её. Вести из Киццувадны.
-- Две тысячи коней... -- медленно произнесла Мерит, -- это не дань, а желание сохранить лицо.
-- Да, царственная, -- ответил Усермин, негромко кашлянув, -- войны эллинов и хатти не будет. Несколько стычек, в которых и те и другие понесли совсем небольшие потери.
Простолюдины, делясь сплетнями на городских рынках, обсуждая заморские дела, как и прежде именовали пришельцев прозванием "акайвашта", но многие высокородные уже не коверкали истинное их имя -- эллины. Некоторые, наиболее приближенные к Величайшему и его царственной супруге, лично встречавшиеся с Птолемеем, уже знали, что и это имя -- лишь обобщение, а сам царь Александр и ядро его армии происходят из народа, называемого македонянами.
-- Известия со слов осведомителей в Киццувадне? -- уточнила Мерит.
-- Нет, царственная дочь Древней Крови, -- поклонился Усермин, -- сведения сообщил Тутии. Теперь... Теперь это ни для кого не тайна.
Некоторое время она молчала. Когда же заговорила вновь, от предательской дрожи в голосе не осталось и следа.
-- Усермин, призови ко мне Анхнофрет.
Меринасир, отец Анхнофрет, некогда был родовитым, богатым и могущественным правителем шепа[24] Пер-Басти. Он очень гордился тем, что дочь его ещё в малолетстве была наречена невестой наследника (она родилась в один год с Тутимосе). Когда же Хатшепсут избрала на эту роль Мерит-Ра, обиженный шепсер примкнул к заговору против Самозванки.
Верховный Хранитель Паеранх, заручившись согласием высших жрецов, вознамерился свергнуть женщину-фараона, после чего устроить две давно запланированные свадьбы -- своих детей, Ипи и Мерит, а так же юного наследника с Анхнофрет. Все это собирались исполнить вовсе не по бессмысленной прихоти, а дабы впоследствии соединить браком детей, что родятся у обеих пар. Соединить в одну династии Древнего Сома и Йахумосе, истребителя хаков. И тогда внуком всех четверых, коим было в ту пору двенадцать, одиннадцать и девять лет, станет Предсказанный, что принесёт Та-Кем благоденствие.
Чистота крови соблюдалась жрецами строжайше, и никто из высокородных детей не был волен изменить свою судьбу.
Но не суждено было сбыться сему. Войдя в число заговорщиков, Меринасир выяснил, что наследника планируют лишить Двойной Короны и отдать её Ипи. Выходило так, что шепсеру при любом исходе родичем Величайшего не бывать.
И тогда Меринасир предал всех. Он убил Паеранха и попытался убить маленькую Мерит-Ра, дабы она не смогла стать женой наследника. Ослеплённый обидой, он рассчитывал, что сорвав планы не только заговорщиков, но и Самозванки, все же спасёт свою шкуру тем, что у Хатшепсут не будет иного выбора, кроме как всё-таки женить наследника на Анхнофрет.
Но и тут коса нашла на камень. Меринасир, желая действовать наверняка, подослал в спальню детей аж восьмерых убийц. Они проникли беззвучно. Стоявший на страже Хранитель Усермин каким-то чудом почувствовал неладное и поднял тревогу. Каково же было его удивление, когда стражи, перебив убийц, обнаружили, что четверо тех полегло от руки мальчика и его сестры. Когда же Усермин спросил детей, почему они не кричали, не звали на помощь, Ипи сказал, что крик впускает в душу страх, и, заставляя врага торопиться, придаёт ему сил. А маленькая Мерит и вовсе ответила, что дочь Паеранха из древнего рода Аменемхети должна сражаться и умереть достойно.
Злодеяние Меринасира раскрылось, и он бежал в Нахарин. Хатшепсут не сделала ничего, чтобы воспрепятствовать тому. Слишком много смертей видел храм-дворец Ипет-Сут в те дни, когда яд и стрела правили Та-Кем.... Ещё одна -- и против Самозванки взбунтовались бы все -- и шепсеры, на которых она опиралась, и военачальники, что горой стояли за юного наследника, отодвинутого в тень.
И все же месть Ипи настигла Меринасира даже на краю света. Раненый отравленной стрелой (и рана-то была всего лишь царапиной), шепсер скончался в страшных мучениях. Тогда и поселился в душах властителей Нахарина, Яхмада и прочих стран страх, ибо поняли они, что лазутчики ремту повсюду и всегда у них наготове стрела и яд.
